– Пресечёт, убив меня? Я много раз слышала, как исчезали неугодные ей, а потом их находили в лесу, обглоданных дикими зверьми!
Добромир заметно бледнеет:
– Если вовремя остановиться, она тебя не тронет.
– А если я не хочу останавливаться? Ты с самого начала должен был понять – я пойду до конца.
– Женское упрямство и гордыня худшие из пороков, – мрачно выдыхает Добромир, голос его дрожит. – Они губят и тех, кто им подвержен, и тех, кто оказывается рядом. Ты подумала, что пострадаешь не только ты, но и другие старые девы?
– А сейчас они не страдают? – негодующе повышаю голос я. – Их дети больны, они сами трудятся за гроши, живут в ужасных условиях. Появление лекаря для них – праздник. Лучше умереть, чем быть рабынями. Потому что это рабская жизнь! Понятно? Рабская!
Видя, что я распаляюсь всё сильнее, Добромир поднимает руки в успокаивающем жесте:
– Я подумал, что, столкнувшись с реальной опасностью, ты поймёшь, что я предлагаю тебе лучшую жизнь, Анна.
– А если бы меня ударили в живот? Я могла потерять ребёнка.
– Многие старые девы теряют детей в утробе, оно и к лучшему. В твоём случае ребёнок – бремя и свидетельство распутства, а не благодать. Мы могли бы начать с чистого листа…
– Как ты смеешь?! Не приближайся ко мне больше, – я подаюсь назад, сцепляя руки между собой, лишь бы удержаться и не отвести послушнику пощёчину.
Сам говорил, что готов принять с ребёнком, а на деле всё оказалось иначе. Я не считаю, что каждый мужчина должен быть рад чужому малышу, но тогда хотя бы не стоит лгать, чтобы понравится.
– Анна… завтра твой День Рождения, – Добромир натянуто улыбается. – Я предлагаю тебе последний шанс спастись. Я всё ещё готов стать твоей опорой.
– Подгнившая какая-то опора получается. Проще уж выстоять самой. Признайся, ты рассказал Дарине, чтобы отомстить? Жалкая, мелочная душонка, – фитиль злости внутри меня разгорается всё сильнее. – Не смей больше желать моему ребёнку смерти, иначе пожалеешь.
Добромир поджимает губы и принимает оскорблённый вид. Он двигается ко мне, вынуждая отступить. Подходит настолько близко, что практически нависает надо мной, прижимая к стене.
– Я – служитель храма, – зло цедит он. – А ты просто пользованная всеми подряд девка, выброшенная за забор. Кому ты ещё нужна со своим щенком? Я же ради тебя пошёл против Норда! Настроил его против себя. Ты будешь виновата, если я не получу место главного жреца в храме!
Я впервые вижу Добромира таким злым, без маски мягкости, без притворной заботы.
– Сестрёнка, чем это вы там занимаетесь? – раздаётся вдруг знакомый хрустальный голосок.
Сердце пропускает удар. Только Милавы здесь не хватало, я совсем забыла, что она кружит вокруг меня.
Добромир сразу подаётся назад, тяжело дыша и сверля меня разъярённым взглядом.
Я поворачиваю голову и вижу сестру. Она в милом розовом платье с кружевами и белой тёплой шубке. Красивая, нарядная, похожая на куклу. Сестра выглядит инородно в сером каменном коридоре храма.
– Я тебя ищу, а вы тут… ух! Прямо в храме, проказники! – Мила заливисто смеётся, довольная тем, что застала меня в таком положении. – Познакомишь со своим ухажёром?
Добромир срывается с места и несётся прочь мимо Милы. У него выражение лица настоящего страдальца. Удивительно, как быстро он смог спрятать злость, которая секунду назад бушевала в нём. И правда умелый лицемер.
– Это не мой ухажёр, сестра, – произношу я, переводя взгляд на Милаву. – Зачем пожаловала?
Мой голос слишком резкий, но у меня нет сил притворяться миролюбивой Анной, когда внутри всё клокочет от ярости.
– Как зачем? Завтра твой День Рождения, глупышка, – коварно улыбается Мила, подходя ко мне и чмокая в щёку.
Я не делаю попыток поцеловать её в ответ, но Милаву это мало волнует.
– Ты с каждым днём выглядишь всё хуже и хуже, – с притворной заботой Мила пытается коснуться моего лба. – Часом не приболела?
Я отстраняюсь, не позволяя сестре трогать меня:
– Ты так и не ответила зачем пришла.
– Предлагаю пойти прогуляться на свежем воздухе. Там и поболтаем. Здесь же просто дышать нечем! – брезгливо морщит нос Милава. – Я так могу и кухней провоняться.
Мы выходим во двор храма. Сегодня слегка распогодилось, хоть и лёгкий снег всё ещё срывается с кристально-чистого неба, кружась вокруг нас с Милой подобно серебристым искрам. Воздух наполнен свежестью, а свет утреннего солнца заставляет ледяные узоры на стенах храма сверкать, словно тысячи осколков драгоценных камней.
Я зябко кутаюсь в полушубок, который худо-бедно высох за ночь, а Мила явно не мерзнет, у неё, помимо богатой шубки, есть тёплые перчатки и шарф.
– Я знаю, что ты иномирянка, – внезапно говорит сестра. – Моя Анна была другой. К тому же, яд, который я подлила ей, должен был убить её. Проклятье… сначала я думала, что он просто не подействовал, но потом всё поняла. Он убил её, но появилась ты!
От слов сестры, сказанных ровным, почти будничным тоном, на меня накатывает волна ужаса.
Яд.
Она убила Анну.
Вот куда пропала настоящая хозяйка тела.
Признание настолько неожиданное, что я сначала замираю, но затем прихожу в себя и снова продолжаю идти рядом с Милой прогулочным шагом.
Она бросает на меня лукавый взгляд:
– Даже ничего не скажешь, иномирянка?
– И зачем ты мне это говоришь? – выдыхаю я, принимая нарочито невозмутимый вид.
– Я говорю это всё, потому что хочу, чтобы между нами не было секретов. Как раньше между мной и любимой сестрой, – Милава берёт меня под руку.
– Ты убила свою сестру.
– Ты должна быть рада, ведь теперь в её теле ты, – поджимает губы Мила. – Анна, хоть я и любила её по-своему, была глупа и не подходила военачальнику Норду. К тому же так быстро забеременела… – сестра бросает полный омерзения взгляд на мой живот. – Эта метка истинности всё испортила.
Я отталкиваю руку Милы и останавливаюсь. Нет смысла больше играть в эти игры, если она всё знает. И терпеть сестру я больше не намерена.
– Ты мне отвратительна. Говори, что хотела и убирайся.
– Грубиянка, – закатывает глаза Мила. – Не удивительно, что Рагнару больше нравлюсь я. Кстати, он настоящий зверь в постели.
Я позволяю себе мимолётно усмехнуться, чем задеваю сестру за живое.
