Кровь и Воля. Путь попаданца (СИ) - Став Михаил

Но прежде чем он достиг цели, чудовищная ветвь обрушилась на него с такой силой, что воздух захлопнулся, как удар грома. Удар пришелся в бок, и Седой взвыл от боли, отшвырнутый в сторону, как жалкая щепка. Он кувыркнулся по земле, оставляя за собой борозду в рыхлой почве, и на мгновение замер, сбитый с ног.

— Огонь! — прокричал Святослав, его голос, хриплый от напряжения, разрезал хават битвы.

И ответ не заставил себя ждать.

Десятки стрел, ощетинившихся пламенем, взмыли в небо, оставляя за собой дымные шлейфы. Они вонзились в древесную броню Стража, и на мгновение казалось, что победа близка — огонь лизал кору, разгораясь яркими языками.

Но гигант лишь вздрогнул, словно от укуса комара. Его кора, пропитанная древней магией, не горела, а лишь тлела, сопротивляясь пламени. Огонь, не найдя пищи, гас, оставляя после себя лишь черные подпалины.

И вдруг, словно удар молнии, меня пронзило осознание.

Понимание.

— Он не горит! — завопил я, заглушая стоны леса. — Он – часть леса! Плоть от плоти!

Страж Порога повернул ко мне свое "лицо", и в этот миг я прыгнул, ведомый отчаянием и внезапным прозрением. "Лютоволк" взвыл в моей руке, рассекая воздух, словно клинок самой судьбы.

Удар пришелся в самое сердце зеленого свечения, в саму душу древесного исполина.

И мир взорвался калейдоскопом видений.

Я увидел:

Бескрайние девственные леса, не знавшие топора.

Каменные круги, где танцевали тени давно ушедших эпох.

Древний народ, заключивший священный договор с силами, старше времени.

И правду.

Страж не был врагом.

Он был сторожем.

Я рухнул на колени, чувствуя, как пелена видений рассеивается, оставляя меня наедине с реальностью. Чудовище замерло, словно окаменевшее, все движения прекратились.

Святослав, задыхаясь, подбежал ко мне.

— Что случилось? Что ты увидел?

Я поднялся, глядя на неподвижного гиганта, и горечь пропитала мой голос.

— Мы воевали не с тем врагом…

Из глубины леса донесся новый звук – тысячи шепотов, сплетающихся в единый, зловещий голос, словно сама тьма заговорила.

И тогда Страж Порога развернулся – но не к нам.

К лесу.

К тому, что выползало из его недр.

К настоящей тьме.

Глава 26. Истинный враг

Кровавый рассвет разорвал небо, словно рана от божественного кинжала. Алые полосы зари смешались с чернильной тьмой, превратив небеса в пульсирующую рану. Воздух загустел, наполнившись запахом гниющей листвы и медной горечью древней крови.

Из лесной чащи выползала тьма — не просто отсутствие света, а живая, дышащая субстанция. Она стелилась по земле черными щупальцами, обволакивая стволы деревьев, превращая их в скрюченные силуэты. Казалось, сам лес корчился в агонии, когда тьма поглощала его, ветвь за ветвью, оставляя после себя лишь пустоту.

Страж Порога издал звук, от которого кровь застыла в жилах. Это был не просто рев — а голос самой земли, хриплый, древний, помнящий времена, когда люди еще не смели поднять глаза к небу. Его костяные пальцы впились в почву, и земля ответила дрожью.

"Лютоволк" в моей руке внезапно погас. Лезвие, еще мгновение назад пылавшее синим огнем, стало холодным и мертвым.

— Что за чертовщина... — начал Святослав, но его слова утонули в оглушительном грохоте.

Тьма сгущалась, принимая кошмарные формы. Сначала — лишь бесформенная масса, колышущаяся как студень. Затем — очертания конечностей. Сотни рук с слишком длинными пальцами. Тысячи ног, сгибающихся в неестественных местах. И головы... Безликие, с впадинами вместо глаз, с щелями вместо ртов — они пульсировали, сливаясь и разделяясь в бесконечном цикле.

Седой отшатнулся, его лапы скользнули по мокрой хвое, оставляя глубокие борозды в земле. Его спина выгнулась, шерсть встала дыбом, а из горла вырвался хриплый, почти человеческий стон.

И тогда я увидел.

