Предатель (ЛП) - Райан Энтони

— Скорее, милорд! — прошипел настойчивый голос снизу. Глянув туда, я увидел запрокинутое вверх лицо Тайлера. Он сидел на лошади, держа в руках поводья двух других коней. При виде бледной шерсти Черностопа, я почувствовал неожиданный приступ облегчения. Уилхем явно не один организовывал сегодняшние события. Услышав новый шум со стороны тюрьмы, я глянул вниз, убедился, что Уилхем уже почти наверху, после чего взялся за вторую верёвку и начал спускаться. Этот подвиг дался мне совсем без изящества — все попытки упереться ногами в стену постоянно срывались из-за раны. К тому времени, как я спустился до травянистой обочины у подножья, сил в левой ноге почти совсем не осталось.

— Вот, милорд, — Тайлер наклонился, передавая мне поводья Черностопа. Боевой конь поприветствовал меня фырканьем, потряс головой и раздражённо заржал, когда я безуспешно попытался взобраться на него. После ещё трёх, всё более мучительных, попыток, у меня наконец получилось, и, не в силах сдержать крик, я перекинул ногу через седло.

— Осторожнее, — предупредил Тайлер. — Вокруг полно патрулей.

Глядя на его напряжённое лицо, я поразился, насколько вдруг приятно увидеть его здесь. Я был уверен, что из всех разведчиков именно он при первой же возможности дезертирует в более безопасные места.

— Спасибо, — сказал я. — Что пришёл.

Он напряжённо, настороженно ухмыльнулся мне, и снова стал осматривать почерневшие, полуразрушенные улицы справа от нас.

— Вы же пришли за мной, милорд.

— Ты больше не обязан так меня называть. На самом деле, я бы предпочёл, чтобы ты этого не делал.

— Тогда как мне вас называть? — Я удивился, увидев, что этот вопрос, похоже, искренне его озадачил.

— Писарь, если хочешь. Или просто Элвин. Кажется, я устал от титулов.

— Точно, — сказал Уилхем, шагая по обочине, после чего взял поводья у Тайлера и взобрался на своего коня. — Пора ехать.

— Нельзя уезжать тем же путём, что приехали, — посоветовал Тайлер. — В восточных кварталах после наступления темноты полно патрулей. Думаю, надо ехать к западной дороге. Там осталось меньше домов, и потому у них меньше причин там патрулировать. А ещё надвратная башня там почти обвалилась. Загорелась при пожаре.

— Так придётся ехать через площадь, — сказал Уилхем, бросив в мою сторону осторожный взгляд.

— Ничего не поделаешь, милорд.

— Зря тратим время, — сказал я, ударив пятками Черностопа, чтобы тот пошёл.

Ветер и дождь прошедших дней смыли большую часть пепла с развалин Куравеля, но его оставалось ещё немало. Когда мы ехали вдоль внешней стены к главной площади, ночной ветер жёсткими, щиплющими глаза порывами поднимал пелену грязи. В результате я не мог полностью разглядеть, что нас там ожидало, пока ещё более сильный порыв не унёс уродливое облако, обнажив эшафот. Расстояние до него было слишком велико, чтобы различить три тела, висевших на перекладине на помосте, однако внезапная мрачная уверенность заставила меня остановить Черностопа.

— Элвин! — твёрдо и настойчиво проговорил Уилхем. Я его проигнорировал, направив Черностопа к эшафоту, и остановился, когда стали видны лица повешенных. Вокруг помоста располагалась горстка солдат, которые на моё появление отреагировали с растерянной неподвижностью, хотя, несомненно, они меня узнали. Я же настолько сосредоточился на мёртвых, что почти не слышал, как они всё более встревоженно обсуждали, что им делать. «Она совершала… всякое».

Бывшему восходящему Гилберту, прежде чем его повесить, завязали глаза — как я понял, по его же просьбе. Несмотря на это, я узнал его удивительно мирное лицо, каким-то образом сохранявшее выражение превосходства даже после смерти. «Хотел лично ей принести перевод, да?», тихо спросил я его. «Думал, что это ключ к твоей будущей важности в Ковенанте Возрождённом. Наверное, стоило тебя предупредить — даже если бы она не была созданием Малицитов, всё равно не было никаких шансов, что она бы возвысила такого, как ты».

При виде фигуры, висевшей возле Гилберта, у меня вырвался стон.

— Говорил же вам бежать подальше и побыстрее, — пробормотал я безответному лицу Делрика, которое резко отличалось от лица священника. Повешенье часто приводит к тому, что лицо превращается в сплошной напряжённый, пёстрый синяк, а иногда на нём застывает выражение момента последней агонии. Это произошло и с Делриком: его губы всё ещё отставали от зубов, словно он рычал. Несмотря на его грубые манеры, это был единственный раз, когда я видел, чтобы он проявлял какие-либо признаки агрессии.

Несмотря на уже бушующее горе, именно вид третьей фигуры пронзил мою грудь самым холодным лезвием льда.

— Мы ей говорили, чтоб даже не пыталась, милорд. — Голос Тайлера казался тяжёлым от стыда — от отчаяния он даже забыл мой запрет на использование титулов. — Не послушала. Просто ускользнула в темноту той самой ночью, когда вас взяли. Конечно, мы искали, но её же не выследить.

Сержант, командующий солдатами Ковенанта, взял себя в руки и, чтобы утвердить свою власть, поднял алебарду, направившись ко мне.

— Лорд Элвин Писарь, вас объявили предателем…

Черностоп отреагировал на моё прикосновение к поводьям с отработанной скоростью и точностью — поднялся на дыбы и ударил сержанта передними копытами. Тот рухнул назад с окровавленным месивом вместо лица. Солдат справа от него был всего лишь мальчишкой, вероятно, новобранцем в войске, и он явно хорошо знал историю о Писаре-Предателе, но не имел опыта общения с капитаном Элвином. Если бы я не был так сосредоточен, то, наверное, встретил бы его безрассудную атаку ударом, который лишь ранил бы его или оглушил. Вместо этого я вонзил ему в лоб лезвие украденного фальшиона, пинком отбросил тело в сторону и спешился с Черностопа. Остальные солдаты — все старше и значительно умнее — стояли в сторонке, пока я поднимался по ступеням эшафота.

Лицо Лилат тоже сильно отличалось от лица Делрика — оно всё было покрыто шрамами и синяками. Как и у него, её смерть была медленной, а полоса сырой плоти на шее свидетельствовала о том, что она боролась до самого конца.

— Элвин! — снова крикнул Уилхем, больше не пытаясь приглушить голос. Я смутно услышал громкие голоса со стороны главных дворцовых ворот, за которыми вскоре последовал скрежет огромной распахиваемой двери.

— Ты это видел? — спросил я Уилхема, по-прежнему не в силах отвести взгляд от лица Лилат. — Ты стоял здесь и ничего не делал, пока зачитывали обвинение? Может, ты ещё и кричал вместе со всеми?

— Я ничего не мог поделать, чтобы это остановить! — В его голосе смешались гнев и боль, отчего я обернулся и обнаружил, что он охвачен отчаянной мольбой. — Но я могу спасти тебя. — Громкий топот донёсся со стороны дворца, указывая, что главные ворота теперь полностью открыты. — Элвин, прошу!

Я перерезал фальшионом верёвку и взял на руки обмякшее тело Лилат. Новая волна мучений пронзила бедро, когда я укладывал труп на седло, а затем забрался сам. Знаю, тогда я вскрикнул от боли и горя, поскольку помню, как солдаты отступили ещё на несколько шагов. Но с этого момента наше последующее бегство из города для меня — лишь смутное, призрачное событие. Я знаю, что на воротах случился короткий, но яростный бой с рианвельскими стражниками, но его детали навсегда утрачены. Ещё я не помню, как остановился у эшафота, но, если верить Тайлеру, перед тем, как уехать с телом Лилат, я обернулся и сказал солдатам следующее: «Она не королева. И не мученица. Это ложь, а мы все глупцы. Оставьте этот город и отправляйтесь в то место, которое вы называете домом. Если же не уйдёте, то в следующий раз, когда мы встретимся, я вас всех убью».

Я заставил себя взглянуть на тело Лилат, только когда положил его в лесу. У меня не было желания смотреть на следы пыток, маравшие её кожу, но я не позволил себе из трусости отвести взгляд. Самое меньшее, чего она заслуживала — это надлежащего описания причинённых ей мучений.

Я обнаружил несколько ожогов и множество незашитых порезов. Ещё были следы поменьше, которые, как я знал, остаются от длинного тонкого клинка — его вонзают глубоко в мышцы, чтобы достать до нервов. Я раздумывал, какие вопросы ей задавали, и знал, что в любых ответах, слетевших с её уст, они получили бы мало осмысленного. А ещё я задавался вопросом, была ли там Эвадина, стояла ли, сурово глядя на мучения, причиняемые одной из каэритов, которых она так ненавидела. Вряд ли. Я всё ещё понимал её ум, во всяком случае, ту её часть, которая считала себя человеческой. Как и многие тираны, Эвадина думала, что она-то не такая. Для неё подобные крайности были необходимостью, а не жестокостью. Кроме того, хотя она соглашалась на зверства, совершаемые от её имени, но сама участвовать в них не желала. В конце концов, такие вещи ниже достоинства королевы.