Хорал - Харуф Кент

Мэгги Джонс открыла дверь в банном халате, ее черные волосы уже растрепались от сна. Лицо выглядело проще, чем днем, – не таким эффектным без макияжа и слегка припухшим. Пояс не был завязан, и, пока она отпирала дверь, халат распахнулся, и из-под него показалась нежно-желтая ночнушка.

– Виктория? Это ты?

– Миссис Джонс. Можно с вами поговорить? – спросила девушка.

– Ну, милая, да. Что стряслось?

Девушка вошла в дом. Когда они проходили через гостиную, Мэгги взяла с дивана плед и накинула его на плечи гостье. Затем они час сидели за столом в кухне в тишине ночи, разговаривали и пили горячий чай, пока все соседи спали, мерно дышали и видели сны в своих постелях.

Девушка сидела за столом, грея руки о кружку. Постепенно она начала рассказывать о своем парне. О том, как они проводили ночи на заднем сиденье его машины, припаркованной в пяти милях к северу от города, на проселочной дороге, обрывавшейся у заброшенной фермы с ветхим сараем и поломанным ветряным насосом, где редкие низкие деревца чернели на фоне темного неба, а ветер дул в открытые окна автомобиля, принося с собой запах полыни и летнего разнотравья. Как они любили тогда. Она кратко рассказала об этом. О том, как он пах в ее объятьях кремом после бритья, о касаниях его рук и поспешности, с которой они это делали, о тихих недолгих разговорах после. А потом они всегда ехали домой.

– Да, – сказала Мэгги. – Но кто он?

– Парень.

– Разумеется, милая. Но как его зовут?

– Я не хочу говорить, – сказала девушка. – Он не захочет ребенка. Он не признает его. Он не из таких.

– Что ты имеешь в виду?

– В нем нет отеческой любви.

– Но он должен взять на себя хотя бы часть ответственности, – возразила Мэгги.

– Он из другого города, – сказала девушка. – Не думаю, что вы его знаете, миссис Джонс. Он старше. Он не из школы.

– Как ты с ним познакомилась?

Девушка окинула взглядом безупречную кухню. Тарелки сохли на сушилке у раковины, белые эмалированные банки стояли ровным рядком под сверкающе чистыми навесными шкафчиками. Она укутала плечи в плед.

– Мы встретились летом на танцах, – проговорила она. – Я сидела у двери, он подошел и позвал меня танцевать. Он был красивым. Когда он позвал меня, я ответила: «Я тебя даже не знаю». А он возразил: «А что тут знать?» – «Ну, кто ты?» – спросила я. «А это важно? – спросил он. – Это не важно. Я просто прошу тебя выйти в зал и потанцевать со мной». Порой он так выражался. И я сказала ему: «Ладно. Посмотрим, умеешь ли ты танцевать, кто бы ты ни был, раз уж не хочешь представиться». Я встала, и он взял меня за руку и повел на танцпол. Он был еще выше, чем мне показалось сначала. Тогда все и началось. Вот так.

– Потому что он хорошо танцевал, – сказала Мэгги.

– Да. Но вы не понимаете, – продолжила девушка. – Он был милым. Он был добр ко мне. Он говорил мне приятное.

– Правда?

– Да. Он говорил приятное.

– Например?

– Например, однажды он сказал, что у меня красивые глаза. Он сказал, мои глаза – как черные бриллианты, сверкающие на фоне звездного неба.

– Так и есть, милая.

– Но никто и никогда мне такого не говорил.

– Нет, – согласилась Мэгги. – Они никогда не говорят.

Она выглянула в дверной проем, ведущий в другую комнату. Подняла свою кружку с чаем, отпила из нее и поставила на стол.

– Продолжай, – попросила она. – Хочешь рассказать до конца?

– Потом я начала встречаться с ним в парке, – сказала девушка. – Оттуда он меня забирал. Возле зерновых элеваторов. Я садилась к нему в машину, и мы ехали в кафе «У Шаттук» на шоссе, съедали по гамбургеру или что-то в этом духе, а потом катались часок по окрестностям с открытыми окнами, болтали, он говорил забавные вещи, радио было настроено на Денвер, ночной воздух наполнял машину. А после, спустя какое-то время, мы всегда приезжали к той заброшенной ферме и останавливались. Он говорил, что она только наша.

– Но он никогда не приезжал забрать тебя к твоему дому?

– Нет.

– Ты не хотела этого?

Девушка покачала головой.

– Не при маме же. Я попросила его так не делать.

– Понимаю, – откликнулась Мэгги. – Продолжай.

– Больше и рассказывать нечего, – закончила девушка. – Когда начались занятия в школе, в конце августа, мы еще пару раз катались вместе. Но что-то изменилось. Не знаю что. Он ничего не говорил. Он не предупредил меня. Просто перестал меня забирать. Однажды он просто больше ко мне не приехал.

– Ты не знаешь почему?

– Нет.

– Ты знаешь, где он сейчас?

– Не уверена, – сказала девушка. – Он что-то говорил про Денвер. Он знал кого-то в Денвере.

Мэгги Джонс пристально изучала ее. Девушка выглядела уставшей и грустной; закутавшаяся в плед, она была похожа на жертву крушения поезда или наводнения, на печальный обломок катастрофы, которая обрушилась на нее, сбила с ног и понеслась дальше. Мэгги встала, взяла их кружки, выплеснула остатки чая в раковину. Остановилась у стола, глядя на девушку.

– Но, милая, – воскликнула она горячо, – ради Бога! Неужели ты ничего не знала?

– О чем?

– Вы вообще как-то предохранялись?

– Да, – ответила девушка. – Он предохранялся. Но пару раз защита рвалась. По крайней мере, он так говорил. Он мне так сказал. После, когда я возвращалась домой, я пользовалась горячей соленой водой. Но не помогло.

– В смысле, горячей соленой водой?

– Я впрыскивала ее внутрь.

– Но ведь это больно?

– Да.

– Ясно. И теперь ты хочешь его оставить.

Девушка взглянула на нее быстро, испуганно.

– Ведь ты не обязана, – сказала Мэгги. – Я схожу с тобой к доктору, помогу тебе поговорить с ним. Если ты этого хочешь.

Девушка отвернулась от стола в сторону окна. Стекло отражало все предметы в кухне. А вдалеке виднелись темные дома соседей.

– Я хочу его оставить, – все еще глядя в окно, произнесла она мягким и ровным голосом.

– Ты уверена?

– Да, – сказала она.

Повернулась к Мэгги. Ее глаза казались очень большими и темными, она не моргала.

– Но если ты передумаешь…

– Знаю.

– Ладно, – проговорила Мэгги. – Думаю, нам лучше уложить тебя спать.

Девушка поднялась из-за стола.

– Спасибо вам, миссис Джонс, – поблагодарила она. – Спасибо, что вы так добры ко мне. Я не знала, что мне еще делать.

Мэгги Джонс обняла ее.

– О милая, – вздохнула она. – Я так тебе сочувствую. Тебе будет так нелегко. Ты еще этого не знаешь.

Так они и стояли на кухне в обнимку.

А потом Мэгги сказала:

– Здесь еще живет мой отец. Не знаю, как он это воспримет. Он старенький. Но я буду рада, если ты останешься здесь. А дальше посмотрим.

Они вышли из кухни. Мэгги нашла девушке длинную фланелевую ночнушку и постелила ей в гостиной на диване. Девушка легла.

– Доброй ночи, миссис Джонс.

– Доброй ночи, милая.

Девушка закуталась в одеяла. Мэгги вернулась в свою спальню, а потом девушка уснула.

Ночью она проснулась оттого, что кто-то кашлял в соседней комнате. Она вгляделась в незнакомую темноту. Странная комната, странные вещи. Где-то тикают часы. Села. Но больше никаких звуков не было. Она снова легла. Уже почти уснув, услышала, как он встал с постели и прошел в ванную. Она слышала звук льющейся мочи. Смыв. После он вышел и встал в дверном проеме, уставившись на нее. Старик с седой шевелюрой в мешковатой полосатой пижаме. Он прокашлялся. Почесал худой зад, смяв пижамные штаны. Стоял и смотрел на нее. Затем он прошлепал по коридору в свою постель. После этого она постепенно снова погрузилась в сон.

Айк и Бобби

По субботам они собирали плату. Вставали рано, развозили газеты, возвращались домой, заглядывали на конюшню, кормили лошадей, потом – мяукавших, ластившихся к ногам кошек и пса, а после шли в дом, умывались над кухонной раковиной, завтракали с отцом и снова ехали в город. Они собирали оплату вместе. Так было лучше. С собой у них был журнал с отрывными талонами по месяцам и неделям и тряпичный мешочек на кулиске для денег.