Хозяин теней. 5 (СИ) - Демина Карина

Карп Евстратович выглядел именно так, как должен выглядеть приличный человек, разбуженный среди ночи. Он был взъерошен, слегка мят и премного мрачен.

— Знаете, Громов, — сказал он, нервно дёргая за левый ус, — я начинаю думать, что прав был мой гувернёр, когда говорил, что за всякий проступок следует возмездие свыше.

Я пожал плечами.

Я себя в качестве возмездия свыше как-то не рассматривал.

— И вот теперь я пытаюсь понять, где и когда я успел так нагрешить, — добавил Карп Евстратович.

А, это вон оно что.

— Это не вы, — успокаиваю я хорошего человека. — Это другие. Тут такое дело… на Вяземке прорыв.

— Уже доложили, — он придержал скрипучую дверь флигеля, пропуская меня внутрь. Сторож, разбуженный ещё Николя, проводил нас мрачным взглядом трудового человека, которому начальство присутствием своим мешает нести службу. — Ваших рук дело?

— Ну… как-то… не совсем. Точнее оно там всё равно того и гляди рвануло бы. Карп Евстратович! Ну не смотрите вы на меня так, будто я последнее зло в этом мире и вам всенепременно его истребить надобно. Причём неотложным порядком.

Он тяжко вздохнул и головой покачал, этак, с укоризною.

— Поверьте, есть зло и позлее, — дверь я придержал, чтоб не бахнуло.

— Верю. Так что там? Рассказывайте. И желательно вот с самого начала. Вы же собирались только проследить за неким… объектом, — в полумрак коридора Карп Евстратович поглядывал настороженно.

Во флигеле нынче пусто.

Почти.

Пациент Николя всё ещё скорее жив, чем мёртв. Не знаю, то ли не решились дать ему эту воду, то ли не помогла она. Главное, лежит себе, как лежал. Плюс к нему — девицы, которых мы решили в главное здание не тащить, потому как надобно разбираться, что это за девицы и в целом, чем меньше людей их пока видит, тем оно и лучше.

Но девиц утащил Николя, прихвативши мою сестрицу в помощь. И были они где-то там, дальше.

— Во, — я открыл дверь в ближайшую палату и сам вошёл. — Проходите. Присаживайтесь.

— Чую, беседа будет непростой.

— Вы даже не представляете, насколько. Тут… Карп Евстратович, — я потёр шею, запоздало подумав, что мне и самому бы переодеться. Вымок. Пропитался подвальной грязью, смрадом. И вообще, хрен знает, чего из тех катакомб притащить можно. Но сперва как-то было не до переодевания, пока объяснял, чего я посеред ночи припёрся, пока Карпа Евстратовича вызванивал, пока пострадавших таскал, ибо сил у них на прогулки не осталось. — Такое дело… я сразу скажу, что дрянь оно. И дерьмо полное.

— Юношам не подобает ругаться.

— Ай, сами сейчас будете.

В дверь постучали.

— Савелий, чай сейчас принесут, а вот одежда. Больничная, но Николя велел не тянуть с переодеванием, — Татьяна положила стопку на кровать. — Я пока помогу девушкам, а потом поговорим.

Прозвучало на диво многообещающе. Даже Карп Евстратович поёжился.

— А как они? — уточнил я. — Там одной совсем плохо было.

— Сильно ослаблены. У Ниночки — двусторонняя пневмония и очень быстро прогрессирующая на фоне общего истощения, — Татьяна потемнела. — Николя старается, но…

А потом тихо так добавляет.

— У него должно получиться. А так она бы не дожила до утра.

Значит, правильно я всё сделал.

Хотелось бы так думать. Потому что сейчас все эти подвиги во имя человечности выглядят сущим идиотизмом и авантюрой.

Татьяна вышла, прикрыв за собой дверь.

— Могу отвернуться, — сказал Карп Евстратович. — Хотя… погодите. Где-то был. Вот.

Он протянул круглую штуковину.

— Дезинфицирующий артефакт. Позволяет избавиться от… неприятных последствий визитов в не самые благополучные места. Клопов там, вшей…

Чтоб его. Только сказал и у меня всё тело зачесалось, прям от головы до пят.

— Раздеваетесь донага, разламываете…

Из одежды я выскочил. И поспешно разломил пластину. Тело тотчас окутало жаром, и кожа снова зазудела, но уже иначе, как бывает, когда она пересыхает.

