Предатель (ЛП) - Райан Энтони

«Тараны?», раздумывал я, устремляя взгляд на участок леса под хребтом. «И очень много лестниц». Я счёл, что сам масштаб города может сыграть нам на пользу. Потребовалась бы армия во много раз больше войск Леаноры, чтобы закрыть каждый ярд городских стен. «Отправить керлов в атаку в нескольких разных местах», решил я, и в моей голове начал формироваться план, примерно как это было под стенами Хайсала. «Заставить Леанору разделить свои силы, а потом послать лучших в самое слабое место». На моих губах заиграла улыбка, когда я понял, что герцог Вирулис почти наверняка будет умолять о чести возглавить основной штурм. «Если повезёт, то трупомордый гад добьётся, что его убьют».

Однако через несколько секунд крик Вдовы развеял всё моё хорошее настроение.

— Их там нет.

— Что? — спросил я, глядя, как Парсаль, её быстроногий охотничий конь, рысью поднимается на гребень холма.

— Ушли. Все. — Она жестом указала на город. — Все ворота открыты. Я не рискнула подъезжать слишком близко, опасаясь лучников на стенах, но говорила с людьми вон в том саду. Они говорят, король с матерью ушли по северо-западной дороге два дня назад, забрав с собой всех солдат. Многие говорили, что они отправились в Кордвайн. Хотя, по слухам, светящая Дарила забаррикадировалась в соборе вместе со множеством чокнутых ортодоксов, решив лучше умереть, чем сдаться Еретической Блуднице. — Она улыбнулась. — Это их слова, а не мои.

— Кордвайн, — повторил я. Неожиданный ход, но не лишённый здравого смысла. Когда план устранить Эвадину пошёл прахом, Леанора наверняка быстро пересчитала своих союзников. Рианвель, очевидно, против неё. Алундия стала пустошью, разорённой войной и населённой людьми, которые только порадовались бы её смерти. Вряд ли можно было рассчитывать на лояльность Шейвинской Марки под герцогиней Лорайн, как и на алчного Дульсианского герцога. Таким образом, оставалась знать Альбериса, сэр Элберт с остатками роты Короны, и твёрдо лояльный, но далёкий герцог Лорент Кордвайнский. Когда разведчики донесли о масштабах священного похода Эвадины, потребовалось бы гораздо более отважное и глупое сердце, чем у принцессы-регента, чтобы остаться и поставить всё на капризы битвы. Светящая Дарила и её шайка фанатиков создавали неприятное затруднение. Здравый смысл говорил, что нам следует со всей возможной скоростью преследовать Леанору, но Эвадина захочет захватить собор во имя Ковенанта Возрождённого, а король и его умная мать ускользнут из петли, по крайней мере, до поры до времени.

— Пойдём, — сказал я, собираясь развернуть Черностопа. — Надо поделиться радостными новостями.

Однако Вдова не пошевелилась в седле. На её лице застыло выражение, которое я у неё редко видел: вина с оттенком извинения. Я уже знал, что она собирается сказать, и всё же, её слова поразили меня с неожиданной силой.

— Здесь мы попрощаемся, Элвин Писарь.

В её глазах, помимо явного сожаления, я видел ещё и решимость, которая заставила меня отказаться от желания спорить. Вместо этого я заставил себя добродушно сказать:

— Тебя, наконец-то, достало, да?

— Если ещё и нет, то завтра достанет точно. — Она бросила взгляд на Куравель. — Мы уже видели падение города, а я чувствую, что тут будет хуже. Воскресшая мученица больше не командует армией, она ведёт орду. Ты знаешь, что будет, когда они туда доберутся. Они пришли ради крови, и они её получат, в битве или без неё. Я не буду принимать в этом участия.

Я кивнул, не в силах опровергнуть её доводы. Можно было умолять, искренне заявлять, что мы, стойкие и верные солдаты войска Ковенанта, сделаем всё возможное, чтобы защитить народ Куравеля от бури. Но это большой город, а священный поход огромен. Она была права, и я знал, что грядёт.

— Куда отправишься? — спросил я её.

