Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

— Шествие Отравленных Героев! — провозгласил я, гордо выпрямившись в седле на своем «Колченогом» и стараясь не смотреть на бледно-зеленое лицо знаменосца, который то и дело сползал с лошади. — Несломленные Штыки!

Сзади раздался приглушенный стон и знакомый звук — кто-то героически принес еще одну жертву богине тошноты прямо в кусты.

— Выблеванные Кишки! — попытался поддержать пафос Годфрик, ехавший рядом. Его собственное лицо цвета заплесневелого сыра говорило о том, что он держится только за счет нечеловеческого объема выпитой накануне медовухи.

Я обернулся к нему с укором.

— Не можешь — не лезь. Ты только портишь весь высокий штиль. Я сам придумаю!

Вперив взгляд в закованную в сталь спину рыцаря, шагавшего впереди, я отчаянно пытался ухватить ускользающее вдохновение.

— Э-э-э… Непоколебимые, блин… Желудки! Нет… Стойкие Духом и Слабым Вестибулярным Аппаратом! Или… Опустошители Собственных Кишечников! Да, звучит!

Годфрик лишь болезненно застонал в ответ.

— Господин, — хрипло спросил он через некоторое время, отвлекая меня от творческих мук. — А что Вы сделаете с Элианой? Когда схватите в плен… За ее… ну, знаете… предательство?

Я задумался. Хороший вопрос.

— А чтобы ты сделал на моем месте, мой верный капитан?

Лицо Годфрика озарилось наивной, почти детской жестокостью.

— О, я бы отдал ее плоть своим самым похотливым рыцарям! Пусть помнят, каково это — идти против своего законного князя!

Я посмотрел на него с легким ужасом и внезапно проснувшимся чувством собственности.

— Годфрик! Она моя! Моя личная предательница! Никому я ее не отдам! Я… я может быть и не придумал еще конкретное наказание, но оно будет… эпичным! Ой, зря она пошла против своего папика. Очень зря.

— Кого? — удивленно поднял брови Годфрик. — Только не говорите, что и ее тоже этот хитрый Раджа похитил в колыбели?

— Годфрик, заткнись, — вздохнул я, теряя остатки пафоса. — Не беси меня и не порти момент моей грядущей славы. Просто запомни: когда мы ее поймаем, я лично объясню ей, почему нехорошо травить водопровод и водить вражеские армии по землям своего будущего мужа.

А впереди, словно зловещие предвестники грядущей бури, курились дымки над захваченными рудниками Северной Долины. Гибель, казалось, дышала в спину, но во мне клокотала мощь истинного Прайма. Никакая слабость, никакая тошнота, терзавшая моих воинов, не могли поколебать этой уверенности.

Дорога на север всё больше напоминала дорогу в ад. Дым стлался по земле, смешиваясь с пылью и запахом гари. По обочинам валялись опрокинутые повозки, тлеющие остовы домов, а кое-где — темные, неподвижные силуэты, которые я старался не разглядывать. Мои земли. Мои люди. Злость во мне кипела, густая и раскаленная, как расплавленная сталь. Я сжимал поводья так, что кожаные перчатки скрипели.

И тут мой взгляд пронзил горизонт. Далеко внизу, у подножия иззубренного серого уступа, где зиял вход в один из главных рудников, зловеще алели чужие штандарты. Лагерь врага, раскинувшийся с вызывающей наглостью победителя, словно ядовитый гриб. Они пустили корни на нашей земле, эти выродки.

— Вот же падаль! — прошипел я, и слова обожгли губы, как яд.

Их разведчики, конечно, уже заметили наше «величественное» шествие. Неудивительно, что у входа в лагерь уже выстроилась целая шеренга воинов в стальных кирасах, с длинными пиками, готовыми встретить нас. Солнце злобно бликовало на их начищенных доспехах, словно насмехаясь над нашим жалким видом.

— Смотри на этих трусов, Годфрик! — я гордо ткнул пальцем в сторону вражеского строя, стараясь не замечать, как у меня подрагивает рука. — Сидят за частоколом, ждут, пока к ним на блюдечке принесут победу. Сейчас они познают мощь нашей армии и несгибаемый боевой дух Драконхейма! Мы войдем в историю! Как триста… нет, как легендарные триста драконитов! Нас будут вспоминать в веках!

— Господин, — тихо и как-то очень уж аккуратно произнес Годфрик.

