Запах духов, пудры, сухое тепло от растопленного камина и звонкая игра музыкальной шкатулки встретили меня.
Из глаз моих полились слезы.
— Я дома, — только и смогла вымолвить я.
Дом действительно был моей мечтой.
Сбывшейся мечтой.
Даже в доме Натана я не была так счастлива, как здесь и сейчас, на пороге этой маленькой светлой спаленки в кружевах.
— Так вы берете дом?! — воскликнула обрадованная хозяйка.
— Придержите его для меня, — прошептала я. — Цена мне известна, и я раздобуду эти деньги примерно через десять дней.
— О, это было б чудесно! — заверещала обрадованная хозяйка. — Наверное, чтобы я была уверена в нашей сделке, вы могли бы мне оставить какой-то залог?
У меня с собой было лишь около сотни золотых.
Я понимала, что этого нищенски мало. Но бедняжка была согласна и на это.
— Вы не понимаете, — со страстью прошептала она. — Мне порой и есть-то нечего. Поэтому я согласна на любую сумму.
— Я могу засвидетельствовать сделку, — сказал Гийом. — Можно и экономку с привратником сделать свидетелями.
Что ж.
Тут же мы составили бумагу, где значилось, что я — герцогиня Ла Форс! — отдают деньги в счет залога за Цветочный дом госпоже Морион.
Я подписывала, пальцы мои тряслись.
В отчаянии я понимала, что денег у меня нет. Пока нет.
Но я горела желанием этот дом приобрести.
И твердо знала, что с этого пути не сверну!
***
Возвращались мы обратно на ручей уже поздно вечером.
Я устала до ужаса, у меня не было сил даже сидеть.
Тележка наша неспешно катилась по улице, постукивая колесами по брусчатке.
Навстречу нам, из надвигающейся темноты, вышло две фигуры.
И я услышала частые всхлипы.
Одна фигура была явно мужской.
Мужчина опирался на палку и вышагивал гордо, неспешно.
Вторая фигурка в длинной юбке — явно девочка лет тринадцати.
В белом чепчике, с тяжелой вязанкой хвороста на плечах!
А тот, что с палкой, то и дело подгонял ее, как гусыню, колотя палкой по ногам!
Кровь бросилась мне в лицо.
— Макс, мерзавец! — заорала я, как дикая, когда девочка упала под тяжестью ноши, а негодяй угостил ее палкой пониже спины, да с видимым удовольствием.
Макс услышал мой крик, осклабился.
В темноте его глаза поблескивали дьявольским зеленым светом.
— Доброго вечерочка, сестрица, — пробормотал он, трусливо отступая от нашей тележки. — Что, домой спешите? Вот и мы тоже.
Сестренка, возящаяся на брусчатке, явно выбилась из сил и еле ворочалась под придавившей ее вязанкой хвороста.
Чулки на ее ногах сползли до самых лодыжек, и видно было, что все ноги девочки были покрыты синяками — и синими, и свежими, багровыми, наливающимися кровью.
— Что же ты делаешь, сволочь, — прокричала я, яростно сжимая кулаки.
— А я предупреждал, — мерзко хихикнул Макс, отступая еще на шаг, чтобы я, не дай бог, не вцепилась ему в волосы. — С чего ты решила, что мои слова — это пустая угроза? Нет уж, дорогая. Я же сказал, что ты заплатишь.
От вида этого урода, издевающегося и смеющегося мне в лицо, меня просто замутило.
Бедняжка сестренка подняла зареванное, исхудавшее бледное личико и прошептала
— Сестрица, спаси! Сил больше нет…
В ее глазах был животный ужас.
Словно она знала, что по приходе домой ее ждут новые пытки.
Вероятно, это так и было бы.
С криком я кинулась вперед, но Макс откинул меня от себя одной пощечиной.
— Шлюха! — выкрикнул он. — Поганая дрянь!
Я упала на брусчатку. Тело мое пронзила боль.
Гийом, конечно, был не так подвижен, как я. Зато намного сильнее.
На пощечину от Макса он ответил своей пощечиной, и Макс тоже отлетел и ударился о стену.
— Крысеныш вонючий! — прорычал Гийом, подскакивая к нему.
Он схватил оброненную Максом палку и как следует ударил Макса по руке.
Да так, что тот взвыл от боли.
Пальцы его мгновенно налились синевой. Будто Гийом ему пальцы переломал.
