Проклятый Лекарь. Том 7 (СИ) - Молотов Виктор

— Нет, — мрачно ответил я, оценивая масштаб проблемы. — Это саботаж. Кто-то очень хотел устроить здесь ад. И у него получилось. Причем получилось мастерски.

Интересно. Что должно было случиться, чтобы элитная клиника превратилась в филиал дурдома? Терапевтическое отделение — это сердце больницы. Семьдесят процентов пациентов проходит через него. Если оно не работает, всё рушится. Это как вырвать сердце из груди — организм еще дергается, но уже мертв.

В углу коридора, возле автомата с кофе, я заметил знакомую фигуру.

Граф Алексей Петрович Бестужев, отец Анны, стоял в больничной пижаме. Голубая, с вензелями «БП» на кармане. Специальный пошив для VIP-пациентов — шелк, ручная вышивка. Даже в больничной одежде нужно подчеркивать статус.

Вокруг него маячили двое охранников — Фёдор и Антон, если память не изменяет.

Граф выглядел… неуместно. Как лев в клетке канареек. Или как генерал на детском утреннике. Волосы растрепаны. На руке пластырь — похоже, брали кровь и попали мимо вены. Под глазами темные круги — не спал явно. Но взгляд острый, злой. Очень злой. Как у хищника, готового к прыжку.

Увидев меня, он стремительно пошел навстречу. Не пошел, а скорее помчался. Для своих шестидесяти двигался как тридцатилетний. Охрана ринулась следом, но он отмахнулся — мол, не надо, свой человек.

— Наконец-то, вы здесь! — выдохнул Бестужев, подойдя вплотную.

Запах его дорогого одеколона смешивался с запахом лекарств. От него пахло еще валерьянкой — принимал успокоительное.

— Святослав Игоревич, какое счастье, что вы приехали! Сомов сказал, вы единственный, кто может разрулить эту ситуацию! — продолжил он.

— Граф, — кивнул я, сохраняя спокойствие. — Что здесь происходит? Почему вы в пижаме? И почему не в своей VIP-палате?

Бестужев огляделся, как заговорщик, проверяя, не подслушивает ли кто. Понизил голос до шепота:

— Мой протеже, Рудаков…

Замолчал, подбирая слова. Лицо покраснело от злости.

— Этот идиот… этот кретин… этот недоумок… этот выродок… — он задохнулся от злости, не в силах подобрать достаточно оскорбительное слово. Вены на шее вздулись, давление явно подскочило.

— Граф, успокойтесь. Вам вредно волноваться. Что конкретно сделал Рудаков?

— Он со скандалом уволился! — выпалил Бестужев. — Ворвался в кабинет Сомова, орал на весь этаж! Кричал, что его недооценивают, что он гений медицины, а все вокруг дураки и завистники! Что он создал идеальную систему учета, а никто не ценит! Швырял вещи, бил посуду!

— И это всё? Истерика при увольнении — не редкость.

— Если бы! А потом… этот ублюдок, этот выблюдок, этот… — граф снова захлебнулся злостью. — Он стер всю базу данных по пациентам отделения! ВСЮ!

— Что? — показательно вскинул брови я. Увидев хаос вокруг, я был готов к такому развитию событий.

Но одно дело — уволиться со скандалом. Другое — сознательный саботаж. Это уже уголовное дело.

Вот это поворот. Рудаков всегда был мелочным и завистливым, но чтобы так… Впрочем, это в его стиле — если не может победить, то хотя бы нагадит.

— Истории болезни, назначения, анализы — всё! — продолжал граф, размахивая руками. — У него был доступ администратора, я сам выбил для него через совет директоров! Думал, поможет в работе, оптимизирует процессы. А он воспользовался и уничтожил всё! Форматнул серверы! Теперь никто не знает, кто чем болен! Полный хаос! Анархия!

— Но ведь есть резервные копии? — вмешался Кирилл. — Любая нормальная система делает бэкапы!

Граф посмотрел на него, как на идиота. Медленно, презрительно, как смотрят на таракана перед тем как раздавить:

— Молодой человек, вы кто вообще такой?

— Это мой ученик, — ответил я. — Кирилл. Способный малый.

— А, тот самый, — граф кивнул. — Так вот, юноша, если бы были копии, думаете, я бы стоял здесь в этой дурацкой пижаме, как последний идиот? Рудаков стер и основную базу, и все бэкапы! Все семь серверов! Он же был ответственным за IT-безопасность отделения! Сам себя назначил, говорил, что разработал уникальную систему защиты. А я, дурак, согласился! Поверил!

