Хозяин теней. 5 (СИ) - Демина Карина

Я выдыхаю и снова набираю:

— Ещё Синод… они тут тоже замараны. Уж не знаю, как, но это три… и вот чего получается?

Молчит.

Думает? Да нет, чего тут думать. У меня эта картинка одним вариантом складывается.

— Переворот, — Карп Евстратович засовывает палец под воротник. — Государственный переворот. Революционеры. Толпа. Безумные дарники, которые и без того на грани… прорыв? Или нечто такое, что ударит по государю? По его семье? Что уничтожит наследников? И тех, кто может перенять власть? Что-то…

Что ввергнет город в хаос, напомнив о временах былых. И покажет, что беспомощность властей, что безумие революционеров. Вряд ли тварям, которые прорвутся с той стороны, будет дело до конституции и реформ. Нет, то, что случится, вынудит народ искать защиты вовсе не у поборников справедливости.

Скорее уж они, как бывало это прежде, вспомнят о Церкви, Боге.

И о древнем обряде, который вернёт Романовых с их Светом.

И я видел в глазах Карпа Евстратовича, что он тоже всё понял.

— Но доказать пока ничего не выйдет, — тихо произнёс он. — Это вот всё… это просто теория. К тому же мы можем ошибиться.

Можем.

Я не собираюсь спорить. Где-то в глубине души я очень хочу ошибиться. Потому что есть ещё кружок безумных учёных, в котором отметился папенька. Книга, попавшая явно не в те руки, в которые должна была попасть. Ихор этот.

Крылатые.

Как-то оно тоже прикручено. Но вот как?

— Добудем, — ответил я и всё-таки почесался. — Блин… а оно точно от чесотки спасёт? И вот не надо на меня так смотреть. Заговор и переворот — это ещё когда случится. До них мы с нашим везением можем вовсе не дожить. А чесотка — она здесь и сейчас.

Чтоб вас всех…

Зудит просто зверски!

[1] Реальное письмо, одно из многих, которые присылали в жандармерию после взрыва в Зимнем

Глава 29

Глава 29

«Каждое утро, окончив работу, я выходил на встречу с К. и приносил с собой во дворец небольшую порцию динамита, которую прятал у себя под подушкой. Я боялся приносить больше, чтобы не привлекать внимания. Обыски были довольно частыми, но настолько поверхностными, что (мое счастье!) никому ни разу не пришло в голову приподнять мою подушку, что погубило бы меня. Правда, я сумел внушить абсолютное доверие своим хорошим поведением»

Из протокола допроса некоего Х. [1]

Княжна Одоецкая сидела, укутавшись в одеяло. Но спина прямая, подбородок задран. А из одеяла выглядывает серый воротничок платья.

— Благодарю вас, — при нашем появлении она попыталась встать, но Карп Евстратович замахал руками.

— Сидите, барышня, сидите. Может, приляжете? Николя говорит, что вы весьма слабы…

— Нет. Всё хорошо.

Не сказал бы. Лицо у неё серое, почти в тон платью. И сейчас видно, насколько сильно Одоецкая истощена. Щеки запали. Глаза вовсе провалились, хотя взгляд прямой и строгий.

Упрямый.

Шея тощая. И жилка на ней натянулась, бьётся нервным пульсом. Из складок одеяла выглядывает рука, тоже узкая и какая-то… как у мумии, что ли.

— Позвольте представиться. Карп Евстратович, — Карп Евстратович изящно поклонился. — А с Савелием вы, как мне сказали, знакомы…

— Да. Правда, не думала, что он всё ещё жив.

— Ну извините, что врачебные прогнозы не оправдал.

Одоецкая фыркнула и рассмеялась.

И тут же одёрнула себя.

— Не подумайте, что над вами. Это… нервическое. Стресс порой сказывается… проявляется так вот… вы ведь из жандармерии?

— Да.

— Хорошо, — кивок. — И вы уже знаете, что я…

— Княжна Одоецкая, талантливая целительница, которая решила отказаться от светской мишуры и посвятить себя службе Господу? И для того удалившаяся в монастырь где-то под Черниговом?

Ни фига себе!

— Так они это представили? — Татьяна искренне удивилась. — Хотя… конечно, логично… вы присаживайтесь.

В этой палате было пусто. И я предложением воспользовался, плюхнувшись на соседнюю с Татьяной кровать. Я бы и вовсе прилёг, да это уж совсем не по правилам. А вот Карп Евстратович опустился на табурет.

— Мы пока не сообщали вашим родным…

— Я задержана? — Татьяна покосилась на узкое окошко, забранное решётками.

