На побывке. Роман из быта питерщиков в деревне - Лейкин Николай Александрович

– Бог с ней. Не люблю я сладости… Я с одним куском сахару три стакана… – сказал старик Размазов. – Вот насчет щипчиков было бы любопытно, потому зубы…

– Есть, есть. Пожалуйте…

Флегонт подал щипцы. Старик колол ими кусок сахару на маленькие кусочки и бормотал:

– У старшего-то, у Ананья, ребятишки уж в гимназию ходят. А кончат курс, от лавки, как черт от ладана, бегать будут. Я говорил ему, чтобы попроще, – нет, не слушает. Ну а второго не видал?

– Максима Парамоныча? Видел-с. Этот уж меня по нашей деревенской школе должен помнить, а когда они на своей шведке по Каменноостровскому проспекту в шарабане ехали, а я по конке, на верхушке сидел и им откозырял, то они даже отвернулись.

– Этот-то за женой здорово взял. Ну, да все-таки не след так поступать, – проговорил старик, призадумался и прибавил: – А только неужто они уж с таким павлином в голове живут, чтобы земляку не поклониться! Дико и даже глупо.

– В этих смыслах столкнулся с ними – и вот вам передаю.

– Удивительно, – покачал головой старик Размазов. – Напишу им, напишу, чтоб с земляками были ласковее. Так не подобает.

– Бросьте, – сказал Флегонт.

– Никифору Иванычу почтение! На деревне говорят, что сынок к тебе приехал? Где он? С приездом! – послышалось у дверей.

На рогоже топтался пожилой коротенький мужик в заплатанном полушубке и хлопал себя шапкой по бедру.

– Спасибо, Андриян Маркыч… – откликнулись Никифор и его жена.

– Чай да сахар… – кланялся мужик.

– И на этом спасибо, милый. Чайку не хочешь ли? Тесновато у нас около стола, ну да в тесноте – не в обиде, – проговорила мать Флегонта.

– До чаю я не охоч, а вот винцом поздравить…

– Как хочешь, дядя Андриян, а вина нет сегодня. Уж потом как-нибудь угощу, – сказал Флегонт.

– Нет? Как же это ты без вина приезжаешь? А я вам в сватовстве прихожусь. Не может статься, чтоб без вина. – Мужик покачнулся. Он уж был пьян. – Парамон Вавилыч, благодетель, – обратился он к старику Размазову, – правильно я говорю?

– Уходи, уходи, почтенный… Поздравил, и будет с тебя. Чаю предлагали, не согласился – ну и довольно, – сказал Размазов.

– Ах, ухват те в затылок! Как же это так – без вина! Молодой хозяин, а ведь я тебя на руках нянчил… – бормотал мужик.

– Ты погоди, Андриян. Я потом подносить буду. Дай мне пообжиться-то. Ведь только что приехал, – еще раз обратился к нему Флегонт.

– Это я понимаю, но как же ты приезжаешь-то, молодец, без вина? А еще питерский! Ну, вот что… Будем говорить так… У меня голова трещит. Ты дай мне гривенничек на похмелье.

Размазов возвысил голос:

– Эй, ты! Тебе сказано, чтоб ты уходил! Ну и уходи. Видишь, тут тверезая компания.

– Гривенником могу ублаготворить. Вот, получай…

Флегонт выскочил из-за стола и дал мужику гривенник. Мужик взял, поблагодарил и, уходя из избы, кивнул на Размазова и произнес:

– У! Грозный! Да я-то тебя не боюсь.

VI

Выпит был второй самовар, и гости стали расходиться.

Первыми поднялись из-за стола бабы Ананьевна и Василиса.

– Ну что ж, прощайте, коли так… Пора и ко дворам… За угощение… благодарим покорно, – проговорила со вздохом Ананьевна.

– За чай, за сахар… – поклонилась Василиса.

По лицам их, однако, было видно, что они ждали лучшего угощения. Флегонт это заметил и сказал:

– Уж извините, что без вина вас принял. Настоящее угощение будет потом. Мы посиделки сделаем. Скажите девицам вашим, чтоб на посиделки готовились. У тебя, Василиса Савельевна, кажется, дышловая пара девиц-то?

– Есть тот грех. Объедают отца две дуры, – вздохнула Василиса.

– Ну так вот и приводи.

– Керосину-то на лампы не надо приносить? – спросила Ананьевна.

– Ну вот… С какой стати керосин? Ведь это не сборные посиделки вскладчину. Я в гости к себе зову. Осветиться хватит чем. Я еще ламп привез… – проговорил Флегонт.

Бабы удалились.

Тетка Флегонта, вдова Фекла Сергеевна, улыбнулась.

