Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина

— Имеются, — стесняться я не привык, да и просьбы действительно были. — Во-первых, документы. Там вроде бланки оригинальные, но… чтоб специалист глянул. Мало ли.

— Заявлять свои права вы не хотите? — Карп Евстратович удивлённым не выглядел. Скорее просто уточнял.

— Покойником быть безопаснее.

— Пожалуй… в вашем случае… хотя… — он поглядел на Михаила Ивановича. — Вы несовершеннолетний, ваш брат… также не может быть главой рода. По состоянию здоровья. А ваша сестра — женщина.

— Я заметил.

— Я в том смысле, что женщина тоже не может быть главой рода. И если выяснится, что Громовы не прекратили своего существования…

— Опека, — перебил его Михаил Иванович. — Высочайшая.

— Именно.

— Спасибо, обойдусь.

— Подумайте, молодой человек, — Карп Евстратович размешивал чаёк, аккуратно так, что ни разу о стенку эта ложечка не ударила. — Слово Романовых ещё имеет вес. А рука их — власть. И под этой рукой будет куда безопаснее…

— Сомневаюсь.

Есть у меня подозрения, что без Романовых в этом деле не обошлось. Нет, если подумать, то у кого и власть, и возможности, и деньги? Эксперименты — хобби не из дешёвых, особенно когда для их проведения требуется девиц похищать.

А ещё Синодские дела.

Семейка-то одна… нет, государя я не подозреваю. Не потому, что верю в его честность и непоколебимость духа. Заколебать любой дух при умении можно. Скорее уж фигура эта при всей своей важности слишком статична. Нет у него возможности престол бросать да разъезжать по сёлам и весям, революцию курируя. Да и зачем? Тут, если уж восхочется основы потрясти, логичнее будет озадачить учёных мужей, выстроить какую-нибудь закрытую лабораторию с полигоном и вперёд. Но вот Романовы одним государем не ограничиваются. Семейка большая, а стало быть, найдутся те, кому недодали каши или киселя не так сварили.

— Не верите, — Карп Евстратович сделал свой вывод.

— Не верю, — не стал спорить я, раздумывая, стоит ли свои подозрения вслух озвучивать.

А ведь сходится.

Профессор же говорил, что, когда революция началась, никто не собирался свергать Романовых. Так, подвинуть слегка, чтоб властью поделились. И государя сменить.

Почему бы и нет?

— Скажите… — сахар я тоже в чашку бросил. — А вот сугубо теоретически если…

— Совсем теоретически? — Карп Евстратович усик-то подкрутил. Левый. Отчего гармония нарушилась. У правого кончик вовнутрь загибается, а у левого теперь ввысь торчит.

— Абсолютно. Совершенно теоретически. Вот если вдруг нынешний государь решит от трона отказаться…

— С чего бы?

— В теории, — напоминаю.

— В теории… очень сложно такую теорию представить.

— А вы попытайтесь.

Михаил Иванович и себе чайку налил, а так-то в разговор не лезет, ногу за ногу закинул. Тоже в халате, но стёганом, тёплом.

Слушает.

— Тут… всё зависит от того, сколь… глубоко теоретизировать, — а вот Карп Евстратович говорит медленно, тщательно подбирая каждое слово. Оттого и паузы меж ними возникают. — У государя есть наследник. Цесаревичу тринадцать…

— Он болен? — я вклиниваюсь с вопросом.

— С чего вы взяли? Нет. Цесаревич вполне здоров. И за здоровьем его следят лучшие целители. Он, конечно, чересчур молод, чтобы править, однако даже если государь по какой-то надобности своей… решит отказаться от престола, — Карп Евстратович морщится. Ему категорически не хочется произносить подобное вслух. — Или же скоропостижно скончается, то за спиной цесаревича встанет Тайный Совет. Он сформирован давно. И возглавляет его младший брат государя. Ещё туда входит государыня, женщина, поверьте, немалых достоинств. Да и прочие члены заслужили доверие.

— То есть, если вдруг…

— Именно. Там, — Карп Евстратович поднял очи к потолку, намекая отнюдь не на власть небесную, — осознают риски. И стараются предупредить даже такие… неприятные ситуации.

И это хорошо.

Для страны.