— Нет, что вы. Это изолятор. Медицинский. Но свои особенности имеются, конечно. Можете потом обсудить с Николя устройство, вдруг чего ещё придумаете полезного. Просто в нынешних обстоятельствах мы решили скрыть ваше присутствие, как и присутствие ваших подруг, в госпитале. Не уверены, что те люди, которые вас пленили, обрадуются, узнав, что вы живы.

— Это точно. Не обрадуются, — Татьяна облизала сухие губы. — Но… потом… я могу написать письмо? Родителям? Деду?

— Несомненно. Я передам.

— И даже читать не станете? — она усмехнулась. А Карп Евстратович развёл руками, точно извиняясь за службу, которая заставляет достойного человека читать чужие письма. И в свою очередь уточнил:

— Расскажете свою историю? Или вы придерживаетесь мысли, что революционно настроенному молодому человеку не следует сотрудничать с охранкой? И уж тем паче выдавать имена соратников по революции?

Щеки Одоецкой вспыхнули.

И подбородок задрался чуть выше. Но она тотчас взяла себя в руки и выдохнула.

— Вы… отец рассказал вам?

— Непосредственно мне? Отнюдь. Да, я в курсе того, что княжна Одоецкая вдруг пропала прямо в вечер помолвки с одним весьма перспективным молодым человеком. Причём руку к устройству этого брака, весьма, к слову, выгодного для рода Одоецких, приложила Её императорское Высочество.

— Я не просила.

— Вы нет. Ваши родители — да. Кстати, чем жених-то не устроил? Молод. Хорош собой. И отзываются о нём весьма лестно. Не кутила, не гуляка, напротив, серьёзный молодой человек, настроенный служить на пользу Государя и отечества. О внешности судить не возьмусь…

— Вот сами за него и выходите! — огрызнулась княжна, натягивая одеяло так, словно собиралась в нём спрятаться.

— Боюсь… моя супруга будет против, — Карп Евстратович позволил себе улыбку. — Вы не явились на бал, который Шуваловы устраивали в честь помолвки, точнее на котором должны были объявить об этой самой помолвке. Вдруг резко занемогли по официальной версии. Но чтобы целитель и вашей силы приболел? Отнюдь… а после болезнь затянулось. Пошёл слух, что вы сильно пострадали от нападения террористов. И что для восстановления здоровья отбыли на воды. А оттуда прямиком в монастырь. Меж тем в городе, в обществе… особого склада… пошёл слух, что некий весьма состоятельный господин ищет сбежавшую дочь. И обещает за возвращение её в родные пенаты ни много, ни мало — двадцать тысяч рублей. И ещё пять — за информацию о местонахождении. Как вы думаете, скольких девиц попытались всучить вашему папеньке?

За такие деньги? Думаю всех, кто хоть отдалённо напоминал Одоецкую.

Папеньке её я от души посочувствовал.

— Я… я просила их не искать меня! Я писала письма… пока могла. Что жива. Что со мной всё в порядке… и…

— Быть может, вы сами расскажете?

Упрямо поджатые губы. И брошеное в сторону.

— Вы не поймёте!

— Ох уж эта молодость, — Карп Евстратович покачал головой. — Ведь только вам позволено испытывать истинные эмоции. Гореть там любовью или идеей. Или любовью к идее. А мы, старики, только и можем, что ворчать. Куда уж до понимания… родители пытаются устроить судьбу любимой дочери, как оно им видится правильным, через брак с состоятельным и перспективным молодым человеком. При том у девицы имеется место в свите сестры государя. Дар. И в целом немалые возможности… но это же не то!

— Издеваетесь…

— Нет, пытаюсь понять, что заставило вас сбежать.

— Да не хотела я замуж! Не хотела! И говорила об этом много раз! Но кто ж меня будет слушать! Правильно. Вы старше. Опытнее. И лучше понимаете, что мне для счастья надо! А я избалована и потому не понимаю. Не вижу! А я как раз и вижу! Это всё пустое! Эта придворная жизнь, где из всех событий — кто кому улыбнулся, подмигнул или позвал на тайное свидание. Бесконечное обсуждение фасонов и нарядов, а ещё чужих похождений. Неприкрытое лицемерие, когда важно соблюдать внешние приличия и не более того. Я сходила там с ума! Я… я задыхалась. И говорила маме, отцу говорила… а они не понимали! Просто не понимали, что не так. Всё ведь хорошо. Замечательно даже. У меня столько всего, о чём многие только мечтают. И зачем мне что-то другое? Учиться⁈ У меня отличное домашнее образование. Я знаю четыре языка, отлично музицирую, пишу акварели и кое-как, но слагаю стихи. Ах да, и могу составить меню на званый ужин. Или дружеский. Правильно рассадить гостей… знаю, как и к кому обращаться по титулу. Какая ещё учёба? На кого? На целителя? И работать⁈ Глупость какая невероятная!