Аколит в крови по локоть (СИ) - Корнев Павел Николаевич

— Вернулся и походил, людей поспрашивал, — продолжил я. — Одни о ссоре какой-то толкуют, другие и вовсе о стрельбе!

— Была стрельба, — кивнул дедок, с важным видом огладив бородку. — Штук пять пуль в двери и стенах зашпаклевать пришлось. Надо понимать, братец твой со второго этажа отстреливался, когда засов выбили. Ладно хоть ещё плата за месяц вперёд внесена была, не в убытке остался…

У меня вновь пробежал по спине холодок.

— Засов выбили — это к ним вломился кто-то?

— Похоже на то, — подтвердил старик. — По горячим следам облаву учинили — так ни тел, ни даже крови не сыскалось. Убёгли они, надо понимать. На втором этаже окно распахнутым осталось, вот из него на задний двор спрыгнули и убёгли.

Я задумчиво кивнул.

— И не объявлялся больше никто?

— Какой! Все пожитки бросили! Полгода в кладовке лежали, пока старьёвщику не сдал. Хотя… — Дедок поскрёб лысину. — Уже после старуха моя сказывала, будто видала на рынке тех девчонок. Мол, одна из них в падучей забилась, и вроде бы большой переполох случился. Даже монахини вмешались, чуть ли не с собой их забрали, но тут уж за что купил, за то продал. Моя сплетницей была, каких свет не видывал!

— Была?

— По зиме преставилась.

Мне бы сочувствие выказать, но жалел я сейчас исключительно об упущенной возможности потолковать с этой сплетницей и вызнать детали случившегося. Но что девчонок видели позже — это хорошие новости. И — монахини. Тут уже было с чем работать.

Именно поэтому, распрощавшись с дедком, я не отправился на местный рынок, а вместо этого перешёл по Соловьиному мосту и двинулся прямиком к центру. Черноволосого мальчишку-фургонщика приметил ещё в начале своих блужданий по округе — сбросить его с хвоста не составило бы никакого труда, но я усомнился, что обозлённый Кожич послал сюда одного-единственного мальца, и решил провериться. А когда вскорости обнаружил ещё парочку топтунов, то метнулся в переулок, проскочил через проходной двор, отвёл глаза страховавшему соглядатаев молодчику и затерялся в глубине квартала. Оторвался и никого за собой в епископскую канцелярию не привёл.

Ну а там пришлось добрых полчаса дожидаться, пока отца Шалого уведомят о моём желании с ним пообщаться.

— Чего тебе опять? — хмуро спросил священник. — Утомил!

— Я кое-кого ищу и готов заплатить за содействие. Дам немного, но так и труд невелик — архивы прошерстить. Есть у вас тут служки, которым подработка интересна?

— Труд невелик — архивы прошерстить? — мрачно глянул на меня Шалый. — Да ты шутник! — Но он всё же сменил гнев на милость и с тяжёлым вздохом уточнил: — Что за публика интересует?

— Босяки малолетние, — заявил я, тем самым собеседника изрядно удивив. — Вроде бы их монахини с улицы увели.

— Из какого ордена? — уточнил священник, а когда я не сумел ответить на этот вопрос, закатил глаза и позвал за собой: — Идём!

Мы поднялись на второй этаж, там Шалый без стука распахнул одну из дверей и зашёл в кабинет, за столом в котором восседал его круглолицый и чрезмерно тучный собрат. Волос у того на макушке почти не осталось, их неровные пучки сохранились лишь за ушами и на затылке. На груди — бляха с кулаком, сжимавшим разорванную цепь кандалов, точь-в-точь как у отца Истого.

— Собрат, тут по твоей части проситель, — указал на меня Шалый. — Прими в частном порядке. — Он ухмыльнулся и многозначительно добавил: — Мимо кассы!

Хозяин кабинета благосклонно кивнул.

— Присаживайся! — А когда Шалый отправился восвояси, выжидающе улыбнулся: — Слушаю, молодой человек!

Я вкратце изложил цель своего визита, и священник досадливо поморщился.

— Единого реестра малолетних бродяжек никто не ведёт, так что быстрого результата не жди. С другой стороны, сиротских приютов при монастырях не так много, за седмицу управимся. — И он вдруг гаркнул так, что аж зазвенело в ушах: — Брат Резкий!

И пары мгновений не прошло, как в дверях возник молодой человек в монашеском одеянии.

— Звали, отец Калёный?