Граф схватил меня за рукав. Хватка сильная — слишком крепко для такого старичка. Понизил голос до шепота:

— Святослав Игоревич, выручите. Умоляю. На коленях прошу!

— Граф, не надо на колени…

— Весь попечительский совет знает, что Рудаков мой человек! — продолжил он, не слушая. — Я его продвигал! Я его рекомендовал! Говорил, что он гений, будущее медицины! Если этот скандал выйдет наружу, моя репутация будет уничтожена! Размазана по стенке!

— Репутацию можно восстановить, — напомнил я.

— В моем возрасте? В моем положении? Святослав Игоревич, мне шестьдесят два. У меня осталось лет десять активной жизни, максимум пятнадцать. Я не могу потратить их на восстановление доброго имени!

Он еще сильнее сжал мой рукав:

— Помогите навести порядок, пока никто ничего не понял. Министерство здравоохранения не должно узнать! Если узнают — лицензию отберут! Клинику закроют! А это же «Белый Покров» — лучшая частная клиника Москвы! Здесь лечится вся элита!

А вот и личная заинтересованность. Граф боится не за пациентов, а за репутацию. Впрочем, для аристократа это нормально. Репутация — это всё. Потерять лицо хуже, чем потерять деньги. Деньги можно заработать после потери, репутацию — почти невозможно.

В этот момент из бокового коридора выбежал Сомов. Нет, не выбежал — вывалился, как пьяный из кабака. Главврач выглядел так, словно пробежал марафон в полном облачении. Рубашка взмокла, пропиталась потом насквозь. Галстук сбился набок, узел размяк. Очки запотели, съехали на нос. Обычно идеально уложенные волосы торчали во все стороны, как иглы ежа.

В руках планшет и стопка бумаг — сантиметров двадцать высотой. Часть выпадала, он пытался подхватить, ронял еще больше.

Вот тебе и невозмутимый главврач. Хотя не удивлен.

Увидев меня, он буквально просиял. Лицо озарилось такой радостью, словно он увидел ангела-спасителя. Вся паника, звучавшая в телефоне, исчезла. Теперь в глазах горела надежда. Безумная, отчаянная надежда.

— Святослав Игоревич! — он бросился ко мне, разбрасывая бумаги. — Наконец-то! Вы нам нужны как воздух!

— Понял, понял, — остановил я его излияния, пока он не начал читать медицинскую энциклопедию. — Давайте по существу. Масштаб проблемы? Конкретные цифры.

Сомов глубоко вдохнул, попытался собраться. Поправил очки, вытер пот со лба. Заговорил, стараясь быть четким:

— Семьдесят три пациента в терапевтическом отделении. Распределение по тяжести: пятнадцать в тяжелом состоянии, требуют постоянного наблюдения и медикаментозной поддержки. Десять на капельницах с сильнодействующими препаратами. Остальные — средней и легкой тяжести, но тоже требуют лечения.

— Конкретнее про тяжелых.

— Трое на ИВЛ — искусственной вентиляции легких. Двое в коме неясной этиологии. Четверо с острой сердечной недостаточностью. Остальные — разное: почечная недостаточность, цирроз в стадии декомпенсации, тяжелая пневмония…

— И вы не знаете, кто есть кто?

— Именно! Мы не знаем, кому что капает! Кому инсулин нужен, кому сердечные гликозиды, кому антибиотики! Проблема в том, что большинство пациентов поступили недавно. Кого-то мы помним, с остальными — полный бардак. Нужно снова заводить истории, собирать анамнез, брать анализы и фиксировать все действия.

— Почему не остановили все процедуры? — спросил я. — Первое правило при ЧС — прекратить все потенциально опасные манипуляции.

— Пытались! — Сомов всплеснул руками. — Но некоторым нужны лекарства для поддержания жизни! Инсулин диабетикам — без него кома и смерть. Сердечные препараты сердечникам — без них остановка сердца. Гормоны тем, у кого надпочечники не работают! А кто есть кто — неизвестно!

— Опрашивайте пациентов.

— Опрашиваем! Но половина не помнит своих диагнозов! «У меня что-то с сердцем» — и всё! А что именно — стенокардия, аритмия, сердечная недостаточность? Не знают! Четверть вообще без сознания! А те, кто в сознании, паникуют и несут чушь!