Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Его лицо почти у моего, подбородок едва касается моей кожи.

— Вот так, Хейвен, — шепчет он.

Хотя он вспотел после пробежки, от него пахнет восхитительно. В отличие от Хайдеса с его «свежестью», Аполлон пахнет цветами и ванилью. Этот аромат заполняет лёгкие, и я совершаю самую глупую вещь — закрываю глаза на пару секунд, смакуя.

Грохот удара по мешку заставляет вздрогнуть и меня, и Аполлона. Хайдес смотрит на нас, готовя новый удар:

— Ты её тренируешь или просто лапаешь?

Аполлон нарочито покашливает:

— Так вот, я говорил…

Ещё один зверский удар.

Аполлон убирает от меня руки и отступает на несколько шагов, глядя на брата.

Хайдес бьёт снова — уже мягче.

Аполлон проводит ладонью по волосам, забыв, что они стянуты в низкий хвост, и избегает моего взгляда:

— Положение правильное. Пробуй ещё.

Вторая попытка выходит куда лучше первой — это замечаю даже я, всё ещё плохо разбираясь. Аполлон удовлетворённо кивает и велит продолжать. Хайдес с той стороны не удерживается от комментария:

— Молодец, бабуля Хейвен.

Я фыркаю и снова в стойку. Каждый раз, когда у меня получается сделать что-то правильно — когда я держу дыхание, когда дольше не сдыхаюсь на пробежке — я чувствую, как сила разливается по венам. Это даёт азарт — ехать в Грецию и выдержать этот нелепый поединок Лайвли. И да, ещё мысль, что на кону — тринадцать миллионов. Возможно, это даже важнее остального.

Я наношу ещё серию ударов — и знаю, что прогресс есть. Хайдес не язвит, Аполлон не поправляет ноги и руки, и на миг я верю: у меня получится.

Дверь распахивается — и меня обрывает. Гермес вваливается так беззаботно, будто его ждали и так, и надо.

На нём фиолетовый спортивный комплект: майка и шорты до середины бедра. Под мышкой — свёрнутый фуксиевый коврик.

— Утро, ребятки. Как там тренировка у бабули Хейвен?

Я опускаю перчатки вдоль бёдер:

— Перестанете уже так меня называть?

— Перестанем, когда ты ударишь так, чтобы болело сильнее, чем если бы бабушка запустила нам в лицо свою вставную челюсть, — отзывается Хайдес.

Я слышу, что он запыхался, оборачиваюсь — и застываю. Он снял чёрную футболку и стоит по пояс голый. Каждый мускул подчеркнут потом, кожа под светом ламп будто блестит. Широкая грудь ходит часто. Я поднимаю взгляд к лицу — и давлюсь слюной: Хайдес смотрит прямо на меня. То есть он видел, как я разглядывала его тело.

— Что ты тут делаешь, Герм? — спрашивает Аполлон.

Тем временем Гермес раскатал коврик на полу и сел по-турецки. Ладони раскрыты, тыльной стороной на коленях.

— Йогой занимаюсь. — Закрывает глаза и улыбается. — Видали?

Аполлон с Хайдесом переглядываются. Отвечает второй:

— Похоже скорее на медитацию.

— Точно, это я и хотел сказать: «медитация».

— Гермес… — зовёт Аполлон.

Тот приоткрывает один глаз — и при этом серьёзен:

— Мне нужна уважительная причина присутствовать на этих тренировках и наблюдать, насколько Хайдес ревнует, пока ты помогаешь нашей маленькой Диве номер два, ясно? А теперь займитесь своими делами и продолжайте шоу. Я не просто так встал рано.

Да здравствует честность. Не то чтобы от Гермеса стоило ждать другого. Его братья, похоже, думают так же: больше вопросов нет, они просто игнорируют его присутствие.

— Не против, если я включу дзен-музыку, чтобы правдоподобнее медитировать?

— Да, — отвечаем мы хором с Хайдесом.

— Хейвен. — Тёплая ладонь ложится мне на плечо. Зелёные радужки Аполлона прибивают меня к месту. Он кивает на мешок: — Продолжим. Ещё четверть часа — и отпущу тебя.

— Наконец-то, — бурчит Хайдес достаточно громко, чтобы мы оба услышали.

Я начинаю бить по мешку. Прекрасно осознаю: на меня уставились трое Лайвли. Но только одна пара глаз заставляет кожу покрываться мурашками и вызывает дикое желание посмотреть в ответ. Я даже имени владельца думать не хочу — личное поражение.