— Теперь не сможешь держать палку, чтоб бить девчонок!
— Я пожалуюсь в городскую стражу! — тонко визжал Макс, вертясь на спине, как жук, и пытаясь ударить Гийома ногой.
— Я тебе язык вырву! — рычал Гийом, изловчившись и наподдав Максу пинка под зад.
Тот выгнулся, как задыхающийся карась, широко раскрыв от боли рот и вытаращив глаза.
Я же тем временем с трудом поднялась, опираясь руками на стену.
В животе словно тугой клубок сжался.
И это было чересчур знакомое ощущение.
«Потерпи, малыш! — молила я. — Это всего лишь драка, и сколько их в нашей жизни еще будет? Терпи!»
Я яростно ухватила за вязанку хвороста, стащила ее и кинула в сторону Макса.
— Сам донесешь! — крикнула я.
— С переломанными руками?! — верещал он. — Но как?!
— Ты не спрашивал, как она несет тяжесть с избитыми ногами! — выплюнула я с яростью. — Будь ты проклят!
Сестренка тоже поднялась с рудом. Ее шатало.
— Не смей забирать ее! — взвился Макс. Верно, она была самой старшей из девочек, первая помощница, самая сильная из сестер. И если братья могли ответить на грубые тычки Макса, то она — нет. Поэтому он ее и эксплуатировал, заставляя исполнять самую тяжелую работу из той, что ему поручала мать. — Куда ты ее повезешь?! На болото?!
— Не твое дело, — яростно выдохнула я.
Гийом помог ей забраться в повозку. Под руку и меня туда посадил.
Я скрипела зубами от боли и ярости.
— Дурно, дурно, — прошептал Гийом. — Теперь нам придется отвечать перед городской стражей за это.
— Мы откупимся!
— На какие деньги? Сегодня все отдали…
Я снова скрипнула зубами.
— Нужно ехать к казначею! Продавать камни!
— Не раньше, чем вам станет лучше! — огрызнулся Гийом. — Хватит геройствовать! В вашем положении это неуместно, нельзя этого делать! Домой! В постель! И лежать, покуда не придет облегчение!
Глава 45
Я лежала в горячке, Марта варила успокаивающее зелье, а маленькая спасенная сестренка всхлипывала где-то в углу.
— Прости, сестрица, — повторяла она. — Это все из-за меня!
— Не переживай, — отвечала я. А сама корчилась от боли. — Все наладится.
— А я говорила, — брюзжала Марта. — Себя надо беречь, а не бросаться в авантюры! Почему ты так упряма? Почему не слушаешь никого?
— Потому что все приходится делать самой, — ответила я сквозь зубы. — И если я останусь безучастной, то никто не придет и не поможет.
— На-ка вот, — Марта поднесла мне горячее дымящееся питье. — Это укрепит тебя. И плод сохранит. Главное, до утра проспать.
Питье было мятным, и казалось ледяным.
От него в груди стало невероятно легко, и комок, сжавшийся внутри живота, ослаб.
Стало спокойно, боль отступила.
— Лучше? — спросила Марта, вглядываясь в мое мокрое от болезненного пота лицо.
— О, намного, — уверила ее я.
— Ах, хорошо! Дай-ка, еще сварю еще один отвар, питающий, — оживилась Марта. — Тебе в самый раз. Коль уж хочешь ребенка сохранить…
— Хочу, — ответила я. — Все равно хочу.
Я повернулась на бок, накрылась.
Сестренка все еще всхлипывала в углу.
Ей было страшно, холодно. Мужские голоса за стенами ее пугали.
Она далеко из дома не выходила, привыкла к покою и тишине. А тут грубые голоса, много страшных людей, и хлипкие стены лачуги, которые совсем не кажутся надежными…
— Не плачь, — я протянула к ней руку. — Иди, приляг со мной рядом. Я тебя согрею. Ты ела что-нибудь сегодня?
— С утра кусок хлеба, — шмыгнула она, боязливо приближаясь. — Кашу мою Макс отнял и сам съел. Сказал, что ему самому мало.
— Мерзавец! — выдохнула Марта, крутя головой. — Каков негодяй!
Она щедро резанула хлеба, сегодняшний испеченный каравай, и на него положила добрый шмат вяленого мяса.
Протянула девочке.
И та набросилась на еду, как дикий оголодавший зверек.
— Он вас обижает? — спросила я.