В его глазах — в этих всегда холодных, мертвых глазах убийцы — вспыхнул неподдельный ужас.

Не злоба. Не ярость.

Страх.

— Они пришли, — прошептал он, и его голос, обычно рычащий и грубый, теперь звучал как скрип ломающихся ветвей. — Те, кого предали забвению.

И лес вокруг нас затаил дыхание.

Ветер стих. Даже треск горящих ветвей умолк.

Только тишина.

Густая, тягучая, как смола.

И в этой тишине я почувствовал.

Волк внутри меня — тот самый, что всегда рвался наружу с яростью и жаждой крови, — сжался в комок. Он скулил, жалобно и беспомощно, как щенок, загнанный в угол.

Впервые — не от ярости, а от первобытного, животного страха.

Но Страж Порога шагнул вперед — не в отступлении, а в вызове. Его древняя кора затрещала, разверзлась по швам, словно сбрасывая оковы тысячелетнего сна. Из зияющих трещин хлынул изумрудный свет — не просто сияние, а сама плоть древнего леса, чистая, первозданная, не тронутая временем. Он пылал, как сердце мира, и в его отсветах дрожали тени, будто в страхе перед пробуждением истинного хозяина.

Исполин воздел свои ветви-руки, и тогда —

Битва началась.

Зеленый свет врезался в клубящуюся тьму, как копье в грудь демона. Воздух взорвался чудовищной волной, сбившей нас с ног. Земля содрогалась в агонии, деревья рушились, словно скошенные травинки, а небо почернело, затянутое пеплом и искрами.

Я поднялся первым, сквозь звон в ушах, сквозь жгучую боль, что пожирала каждую клетку моего тела. Мои пальцы сжали рукоять "Лютоволка", и тогда —

Он вспыхнул вновь.

Но теперь его пламя не синее, а изумрудное — точно такое же, как свет Стража. Оно лизало клинок, перетекало по моей руке, и я чувствовал, как оно говорит со мной.

Голосом ветра.

Голосом корней.

Голосом чего-то древнего.

— Ольховичи!

Мой крик, пропитанный отчаянием и решимостью, прорвался сквозь грохот стихий.

— Щиты!

Мы сомкнули ряды, сплетаясь в единый живой щит. Плечом к плечу, дыхание в дыхание. Святослав и его дружинники встали за нами – их щиты, политые кровью и потом, образовали вторую стену. Сталь, воля и ярость, сплавленные воедино.

Но тьма надвигалась.

Она не шла – она лилась, как смола, тяжелая, неумолимая. Деревья чернели и рассыпались в прах, едва ее касались. Воздух густел, становясь ядовитым, и с каждым вздохом в легких разгорался огонь.

Страж Порога отступал.

Его свет, еще недавно ослепительный, мерк, словно угасающая звезда. Изумрудные лучи бледнели, сжимались, отступая под натиском пустоты. Его кора трескалась, обнажая черные, безжизненные глубины.

— Мы не выстоим…

Этот шепот, сорвавшийся с чьих-то губ, эхом отозвался в моем сердце.

Я оглянулся.

Наши ряды редели.

Дружинники падали один за другим – не от ран, а от тьмы, проникающей в самое нутро. Их лица серели, глаза мутнели, а тела становились легкими, словно высушенные листья.

Даже Ольховичи, эти могучие дети леса, бледнели. Их шкура, еще недавно лоснящаяся силой, тускнела. Мускулы дрожали, когти больше не рвали врага – лишь цеплялись за землю, пытаясь устоять. Их звериная сила иссякала, как вода в пересохшем русле.

И тогда...

Я увидел.

В самой гуще тьмы — ядро. Точку, темнее самой черной ночи. Форму, которая управляла этим хаосом.

Я повернулся к Святославу. Его лицо, иссеченное кровью и потом, было жестким, как камень. Но в глазах — тот же огонь, что и в моих.

— Дай мне пятерых лучших, — сказал я, и слова повисли в воздухе, тяжелые, как клятва.

Он понял без слов.

Просто кивнул.

И тогда —

Седой шагнул вперед.

Его когти уже прорезались сквозь кожу, капли крови чернели на земле. Глаза, горящие желтым огнем, не отводились от тьмы.

— Я иду с тобой, вожак, — прохрипел он, и в его голосе не было страха. Только ярость. Только готовность.

За ним — четверо других.

Бурый, чьи удары ломали хребты медведям.