— Что такое? — не оборачиваясь, буркнул я, всматриваясь в строй врагов и пытаясь найти свою предательницу

— Как бы это сказать… Пока мы сюда шли… — Годфрик смущенно ковырял пальцем рукоять своего меча. — … остались только мы вдвоем.

Я медленно, мучительно медленно повернул голову. Шея отозвалась скрипом, более громким и зловещим, чем шорох старой кожи перчаток.

— Чего⁈

Взгляд мой скользнул по выжженной солнцем окрестности. Лишь дорога, изъеденная пылью, клубы дыма, словно вздохи умирающего зверя, да рыцарь, изрыгающий содержимое желудка в придорожную канаву. И больше ничего.

— А… а почему они такие слабые? — выдавил я, чувствуя, как почва уходит из-под ног вместе с моим величием имбы ПРАЙМ.

— Потому что у Вас, видимо, иммунитет к болезням, князь, — развел руками Годфрик. — Вам боги благоволят, вот Вас и не берет. А их… их просто выкосил тот дурман в воде. Они же его литрами хлебали, пока Вы с королевой на балконе… ну, Вы поняли.

Я тупо смотрел на него.

— А ты же был рядом со мной всё время! Почему ты держишься?

Годфрик нахмурился, почесал затылок и произнес с простодушной искренностью:

— А я, видимо, больной на голову, господин. Меня не берет всякая ересь. Мне тётка в детстве знахарка водички от черепно-мозговой наговорила.

Я уставился на него, потом на одного-единственного своего «воина», который наконец-то рухнул с седла и затих в пыли, потом на выстроившуюся против нас армаду из нескольких сотен свежих, злых и прекрасно вооруженных солдат.

— Годфрик, — тихо сказал я.

— Я, господин?

— Ты и есть ересь. Самая главная ересь в моей жизни. Идиотская, бестолковая и единственная, что у меня сейчас осталась.

С противоположной стороны до нас уже донесся насмешливый оклик:

— Эй, вы там! Решайтесь быстрее! А то мы тут скучаем! Вас всего двое или вам еще с дороги надо отойти?

Я глубоко вздохнул, чувствуя, как злость сменяется леденящим, абсолютно трезвым осознанием ситуации. Богиня, похоже, несколько преувеличила мою «имбовость». Но отступать было некуда. Позади — выжженная земля.

— Ну что же, — я вытащил свой меч. Лезвие злобно сверкнуло на солнце. — Если история помнит триста спартанцев, то она запомнит и двух драконитов. Вернее, одного драконита и одного еретика. Пошли, Годфрик. Покажем им, как в Драконхейме умеют встречать непрошеных гостей.

Годфрик радостно хрюкнул, вытаскивая свой здоровенный двуручник:

— Ура! То есть… в атаку!

И мы вдвоем поскакали на сотню прекрасно вооруженных солдат. Пипец, как всегда, был абсолютным и неоспоримым. Но зато какой величественный.

— Вот жопень, — процедил я сквозь стиснутые зубы, пытаясь пошевелиться.

Веревки впивались в запястья, грубо привязывая меня к закопченному столбу, что служил центральным элементом вражеского лагеря. Над нами, Годфриком и мной, стояла толпа эрнгардских солдат и рыцарей. И если солдаты были одеты в потрепанные кожанки и ржавые кольчуги, то рыцари… Рыцари были зрелищем внушительным и дорогим.

Стальные кирасы с вычеканенными гербами их баронств, начищенные до зеркального блеска, что ослепляло в лучах заходящего солнца. На плечах — наплечники в форме грифонов или львиных голов. Шлемы, большая часть которых была сейчас снята, открывая надменные, обветренные лица с холодными глазами. Они смотрели на нас так, будто мы были диковинными зверьками, которых привезли с далеких земель. Их доспехи не были покрыты пылью нашего перехода, их лица не были бледны от отравления. Они были свежи, уверены в себе и оттого еще противней.

Годфрик, привязанный к соседнему столбу, был весь в синяках и ссадинах. Один глаз заплыл, губа разбита в кровь. Он тяжело дышал, но в его взгляде читалось скорее недоумение, чем страх. Мой верный еретик.

Внезапно толпа расступилась, и к нам подошел человек, чьи доспехи были богаче и изящнее всех. Генерал. Его лицо, испещренное шрамами, кривилось в насмешке.

— Ну что, князек? — его голос был хриплым, привыкшим отдавать приказы. — И это все? Целое княжество? Мы ожидали большего. Гораздо большего. Это было даже не боестолкновение, а… прогулка с парой комаров, которых пришлось прихлопнуть.