— Менестрель немало рассказывал о восточных королевствах. Или, может, отправлюсь на юг, сяду на корабль за море. Говорят, за красными пустынями есть земли, заполненные разными удивительными мифическими зверями. Война страшно уродлива. Думаю, мне хотелось бы посмотреть на чудеса. — Она снова улыбнулась, и на этот раз в улыбке смешались теплота и печаль. — Ты мог бы поехать со мной.

Удивлённый, что мне вдруг перехватило горло, я прокашлялся и снова заговорил:

— Ты же знаешь, что не могу.

Улыбка сошла с её губ, но я не увидел ни следа упрёка, когда она опустила глаза.

— Я знаю, что она тебя уничтожит. Если не тело, то душу. В своё время ты был плохим человеком, Элвин Писарь, как и я. Но ещё мы поступали хорошо, когда могли. А с этих пор я вижу для тебя только ещё больше плохого.

Она без дальнейших промедлений развернула Парсаля, рысью съехала со склона, а потом пришпорила коня, пустив его галопом. Я смотрел, как всадница на коне быстро скрывается в лесу. Как ни странно, я обнаружил, что надежда когда-нибудь увидеть её снова равносильна пылкому желанию не встречать её никогда. У меня появилась неприятная уверенность, что если мы с Вдовой ещё когда-нибудь встретимся, то перед ней будет человек, который не заслуживает её взгляда.

Вопрос о том, на ком лежит вина за пожар, уничтоживший древний собор Куравеля, стал источником бесконечных споров. Те, кто придерживается вероучения Воскресшей мученицы, с абсолютной уверенностью признают, что пожар начался по прямому приказу светящей Дарилы. Что перед часом триумфа восходящей-королевы последняя глава ортодоксального Ковенанта решила принести в жертву себя, своих последователей и собор вместе со всеми его священными сокровищами. Сторонники Алгатинетов с той же яростью уверяют, что сделано это было либо по указанию Малицитской Блудницы, либо стало самым отвратительным поступком, совершённым хищной толпой фанатиков, которую она спустила с поводка. Что до меня, то я не смогу пролить свет на эту загадку. Знаю только, что собор пылал той ночью, а я смотрел.

Как и предсказывала Вдова, стоило только разнестись вестям о том, что Куравель никто не защищает, участников похода стало не удержать. Эвадина приказала ротам Ковенанта построиться в шеренги, чтобы достойно войти в город, но всё равно к полудню уже горели первые костры. Я понял, что в сердцах большинства людей таится безумие — зверь, который только и ждёт, что его выпустят, и когда он окажется перед беззащитной жертвой, зная, что не будет никаких последствий. Рианвельские рекруты первыми вторглись в отдалённые районы, сея беспорядочный хаос и насилие. Я думаю, что сгущавшийся запах дыма привлекал и остальных, вызывая первобытное желание принять участие в безумном пиршестве, пока есть такая возможность. Священный поход хлынул внутрь города, а горожане бросились наружу. Когда день сменился вечером, на южной дороге появились длинные колонны убегающих, а позади них полыхал их город.

Я смотрел, как разворачивается катастрофа, с гребня того холма, откуда уехала Джалайна. Не стану притворяться, будто бы я питал хотя бы малейшее желание повести Разведроту в этот хаос, в надежде, что они смогут защитить беззащитных. Если бы я так поступил, то наверняка к утру у меня не было бы роты, которой можно командовать. На этих огненных улицах нас поджидали только смерть и безумие. Самые молодые из моих разведчиков явно возмутились тем, что им пришлось пропустить кульминацию марша восходящей-королевы, но им хватило ума ограничить свои жалобы несколькими суровыми взглядами в мою сторону. В отличие от них ветераны демонстрировали по большей части облегчение.

— Пожалуй, хуже, чем в Хайсале, — прокомментировал Тайлер, между глотками бренди. Он ещё не упился вусмерть, но, судя по тому, как покачивалась его голова, а речь становилась всё невнятнее, скоро ему неминуемо предстояло провалиться в забвение. И всё же, каким бы пьяным Тайлер ни был, он довольствовался тем, что сидел на месте. Даже соблазна обильной добычи не хватило, чтобы сдвинуть его с места. — Пламя… — Он на мгновение замешкался, глаза потускнели, а потом резко открылись: — Выше! Как думаете, милорд?