В пирогах Счастье (СИ) - Каплунова Александра "Laverel"

– На что? – усмехнулась я, чувствуя странное удовлетворение. Моя ладонь горела от ледяной воды, и я машинально вытерла руку о фартук. – На то, что я помогла вам умыться? Вы пришли в мой дом пьяная, грязная, оскорбляли меня и моего мужа, пугали наших детей. Если кто и должен жаловаться страже, так это я.

Ольга замолчала, тяжело дыша. Теперь в ее глазах не было прежней пьяной наглости. Только испуг и затравленность. Холодная вода немного протрезвила ее. Во взгляде появилась осмысленность, которой не было раньше. Она обхватила себя руками, дрожа то ли от холода, то ли от страха.

– Вот полотенце, – я бросила ей чистую тряпку. – Вытрите лицо и садитесь. Нам нужно поговорить.

К моему удивлению, она послушалась без пререканий. Вытерла лицо, оставив на белой ткани грязные разводы, отжала волосы и села на табурет у стола. Я села напротив, чувствуя, как во мне все еще клокочет гнев, но уже более контролируемый.

– Вы продали своих детей, – начала я без предисловий, глядя ей прямо в глаза. Каждое слово я выговаривала четко, чтобы до нее точно дошло. – Продали их за три тысячи золотых. Это не я говорю, это говорит мой муж, который и заплатил вам. И, судя по вашей реакции, это правда.

Ольга отвела взгляд, нервно теребя край полотенца.

– Нам нужны были деньги, – пробормотала она, не поднимая глаз. – Муж... он задолжал много.

– И поэтому вы решили продать детей? – в моем голосе сквозило такое презрение, что я сама себя не узнавала. – Не себя, не какое-то имущество, а своих детей?

– А что мне было делать?! – вдруг взорвалась она, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнула стоявшая на нем миска. Ее глаза вспыхнули недобрым огнем. – Боди был наш единственный кормилец, а твой муженек хотел забрать его!

– Ему восемь лет! – теперь уже я повысила голос, наклонившись к ней через стол. Я чувствовала, как жар приливает к моим щекам. – В этом возрасте дети должны играть, учиться, расти, а не кормить своих никчемных родителей!

Ольга вздрогнула, словно я ударила ее. Ее плечи опустились, а во взгляде промелькнуло что-то, похожее на стыд. Но он быстро исчез, сменившись упрямством.

– Ты не понимаешь, – прошептала она, обхватив себя руками. С ее мокрых волос все еще капала вода, образуя лужицу на полу. – Ты не знаешь, как это – жить в постоянном страхе. Когда тебя могут убить в любой момент из-за долгов мужа.

– Нет, это вы не понимаете, – я подалась вперед еще немного, и заметила, как она инстинктивно отшатнулась. – Вы продали своих детей. Продали. За деньги. Как вещь. Как скот. Как... – я задохнулась от возмущения, чувствуя, как к горлу подступает ком. Перед глазами встали лица Боди и Каси, их испуганные глаза, когда они увидели мать. – И знаете, что самое ужасное? Вы даже не смогли правильно распорядиться этими деньгами! Вы их просто пропили, верно? И теперь пришли требовать детей обратно. Для чего? Чтобы снова продать?

Ольга молчала, опустив голову так низко, что подбородок почти касался груди. Мокрые пряди волос падали ей на лицо, скрывая выражение глаз. Но я видела, как подрагивали ее плечи.

– Я... я хотела их увидеть, – пробормотала она наконец, голос ее был едва слышен. – Просто увидеть.

– Не лгите, – отрезала я, хлопнув ладонью по столу. Хотя очень хотелось прямо по ее лицу. – Вы пришли сюда пьяная, кричали на весь дом. Если бы вы просто хотели увидеть детей, вы бы пришли трезвая, в чистой одежде, постучали бы вежливо. И, возможно, мы бы разрешили вам встретиться с ними. Но не так. Не в таком виде.

Ольга подняла на меня глаза, и я с удивлением увидела в них слезы. Они текли по ее лицу, смешиваясь с каплями воды, оставляя светлые дорожки на грязной коже.

– Мы правда потратили все деньги, – прошептала она, и в ее голосе звучало такое отчаяние, что на мгновение я почти поверила ей. – Муж сначала отдал долги, как и обещал. Но потом... потом мы начали пить. От тоски. От пустоты. Дом без детей – это не дом. Это просто стены.