– Ведь это она с язвиной к тебе насчет керосину-то… С язвиной, что ты вот вином ее не попотчевал, – заметила она племяннику. – Ох, яд-баба! Вот теперь по деревне пойдет и станет цыганить.

– А плевать! На чужой роток не накинешь платок, – проговорил старик Размазов и также вышел из-за стола. – Ну-с, пора и нам восвояси… – прибавил он и перекрестился на икону. – Спасибо за угощение. Заходите к нам, коли когда вздумаете. Забегай, молодец… – похлопал он по плечу Флегонта. – Забегай… Мы не одни старики живем. Есть и дочь-вдова… С ней покалякаешь. Дама не перестарок, а, можно сказать, только в соку.

– Благодарим покорно, Парамон Вавилыч… Ваши гости… – поклонился Флегонт. – Если позволите, то не преминем…

– Пожалуйста, пожалуйста… Молодая хозяйка с пятью сортами варенья чаем угостит. Она у нас, у стариков, хозяйничает.

Размазов подал всем руку, Флегонт помог ему надеть пальто, и он вышел из избы.

Дядя Наркис тотчас же воскликнул:

– Вот оказия-то! Глазам ведь не верил я, что рядом с Парамоном Вавилычем сижу!

– Прямо в трубе сажей надо записать, – прибавила тетка Фекла Сергеевна. – Эдакой гордец – и вдруг…

– И к себе звал – вот что удивительно, – проговорил отец Флегонта. – Нет, тут что-нибудь да неспроста. А Флегонту-то: «Молодая хозяйка, – говорит, – тебя с пятью сортами варенья»…

– Батюшки! Да уж не прочит ли он своей Елене Флегонта-то в женихи!.. – заговорила мать.

– Внучке?

– Какой внучке! Внучка по двенадцатому году. Вдове, Елене Парамоновне.

– Ну вот… Нешто нам это подходит? Нам в дом нужна работница, а это белоручка, на чаях, кофеях да вареньях… Какая же она по дому работница!

– Деньжищ хороший капитал в приданое отвалит, так двух работниц нанять можешь, – заметил дядя Наркис.

– По дому-то она нам не подходящая. Она вон в десять часов утра с постели только встает, – стоял на своем Никифор Иванович.

– При капитале пущай прохлаждается сколько хочет. Что тебе?

– Да ведь что капитал! Капитала она своего из рук не выпустит, – продолжала мать Флегонта. – А тут к ней подлаживайся. Да и не к ней одной, а к дочке ейной… Нет, какая она нам невестка! Да и где ее поместить у нас, коли она привыкла к хоромам.

– Захочет дочь устроить, так и дом новый для молодых выстроит, – опять сказал дядя Наркис.

Флегонт молчал.

– Ну, честь тебе, Флегонт! – проговорил отец и спросил: – Что же, пойдешь к нему?

– Как же не идти-то, батюшка? Обязан же я ему визит отдать. Это уж так по-питерски требуется. И вам советую в праздник зайти к нему… Маменьке зачем ходить! Не надо. Он без жены приходил. А вам беспременно требуется.

– Будто?

– Политика-с! Даже европейские дипломаты…

– Гм… А вдруг он будет в другом духе и протурит?

– Не протурит, уж если сам первый пришел.

– А кто его ведает! На него тоже какой стих найдет. Мужчина он разный…

– Я пойду. Завтра же пойду. Надену фрак и пойду. А вы как хотите, если такое у вас сомнение… – закончил Флегонт.

Стала уходить домой тетка Фекла.

– Оказия, совсем оказия, – бормотала она. – Ну, за угощение… Пойти домой да по дороге рассказать кой-кому про Парамона-то Вавилыча.

– Не звони языком, не звони… Может статься, из этого что-нибудь и выйдет, – заметил ей дядя Наркис.

– А чего ж удерживаться-то? От всего от этого кроме чести сестрину дому ничего нет. К кому он ходит? Ведь ни у кого здесь в деревне, почитай, лет пять уж не был. Ну, прощайте, родные.

– Прощайте, тетенька… Вот снесите от меня моим племянникам гостинцу. Захар-то их не больно балует. Все равно что сироты, – проговорил Флегонт, взял с тарелки горсть мармеладу и передал тетке.

– Спасибо, спасибо тебе, милый. Действительно, они что сироты. Уж такой-то Захар отец, такой-то, что иной вотчим в сто раз лучше.

Уходил и дядя Наркис.

– Нет, тут что-то есть, прямо что-то есть, а то какими бы данкратами можно было поднять из дома этого самого Парамона Вавилыча. Слава тебе господи, не первый год его знаем. Мужик – гордыня, – говорил он и обратился к Флегонту: – Ну, давай и мне, и моим внучатам гостинчику.