— Садись и пиши! — распорядился священник, а после обратился ко мне: — Повтори приметы, имена, детали случившегося.

Столь обстоятельный подход к делу меня изрядно порадовал, но святые отцы — это не фургонщики, так что на сей раз я решил поинтересоваться расценками заранее:

— И дорого мне это встанет?

Хозяин кабинета фыркнул.

— Ну тебя же Шалый привёл, значит — не бедствуешь! Не бойся, лишнего не возьмём!

Я не поверил, но уходить было попросту глупо, так что повернулся к уставившемуся на меня монаху и сказал:

— Первое: девица лет шестнадцати-семнадцати…

Тот принялся макать перо в чернильницу и скрипеть им по бумаге, но и отец Калёный от дела не самоустранился и время от времени задавал наводящие вопросы. В итоге брат Резкий накропал аж два листа — правда, физиономия у него при этом сделалась кислее некуда.

— Так себе вводные! — прямо заявил он, стоило только мне умолкнуть. — Это всё равно что иголку в стоге сена искать! Пустая трата времени и… денег.

— Ленив ты безмерно, — вздохнул тучный священник. — Это не такое уж плохое свойство, но только не когда человек ленится думать! Нешто юная рыжеволосая красотка, имеющая проблемы с законом, а вдобавок к этому ещё и приезжая, могла внимания пауков избежать? Этих-то похотливых распутников? Оставь монастырские приюты на будущее, поговори для начала с людьми на земле. И на тот рынок тоже сходи. Глядишь, припомнит кто, из какого ордена монахини были. А нет — не беда, хоть жирок растрясёшь, а то скоро толще меня станешь!

Брат Резкий был худ как щепка и насмешке не обиделся, а вот упрёк в нежелании думать его несказанно уязвил.

— Рыжая, рыжая красотка… — забормотал он и кивнул, будто бы соглашаясь с какими-то своими мыслями. — Ну точно! Где-то год назад я с одним деятелем из управы разговорился, которому по долгу службы в приюты бродяжек отвозить положено, так он мне все уши прожужжал, какую рыжую красотку в одном из них заприметил! Потом и от других о той зеленоглазой и рыжеволосой девахе слышать доводилось. Она мелюзгу опекает, старшая у них там. Червоной кличут.

Это было похоже на Рыжулю, но я покачал головой.

— Приют — нет, сразу мимо. У тех ни у кого дара не было.

Брат Резкий отмахнулся.

— Да это не школьный приют был и не монастырский! Просто сельская сиротская община.

Дородный священник озадаченно хмыкнул.

— Это какая же?

— Которая близ деревеньки Ежовичи к северо-западу от города.

Священник развёл руками.

— Не наша епархия, — заявил он мне. — Реестр подопечных мы у них истребовать не сможем.

— Как не ваша? — поразился я. — Если деревня неподалёку от Южноморска?

— Это земли дома Синей птицы, — пояснил хозяин кабинета.

Брат Резкий не удержался и фыркнул.

— Тоже мне дом! Два с половиной тайнознатца в семье осталось, а всё туда же!

— И вместе с тем, — хмуро глянул на него в ответ священник, — они пользуются всеми вольностями, установленными для дворянских домов! Увы, брат Серый, если соберёшься наведаться к ним, действовать там придётся на свой риск и страх. Тот приют не только перед нами, но и перед управой не отчитывается.

— Да и от реестра толку не будет! — фыркнул монах. — Не клички же в них записывают, новые имена с потолка дают!

Я задумался.

— А с какой стати монахиням забирать бродяжек с улицы и отправлять их в чужой приют?

— Воистину, нет предела чадолюбию наших сестёр! — с какой-то непонятной интонацией произнёс отец Калёный и сложил руки на пухлом брюхе. — Но что малолетних бродяжек постоянно в сельские общины вывозят — это факт. Им в Южноморске как мёдом намазано, со всего течения Чёрной к нам собираются.

— Ладно! — решил я. — Проверю!

— Вот и чудесно! — заулыбался брат Резкий. — Я тогда людей расспрашивать повременю. — Он уставился на священника. — Ну а что?

— Повремени, — разрешил хозяин кабинета и уточнил у меня: — Спешки ведь никакой нет?

— Да какая тут может быть спешка? Полтора года прошло! — вздохнул я, поднимаясь со стула. — Но если с Ежовичами промашка выйдет, я бы всё же приюты проверил. Не так уж и много женских монастырей в округе Соловьиного моста должно быть!