— А если вдруг и наследник…

— У цесаревича есть и младший брат. Ему девять. И тоже весьма достойный юноша. Если позволите…

Как будто ему позволение моё надобно.

— … оба цесаревича — истинные Романовы. Они унаследовали лучшее, что было в родителях. Включая дар. Но помимо его они обладают живостью мышления, разумом и многими иными способностями. Знаю, что Александр весьма увлечён экономикой. Он участвует почти во всех заседаниях Совета, да и проекты реформ, которые предлагают государю, изучает превнимательно, составляя к ним записки с комментариями и вопросами. Говорят, что и собственные прожекты имеет, но тут уж сложно судить, сколь они его, а сколь — учителей…

То есть, убирать надо не только государя.

— А вот, — кажется, сходная мысль приходит не только в мою голову. Карп Евстратович привстаёт. И садится.

— Нет, — говорит он и головой трясёт. — Это… это…

— Но если вдруг?

В моём мире помимо взрыва в Зимнем, было и крушение поезда, в котором ехал Государь со всею семьёй. А тут…

— Если… вдруг… — он всё-таки вскочил. — Вы понимаете, что об этом и думать… тошно.

Я чаёк отхлёбываю.

Тошно.

Ему да. Наверное. У него мир свой. Устоявшийся. Стабильный. Пусть с террористами. Стачками. Недовольством народным. Тварями и прорывами. Но этот мир всё равно стабилен. А я тут в теории предлагаю одну из опор стабильности вышибить.

— Романовы, Савелий, это не просто имя, — Михаил Иванович глядит на метания жандарма с сочувствием. Кажется, понимает. Ему, небось, тоже было сложно сомневаться в своём настоятеле. — Романовы — это… залог. Залог крови.

— Именно, — Карп Евстратович остановился у двери и дверь приоткрыл, выглянул и запер. Потом подошёл к столу и сел на стул.

И щит развернул.

— Люди надёжные, но… о таком… не знаю. Чувствую себя, право слово, заговорщиком, — он себя за ус дёрнул. И теперь правый оттопырился в сторону — Не поверите. Прям кровь кипит.

Верю.

Очень даже верю.

— Кровь Романовых и есть свет, — произносит Михаил Иванович.

— То есть, они святые? — уточняю на всякий случай.

А вот с ответом Михаил Иванович не спешит. То ли задумался, что именно можно рассказать, то ли сам не очень понимает, что рассказывать.

— Не совсем. Это немного иное. Святость идёт от души. Так мне кажется. А здесь… согласно преданию, первый из рода Романовых был тем, кто сумел вместить в душу свою часть божественной силы. И что важнее, божественной сути.

А разница?

И вопрос мой на физии виден.

— Силу может принять любой, вставший на путь служения. В теории. Однако суть — это иное… это часть Его, — Михаил Иванович произнёс слово так, чтобы стало ясно, кого именно он имеет в виду. — И этот великий дар и позволил Романовым отодвинуть границу тьмы, освободить земли от тварей, ибо нет такой, которая могла бы противиться истинному свету… так нас учат.

На деле со светом и тьмой всё куда сложнее, но сложностей нам и без того довольно.

— Сила передаётся с кровью, — Михаил Иванович повернул блюдце. — По мужской линии. Женщины тоже несут свет, но в детях их он слабеет, а во втором поколении вовсе гаснет. Тогда как для мужчины не важно, кого он возьмёт в жёны. Дети его будут озарены сиянием.

— А суть?

Не зря он одно от другого отделил. Сила ладно, там, предрасположенность, гены и прочие штуки. А божественная суть? Она ж вряд ли половым путём передаётся?

— При рождении наследника проводят обряд, — вот теперь голос Михаила Ивановича звучит тихо. — Младенца относят в святилище, где отец наделяет его вторым именем. И частью божественной сути. С рождением сыновей сила Государя ослабевает. Это не то, что должен знать простой инквизитор.

Но Михаил Иванович знает.

— В последнее время многие мои… братья… начинают сомневаться.

Он вздохнул, поскольку это признание далось едва ли не тяжелее, чем рассказ о тайнах двора, и продолжил:

— Взрослея, наследник входит в силу. Знаю, что и над вторым, как и над всеми иными мальчиками, если появляются таковые в семье, проводятся сходные обряды.