Чем сильнее закипает мозг и тянется время, тем тяжелее становятся мои удары. До хрипа, до огня в бицепсах. Неплохо для той, кто едва таскал упаковку из четырёх бутылок воды.

— Хейвен, — останавливает Аполлон. Он держит мешок обеими руками. Я успеваю влупиться ещё раз и только потом замираю. — Достаточно. Отлично поработала.

Я благодарно улыбаюсь. Очень хочется повернуться к Хайдесу и сказать, что ему бы не мешало брать пример, но идея так себе. Я молчу и смотрю на Аполлона: он подходит к скамье и показывает на мой рюкзак.

— Можно?

Я киваю. Он расстёгивает молнию, достаёт полотенце и термобутылку. Я пытаюсь сама стащить перчатки — и вдруг прямо передо мной вырастает чья-то фигура. Я чуть не взвизгиваю, но удерживаюсь.

Руки Хайдеса быстро расправляются со шнуровкой и снимают с меня перчатки. Я не могу оторваться от его разбитых костяшек. С некоторых будто вот-вот сочится кровь. Он ловит мой взгляд — шрам на лице едва дёргается. Тут же пытается спрятать ладони и отходит, унося перчатки на место.

Аполлон всё это время стоит с полотенцем и водой, молча наблюдая. Я освобождаю ему руки и шепчу извинение — в ответ получаю лукавую улыбку.

— Увидимся сегодня ночью, — говорит он.

Гермес уже свернул коврик и делает пару растяжек. Подпрыгивает:

— О да, сегодня ночью!

Я хмурюсь:

— А что сегодня ночью?

Гермес разочарован моей неосведомлённостью:

— Не знаешь, Хейвен? Сегодня — Ночь светлячков!

Я облизываю губы:

— Я должна знать, что это?

— Светлячки — это насекомые со светящейся попой, — поясняет он.

Аполлон коротко смеётся и хлопает его по спине:

— Думаю, вопрос был не про светлячков, а про саму ночь. — Он поворачивается ко мне: — Это студенческая традиция Йеля. Ночью все собираются в саду и загадывают желание на текущий учебный год. На восточной стороне кампуса между деревьями натягивают длинную гирлянду тёплых огней. Каждый пишет желание на бумажке и вешает туда. Говорят, это к удаче.

Вот почему Лиам расписывает мне меню кафетерия на неделю вперёд, а про такое молчит? Серьёзно, этот парень — вечный раздражитель.

— У каждого универа свои странности, — продолжает Гермес. — Например, знаешь, что в одном из римских, если посмотреть в глаза статуе Минервы — то есть нашей Афины, — это к провалу сессии?

— Чем дальше, тем точнее имя нашей сестры, — бурчит Аполлон.

Пока Гермес не пустился по списку всех универских суеверий мира, я возвращаю разговор к сути:

— Я приду. Без вариантов.

Они прощаются: Аполлон — своей тихой, сдержанной манерой; Гермес посылает воздушный поцелуй и смотрит мне за спину, туда, где Хайдес:

— Надеюсь, он не придёт меня бить после этого, — шепчет так, чтобы слышала только я.

Я всё ещё глупо улыбаюсь, когда зал проваливается в тишину.

Хайдес прибирает снаряды, не говоря ни слова. Я кидаю полотенце на скамью, откручиваю крышку:

— Знаешь, похоже, я серьёзно продвинулась, — начинаю. — На следующей неделе хочу попробовать выйти против тебя. Хватит этого тупого мешка.

Он замирает на секунду и продолжает наводить порядок:

— Самоуверенна. Ты вообще не готова.

Я прикусываю губу — то ли задеть его и проверить, то ли уйти и оставить всё как есть. В итоге выбираю худшее:

— Аполлон — отличный наставник. Со мной случился гигантский скачок.

Хайдес роняет гантель с надетым блином. Удар о пол — и я едва не прикусываю язык.

— Хейвен, хватит. У меня сегодня нет ни грамма терпения на тебя.

— Правда?

— Да, — резко. — Так что сделай доброе дело и помолчи. Если можешь.

Я закатываю глаза и делаю пару маленьких глотков — как он сам вечно орёт: пить медленно. Пока я пью, он обходит зал кругом, убеждаясь, что всё на местах.

— Можешь уже идти, Хейвен.

Это как внезапно выбило пробки — и ты в темноте. То же самое с моей терпеливостью. Но на этот раз я не огрызаюсь. Я подхожу с мирной улыбкой и плескаю ему в лицо содержимое бутылки, заодно заливая волосы. Капли бегут по его прессу, смешиваясь с потом.