— В общем… я за Робертом пошёл, держался позади, но тень отправил. Так что он меня не видел, а я его — вполне. Он в трущобы эти попёрся, — я не выдержал и поскрёб зудящую шею. — А дальше уже как-то само вот…

Кожа после использования этой приблуды покраснела, как после ожога. Но зато никакой погани не принесу. Наверное. Хотелось бы думать. Я натянул широченные штаны, к которым прилагалась не менее широкая нижняя рубаха, рукава которой пришлось закатать.

Одевался и говорил.

Говорил. В пустой тишине говорил.

И когда оделся, говорил.

И…

— А прорыв — это не я, — закончил я. Во рту дико пересохло, но уже не от амулета. — Это само получилось. Они там столько крови пролили, что граница не выдержала…

— То есть, прорыв там действительно есть?

— Да. И пока пусть Синодники не суются. В ближайшее время. Там… она вышла. Понимаете?

Карп Евстратович, стоявший спиной ко мне, обернулся.

А лицо такое вот. Мёртвое лицо, будто он сам в этом подвале побывал.

— Я заберу? — он указал на книжицу, которую я выложил на стол. Слизь обсохла и покрывала теперь обложку чёрной чешуёй, из-под которой выглядывал крест.

— Конечно.

— Заглядывали?

— Нет. Когда мне было. Да и… расскажете потом? Ну… если будет что?

— Расскажу, — Карп Евстратович накинул на книжицу платок и после уж взял. — А теперь… вы посидите тут. А мне нужно позвонить. Но не уходите никуда, ладно?

Куда мне идти-то. Мне и тут неплохо. Я вот на кровать присел. Покачался, чувствуя, как растягивается и скрипит сетка. Скрежещущий этот звук с одной стороны был неприятен до крайности, с другой он как-то привязывал меня к миру нынешнему.

Потом я вовсе вытянулся на кровати.

Прикрыл глаза.

Нет, не засыпал. Скорее погрузился в престранное состояние, когда отчётливо слышен каждый звук вовне, и шаги вот, и трение петель приоткрывающейся двери, вздох и снова дверь — закрывается.

Стрёкот сверчков снаружи.

И странный гул то ли в стене, то ли где-то рядом, но стеною припасённый, перенесённый сюда. Шевелиться не хотелось.

Ничего не хотелось.

Но когда в дверь постучали, я заставил себя открыть глаза.

— Поспали? — уточнил Карп Евстратович, по-прежнему взъерошенный.

— Чутка. А вы — нет?

— Я связался с Алексеем Михайловичем. Признаюсь, он давно собирался навести в столице порядок. А что Вяземка, что Сенная площадь — ещё та головная боль. Но тут или не трогать вовсе, или глобально заниматься переустройством. И как раз для второго был нужен повод. Всё же место такое… своеобразное.

— Я заметил.

Интересно, сколько времени я провалялся? За окном синеватая муть. По ощущениям рассвет где-то рядом.

— Там много людей собралось, которых нельзя просто выставить на улицу. Точнее, если это сделать, то они в поисках нового пристанища расползутся по всему городу, — Карп Евстратович опустился на соседнюю кровать. — Я отправил посыльного в трактир. Поспать всё одно не выйдет. Вяземка… её надобно расселять. Город — перестраивать. А это деньги. Да и те же доходные дома не сами собой, но во владении рода Вяземских находятся. И свою землю они за просто так не уступят. Не только они… столкновение интересов.

— Прорыв.

— Его удалось локализовать. Дом оцепили.

Киваю.

Разберутся. И с домом, и с землёй. Моё дело — другое.

— Как девушки?

Уверен, что Карп Евстратович к ним заглянул.

— Пока живы. Николя, честно говоря, пребывает в некоторой растерянности. Говорит, что физических повреждений и следов насилия нет, но в остальном они сильно истощены. Причём скорее энергетически, нежели физически. Их кормили. О них заботились. Однако при том делали что-то…

— Выкачивали силу. И жизнь. И эту… кровь мира.

— Ихор.

— Чего?

— Древние греки полагали, что у богов кровь отличается от крови простых смертных. И называли её — ихор.

— Красиво, — соглашаюсь я.

— Из того, что ты сказал…

А я и про это сказал? А, точно. Не всё, но кое-что. Про кровь мира. Хотя… кровь мира, кровь богов. Может, оно как-то одно с другим связано.