Кровь вассалов (СИ) - Добрый Владислав

Я люблю побеждать.

И мне не нравился этот расклад.

Я, наконец, столкнулся с тем, с чем должен был столкнуться уже давно — если бы не неожиданность зимнего вторжения и усталость от постоянной войны на периферии Луминаре. Местные, наконец, решили дать бой. Простое, понятное «а давайте соберёмся и вломим».

Отсюда, со склона холма, я видел, что моих всадников в этой, очевидно богатой, долине собралось около сотни. Может, полсотни — честно говоря, посчитать рыцарей, мелькающих как разноцветная, поблёскивающая сталью мошкара, было непросто. Но очевидно, что вражеских всадников было как минимум втрое больше.

Для тех, кто сражался там, внизу, это было неочевидно. В отличие от ведомых алчностью и успевших сплотиться за долгое время всадников Караэна, местные лишь немного меньше опасались друг друга, чем нас. В их передвижениях и манёврах чувствовалась неуверенность, осторожность. Большинство таились за рощами и домами, не торопились ввязываться в бой. Похоже, мои всадники победили в первых нескольких схватках и сильно испортили настроение местным сеньорам.

Вот только проблема была даже не в этом. Проблема была в том, что и горожане решили дать бой.

Честно говоря, организация — никакая. Я бы на их месте встретил наши войска раньше, на холмах. Ещё и укрепившись.

Увы для местных, у них не было такого порядка, как в Караэне. А, скорее даже, такого общепринятого предводителя, как я.

Множество людей шло в нашу сторону из города. Сплошным потоком — по трём дорогам. В эти ручейки со всех сторон вливались отряды по несколько десятков человек. Они были слишком далеко, чтобы разглядеть как следует, но, кроме редких отблесков на остриях копий или просто двуручных дрынов, я не заметил особо много металла.

Вот только на вид их было… тысячи три. Ладно, скорее всего, я преувеличиваю от нервов. Но даже если ошибся и преувеличил вдвое — это всё равно очень много. Я вышвырнул сотни килограмм серебра и напряг силы огромного, возможно одного из крупнейших местных городов и вообще торговых центров, чтобы добросить до сюда тысячу пехотинцев. А местные кинули клич по окрестностям и собрали как бы не в три раза больше. Вот он, ответ, почему феодальная карта Европы состоит из россыпи множества крохотных государств. Плотность населения помноженная на богатство и каждый средний поселочек может выставить ополчение сравнимое с каким-нибудь Новгородским полком.

Тем временем бранкотта Однорукого остановилась. Пешеходы начали что-то подозревать. Они остановились и сбились в кучу, настороженно вытягивая шеи, силясь разглядеть что происходит впереди. Даже если бы незатянутое дымными полосами небо, они все равно находились в низине, и обзор им перекрывали рощи и небольшие хутора вокруг. Кто-то сообразительный вскочил на телегу. Врядли это помогло, скорее взяла верх обычная, нормальная, человеческая осторожность. Бранкотта тихонько стала оттягиваться назад, разворачивая телеги.

Однорукий появился рядом со своей бранкоттой. Уж не знаю, как он вырвался из мельтешащей кучи рыцарей, но сейчас скакал прямо к пехоте, пригнувшись в седле. С ним было только двое вооруженных слуг. Я совешенно не помнил, сколько конных у него было утром. Его плащ, мокрый и перепачканный, бился о бок коня, а левую руку — ту, что осталась, — он держал высоко, маша ей, словно собирался разогнать бурю.

Пехотинцы явно узнали его. И впервые за последние минуты набирающая силу паника чуть притихла. Он сорвал шлем и я видел как он широко раскрывает рот в крике. Я почти услышал его:

— Назад! Назад, вы, сыновья говна и немытых шлюх! Разворачивай строй! — так, или очень похоже орал он.

Я вспомнил его голос. Хриплый, сиплый, от перманентной простуды, но уверенный и без надрыва. Привык говорить спокойно. Значит, люди его слушались. Послушались и сейчас. Засуетились, люди с редкими большими щитами протолкались в передние ряды, за ними выстраивались остальные, выставляли копья. Арбалетчики искали позиции повыше — на телегах, на обочинах дороги ограниченной не заборами, как принято в Долине Караэна, а высокими земляными насыпями.

