Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

— Ну, я не так много их знаю.

Чёрный вихор падает ему на лоб, он прикусывает губу:

— Приходи в кабинет кулинарного клуба Аполлона сегодня в девять. Поиграем вместе. Без ударов и пинков. Увидишь, некоторый физический контакт делает игры интереснее.

Предложение застает меня врасплох, хотя не должно — Хайдес такой же импульсивный, как и я.

— Ладно, — выдыхаю тоненько. Любопытство, смешанное с предвкушением новой игры, уже захватывает меня. — Я согласна.

Ещё как согласна.

Впервые за сегодня — с того момента, как он, как обычно, ждал меня у двери комнаты, — Хайдес позволяет себе улыбку. Улыбку только для меня. Первую за день — и её вызвала я. Невероятно.

Я собираю свои вещи, а он готовится к своей персональной тренировке. Он всегда так делает. Заметив, что он даже не собирается наматывать бинты и хочет бить по мешку голыми руками, я меняю курс. Беру белый рулон. Едва я открываю рот, Хайдес резко мотает головой.

Я кладу ладонь ему на грудь — кожа горячая, и от этого у меня перехватывает дыхание. Толкаю, пока его дивская задница не плюхается на скамью. Делаю по-его: опускаюсь на колени, беру одну руку, затем другую. Наматывать бинты я уже научилась — подтверждение тому его молчание и внимательный взгляд, без ядовитых комментариев.

Закончив, я не решаюсь поднять на него глаза. Встаю, тщательно избегая любого лишнего касания. Разумеется, Хайдес не даёт мне так просто улизнуть.

Он перехватывает моё запястье, но не разворачивает меня силой:

— Я знаю, что вам действительно нужны эти тринадцать миллионов. Но я надеюсь, что однажды самой желанной вещью для тебя будут уже не они.

***

— Клянусь, — таращит глаза Лиам. — Клянусь, профессор назвал моё эссе «блестящим и трансцендентным»!

— Хотя бы знаешь, что это значит? — спрашивает Джек, проглотив кусок салата.

Лиам улыбается — будто ждал именно этого вопроса:

— Конечно. Блестящее — это…

— Не «блестящее». «Трансцендентное», — перебивает она.

Лиам хмурится:

— А. Нет.

Мы с Перси переглядываемся, едва сдерживая смех. Брат, сидящий рядом, качает головой — раздражённо, но уголки тонких губ тянутся в улыбку.

С той ночи, с моего «сюрприза», у нас идиллия. Я уже начинаю думать, что можно и не посвящать его в будущую поездку в Грецию. Исчезну на пару дней под предлогом встречи со старыми друзьями — он и не узнает. Как ему узнать? Ну, разве что я умру, и об этом покажут по новостям. Тогда да. Но в таком случае я уже умерла — лекции читать будет некому.

Возможно, если сказать, что на кону — и как это поможет нашей семье, он передумает. В конце концов, я делаю это ради нас. Из любви. И немножко потому, что я игроманка, ладно.

— Эй, Ньют, — окликает Перси, вертя в воздухе вилкой и хихикая. На гладких щеках проступают две ямочки. — Лиззи снова на тебя пялится.

Брат дёргается и изо всех сил не смотрит в её сторону.

Лиам, наоборот, вскакивает, чтобы разглядеть лучше:

— А, точно. И сейчас смотрит. Привет! — машет рукой.

Джек, сидящая рядом, дёргает его за рукав свитера:

— Прекрати уже.

Лиам вооружается вилкой и ножом, расправляется с остатками стейка:

— Ладно-ладно, доем.

Я издаю протяжный, обречённый звук. Лиам — живое пособие по «семи видам интеллекта». Учится блестяще, но жить… не умеет. Никогда не встречала человека, которому жизнь давалась бы хуже. Это почти трогательно.

Проверяю время на телефоне. Без десяти девять — мне к Хайдесу. Встаю. Я так нервничаю, что стул скребёт о пол, и все оборачиваются.

— Уже уходишь? — приподнимает бровь Ньют. В тарелке у него ещё половина ужина.

Я треплю ему волосы, он фыркает, а потом щипает меня в ответ:

— Устала. Приму душ и немного почитаю перед сном.

— Душ? — переспрашивает Лиам. — Я тебя нюхнул в очереди на кассе — от тебя отлично пахнет. Душ не нужен.

Джек шлёпает его по затылку, он театрально стонет. Ничто не смешнее Лиама, у которого не получается жить; разве что дуэт Лиам+Джек.