– Вы вспомнили об этом только сейчас? – я не собиралась поддаваться на жалость, но что-то внутри меня дрогнуло. Образ бездушного чудовища, который я создала в своей голове, начал трескаться. – После того, как продали их?

– Я думала, им будет лучше, – она вытерла слезы тыльной стороной ладони, размазывая грязь по лицу. – Вилен... он ведь не из таких, как мы. Даже в таверне, когда пил, всегда платил за всех, никогда первым в драку не лез. И когда он предложил забрать детей... я подумала, что им будет лучше с ним, чем с нами.

Я помолчала, обдумывая ее слова. В них была странная, извращенная логика. Возможно, где-то в глубине души эта женщина действительно хотела лучшего для своих детей. Но это не отменяло того, что она сделала. Мой взгляд упал на ее руки – грубые, с мозолями и потрескавшейся кожей. Руки женщины, которая знала тяжелый труд.

– Послушайте меня внимательно, Ольга, – я смотрела ей прямо в глаза, и мой голос звучал твердо, но уже без прежней ярости. – Боди и Кася теперь наши дети. По закону и по сердцу. Мы любим их. Мы заботимся о них. Они счастливы с нами. И мы не позволим вам разрушить их жизнь снова.

– Но я их мать, – слабо возразила она, сгорбившись еще сильнее.

– Вы отказались от этого права, когда подписали бумаги, – жестко ответила я, выпрямив спину. – И знаете что? Быть матерью – это не просто родить ребенка. Это любить его, защищать, заботиться о нем. Каждый день. Каждую минуту. Даже когда тяжело. Особенно когда тяжело.

Ольга опустила голову, и ее плечи задрожали от беззвучных рыданий. Я смотрела на эту сломленную женщину, и мне стало горько. Не от жалости к ней, нет. От мысли о том, какими могли бы быть жизни Боди и Каси, если бы им достались другие родители.

У меня самой прежде была большая семья. Дети, внуки... Да, сейчас это все казалось чем-то очень далеким, совсем из другой жизни. Словно сюжет прочитанной книги. Или сюжет давно просмотренного фильма... Но все же память еще хранила то тепло от мыслей о них. И от этого контраст с тем, что сделала эта женщина, становился только ярче…

Глава 28.3

– Я вижу, вы все-таки что-то чувствуете к своим детям, – я вздохнула, провела ладонью по лицу, ощущая внезапную усталость. Продолжила, немного смягчившись: – Я предложу вам вот что – вы можете иногда навещать их. Приходить сюда. Видеться с ними. Но только трезвая. Только чистая. Я буду лично проверять вас каждый раз, – мой палец предупреждающе поднялся, когда я увидела проблеск надежды в ее глазах. – И все это будет исключительно в присутствии меня или Вилена. И только если дети сами захотят вас видеть.

Она вперила в меня удивленный взгляд.

– Вы... вы разрешите? – ее голос дрогнул, словно она боялась поверить в услышанное.

– Если будете соблюдать правила, – кивнула я, скрестив руки на груди. – И еще одно условие: никаких попыток забрать их или настроить против нас. Никаких разговоров о том, что вы их настоящая мать и они должны вернуться к вам. Никаких обещаний, которые вы не сможете выполнить, – я наклонилась ближе, и мой голос стал жестче. – И одно только неловкое слово, один косой взгляд или что-то, что мне не понравится, и вы больше никогда их не увидите. Ясно?

Ольга медленно кивнула, вытирая слезы рукавом, оставляя на нем мокрые следы.

– Я... я согласна, – прошептала она, и в ее голосе слышалось что-то похожее на облегчение. – Спасибо.

– Не благодарите меня, – я встала из-за стола, одернув фартук. – Благодарите своих детей, которые, несмотря ни на что, все еще помнят вас. И, возможно, даже скучают. Хотя вы этого не заслуживаете.

Я подошла к двери и открыла ее, впуская в кухню свежий воздух из зала. Вдохнула полной грудью, словно очищаясь от запаха, который все еще исходил от Ольги.

– А теперь уходите. Вернетесь, когда будете трезвой и сможете говорить с детьми, не пугая их.

Ольга поднялась с табурета, пошатываясь уже не столько от выпивки, сколько от эмоционального истощения. Она выглядела меньше, съежившись, словно внутри нее что-то сломалось – или, может… наоборот, починилось?