Мужики ловко перестраивались, явно матерясь, даже сняли с телеги и вытащили вперёд тяжёлые штурмовые щиты. Всего несколько, я приказал сколотить их еще в лагере, боялся, что придется брать штурмом каждый хуторок. Я знал, что их так и норовили «потерять». Вот, пригодились. Бранкотта Однорукого, несмотря на усталость, была не самой плохой: пусть и не опытные, зато давно в походе и знают друг друга.

— Зачем они строятся? — спросил кто-то из свиты сзади.

— Ждет, что на обоз ща придут, — ответил дядька Гирен.

— Все равно же побегут, — с явным пренебрежением ответил тот же голос. Я оглянулся, но наткнулся только на шлемы и внимательные взгляды. Я не понял, кто это говорил, но моего взгляда хватило, чтобы шепотки замолкли.

Честно говоря, говоривший был уже отчасти прав. Сначала где-то позади собирающегося строя появилась тощая лошадь без седла зато с обрывками сбрую и понеслась, сбивая людей. За ней погнались конюхи, или просто слуги, но не успели поймать до того, как она вскарабкалась на земляной вал и помчалась дальше через поля. Потом мне показалось, что кто-то из женщин — видимо возниц или прачек — закричал, и словно невидимый кнут подхлестнул весь обоз. Телеги одна за другой начали разворачиваться. Место для этого не было, но они пытались, сталкиваясь, цепляясь колёсами, ломая оглобли и оси. Быки ревели, получая удары бичей и палок. Одна телега перевернулась, рассыпав мешки и людей прямо под колеса другой. Уверен, там сейчас мыслей не слышно, от криков, визгов, матов — весь обоз превратился в какое-то месиво.

Несколько пехотинцев бросили оружие и побежали, стараясь не попасть под повозки. Другие — наоборот, растерянно замерли, оглядываясь на своего командира. Однорукий все еще рвал глотку. Он спешился, и, не стесняясь, бил бегущих. Сначала плащом, потом мечом. К счастью для пешеходов, пока плашмя. Ему активно помогали его конные слуги, орудую древками копий. Как мне показалось — молча.

— В строй, суки! В строй, я сказал! — почти слышал я его вопли.

Одного, самого ретивого, он просто ударил в лицо рукоятью и повалил в грязь.

Пехотинцы перестали стараться сбежать и стали сбиваться в кучу, как горные козы под присмотром овчарок.

Слуги Однорукого действовали не хуже своего сеньора. Один втащил за шиворот мальчишку, кинул ему щит. Другой успел переставить несколько людей в линию. И всё это — за секунды.

Я хмыкнул. Сержанты. От французского слова сервис. Служить, прислуживать. Не удивлюсь, что скоро и тут слово «слуга» станет должностью.

Из-за рощи неподалеку, прямо на дорогу вылетел конный отряд. Десятка полтора, может даже двадцать всадников. Я пропустил их приближение. Хотя, пехота наверняка слышала их топот. Одинаковые синие плащи, длинные хорошие копья наперевес. Дорогие шлемы у тех, кто впереди. Опасный противник. Эти не из тех благородных всадников, что сами пашут свою землю. Скорее, это местная «Великая семья». Опытные, уверенные в себе убийцы.

Едва увидев пехоту — бросились прямо на неё. Быстрее, чем футболист бьёт по мячу, чем человек успевает выругаться.

И все же это был скорее отработанный прием, а не бездумная агрессия. Как бросок в ноги в исполнении борца. Поняв, что дорога перекрыта штурмовыми щитами, «синие плащи» разделились. Боевые кони с куда большей ловкостью перетащили себя вместе с тяжелыми всадниками через земляные валы, чем до этого смогла обозная лошадка обезумевшая от страха. Это лишь слегка сказалось на их скорости — они как раз успевали взять разбег.

— Щиты, щиты на фланги! — не выдержал Гирен. Он шептал, вряд ли его расслышал кто-то кроме меня.

Я поморщился. Вот как раз обычных, простых щитов у бранкотты Однорукого было мало. Да и самого Однорукого было мало. Он сумел сколотить вокруг себя подобие строя, но в его бранкотте было на вид человек восемьдесят. И половина на дороге не поместилась. И сейчас рыхлой толпой слонялась рядом, вокруг и за обочинами. Они испуганно заметались…