Я киваю всем напоследок и уношу своё бешеное сердце из кафетерия. Единственная причина, по которой им заходят мои отговорки: каждый мой пятничный вечер — с ними. Я больше не пробираюсь на игры Лайвли. И да, они меня не зовут. Я не показываю интереса. Ньют знает, что я иногда разговариваю с Хайдесом, Гермесом и Аполлоном, но уверен: всё утихло, повода для тревоги нет.

Господи, я худшая сестра на свете. Но когда я выиграю партию и закрою семейные долги — мне простят всё. Иначе и быть не может.

Дверь кабинета кулинарного клуба открыта. Свет внутри горит. Чем ближе подхожу, тем отчётливее слышу шаги Хайдеса и звук того, чем бы он ни занимался.

— Привет.

Он оборачивается. Стоит у пустого стола. На дальнем краю — деревянный ящик с чем-то, что я не распознаю: цвета, формы.

— Привет, — отвечает спустя миг. — Закрой дверь на ключ.

Я так возбуждена, что, если бы сердце могло выскочить, оно уже размазалось бы по стене. Я послушно поворачиваю ключ. Выходит, дольше обычного: руки дрожат, и я сцепляю их, чтобы унять.

Хайдес ждёт. Он облокотился на стол и кивает на параллельный, пустой. Поверхность чистая — та самая, где Аполлон замешивал тесто для моего шоколадного торта.

— Садись.

Я снова делаю, как он говорит. Запрыгиваю. Ноги не достают до пола, и я болтаю ими, как ребёнок. Хайдес смотрит на это с маленькой улыбкой, но тут же берёт себя в руки. Из заднего кармана джинсов он вытаскивает кусок чёрной ткани.

Повязка на глаза.

Он медленно подходит и встаёт между моими ногами — как в ту ночь на Хэллоуин в кафетерии. На этот раз никаких зёрен граната. Завязывает повязку, но оставляет её на лбу.

— Ничего опасного, если ты об этом.

— Ещё чего. Я ничего не боюсь.

Я избегаю его взгляда. Слышу, как он впивается глазами.

— Можно опустить повязку, Хейвен? — шепчет.

— Да, — заикаюсь как идиотка. Нужно собраться. Это игра. А в игры играть я умею.

Чёрная ткань опускается на глаза — и мир исчезает. Хайдес отходит, что-то шарит, потом возвращается передо мной. Колени упираются в его бёдра.

— Игра на вкусы, — говорит. — У меня тут необычные фрукты. Будешь называть их. Сначала — на вкус, потом пойдём дальше… другими методами.

Я едва не захлёбываюсь слюной. Откашливаюсь как ни в чём не бывало и киваю, не в силах вымолвить ни слова.

— Открой рот.

Я приоткрываю губы, но вместо того, чтобы вложить что-то внутрь, Хайдес проводит плодом по нижней губе. Поверхность шероховатая. Я беру инициативу — откусываю. Во рту — сладость, как у клубники, а когда глотаю — тянет ананасом. Я морщу лоб, Хайдес тихо посмеивается. Сдаюсь сразу:

— Что это?

— Белая клубника. Из Чили. На вкус как обычная клубника, но с ананасным послевкусием. Чувствуешь?

— Да. Вкусная.

Жду следующий. Кончиками пальцев барабаню по столешнице, на которой сижу. Если срочно не успокоюсь — сердце взорвётся.

Вдруг его ладонь ложится мне на основание шеи и скользит вокруг. Он наклоняет мою голову, и горячее дыхание касается кожи.

— Этот ты могла бы узнать по форме. Но пользоваться ничем, кроме рта, запрещено, так что придётся выкручиваться, Хейвен.

Что-то влажное упирается в мои губы. Я высовываю кончик языка и обвожу края плода. Хайдес двигает его, чтобы я ощутила весь контур и сложила картинку. Грани ровные и сходятся в несколько острых кончиков. Похоже на звезду. Он отводит плод. Палец несколько раз проводит по моим губам и исчезает. Слышно, как он втягивает сок. Я снова не угадываю.

— В некоторых странах его зовут «звёздный фрукт». Настоящее имя — карамбола. Обычно идёт как украшение, но по вкусу неплох, — поясняет он хрипло, и я отдала бы что угодно, чтобы сорвать повязку и увидеть его лицо сейчас.

Зато я точно знаю: я проигрываю. Дышу слишком часто и не могу это скрыть, тем более — сбить ритм. Жар пробегает по каждой клеточке, щеки наверняка пылают. Надо срочно отыгрываться.

К третьему раунду я поднимаю ладонь вверх — немой запрос. Предвосхищаю возражение: