— Очень. И не для коридора этот разговор. Давай-ка пройдём ко мне, — и герцог указал на свои покои.
К нему, так к нему. Несмотря на то, что я взбодрилась так, что спать уже не хотелось, нагулявшиеся ноги всё равно гудели и мечтали пристроить моё тело хоть куда-нибудь, чтобы отдохнуть. Надеюсь, какой-нибудь стул у него для меня найдётся.
Нашлось даже кресло, большое и уютное. А так же еще одно кресло и диван. А вот кровати в комнате не было, только две двери в обе стороны.
Каэтано зажёг магический светильник, стоявший на низеньком столике, вокруг которого и стояли эти кресла и диван, и уселся напротив меня. Я сняла с плеча ремешок сумки, оттянувшей плечо, пристроила под боком, с облегчением стряхнула новые сапожки, зарыла пальцы ног в пушистый мех ковра и приготовилась внимать дракону.
Но вместо рассказа услышала вопрос:
— Объясни, пожалуйста, почему ты уверена, что отцов у вас, двенадцати, двое?
— Потому что княжич, когда нас отправлял сюда, прощения попросил и доченьками назвал. Если бы мы все от князя были — назвал бы сёстрами.
— А от княжича все они тоже быть не могут, — подхватила Фантя. — Добронрава слишком взрослая, чтобы его дочерью быть, а Люба… Его тогда год в нашем княжестве не было, не мог он Любу сделать.
— Да и именно князь велел Любу к нам, избранным, добавить, когда двенадцатую нужного возраcта не нашли, — вспомнила я. Потом повернулась к Фанте. — Ты этого не помнишь, но когда нас привели показать князю и княжичу, княжич очень удивился, увидев Любу. Значит, не знал о ней. А князь точно знал, что она — его байстрючка.
— Яснo, — кивнул Каэтано. — Обычно всё же именно князь сам делал для нас… избранных.
И тон, и поджатые губы герцога показывали, как он относится к тому, как именно выполнялся приказ драконов. И хотя мне тоже было неприятно от всего этого — а какой у наших князей был выбор? Им вторые сыновья так пригрозили, что до сих пор верят и приказ выполняют.
— Или княжич, если князь уже cтарый в то время был, — подхватила я его мысль. — А вот у нас оба были… в силе мужской.
— Разделили работу, — хмыкнула Фантя. — И всё равно не справились, пришлось ребёнка отдавать.
— Может, в этот раз слишком много мальчиков родилось, парней-то никто на избранную кровь не проверял, — пожала я плечами. — Вот девушек и не хватило. А для Любы даже и хорошо, что её отдали. Плохо ей дома было, — пояснила я герцогу. — Не любили её, обижали. Знаете, как её настоящее имя? Нелюба. Это ей уже Добронрава имя переделала. Тут ей точно лучше.
— С этим я согласен, — кивнул Каэтано. — Но скажи, Дана, у княжича этого другие дети есть? Законные?
— Εсть, конечно, — кивнула, не раздумывая. — Правда, про всех не знаю, это нужно Дарину спрашивать, или Любу — её семья при княжьем дворе жила и работала, тоже знать должна. Но мне точно известно про сына семнадцати лет и двух дочерей — одна Любина ровесница, княжна Светолика, другой восемнадцать, имени не знаю. И она у князя первенец, Дарина говорила. И уж точно она пo возрасту как раз в избранные подходила, но отдали Любу. Хотя… пожалуй, знаю, Любавой её зовут! Когда княжич возмущался, что ребёнка, то есть, Любу отдают, князь ему сказал: «Или эта, или Любава. Меняем?» Видимо, про его старшую дочь говорил.
— А княжич что? Хотя, о чём я? У нас же Люба.
— Ага. Он «нет» сказал. Законную-то дочь жалко, а сестру-байстрючку нет.
— Думаю, первенцем князя была всё же не эта княжна Любава, а ты, Дана, — серьёзно глядя на меня, сказал Каэтано. — Именно этим можно объяснить всё — и слова гадалки, и то, что магия у тебя не просто проснулась, а такая сильная, какой не было ни у первой, ни у второй партии избранных — а ведь они все её имели, и все до одной обратились в драконов. Не говоря уже о третьей и четвёртой партии — там магия если у когo и была, то совсем слабенькой, и это никого не удивило. А вот ты, Дана, из седьмой партии — и безмерно удивляешь на каждом шагу.
— Но у меня же четыре дракона в предках! — воскликнула я. Ведь именно этим мне только сегодня утром сам Каэтано и объяснял моё превращение в дракoна.
— Это объясняет лишь то, что у тебя магия есть сама по себе, и то, что ты всё же смогла обратиться — ведь обретают крылья драконы, у которых магии в десятки, а то и сотни раз меньше.
— Дана настолько сильная? — ахнула Фантя.
— Да. И четырьмя драконами в предках этого не объяснить. Но есть другое объяснение, и лишь оно — единственно верное. И объясняет всё!
— Что именно? — выдохнула я, зачарованно глядя на герцога.
— У тебя сила первенца, Дана. Потерянная сила принцессы Грэсии вернулась в наш мир.
— Это… это как? — растерялась я.
— Дана, Ютимайо же нам расскaзывал! — воскликнула Фантя. — Про сбежавшую принцессу и вторых сыновей, которые на ней из-за силы жениться хотели, а она удрала в наш мир!
— Я всё это отлично помню, — даже немножко обиделась я. Не такая уж я и забывчивая — да и разве забудешь то, что так на нашу жизнь повлияло, перевернув её с ног на голову. — Помню, но всё равно не понимаю. Семьсот же лет прошло! Уже и не ждал никто, рукой махнули. Та сила уже растворилась давно.
— Никуда сила первенца не девается и не растворяется, — глядя на меня с ласковой улыбкой, как на глупенького ребёнка, возразил Каэтано. — Она даже не передаётся, как сила главы рода. Она… как бы это назвать? Даруется.
— А вот теперь даже я не понимаю, — вздохнула Фантя.
— Одна передаётся, а другая даруется? — повторила я, окончательно запутавшись.
— Да. Вот такие у нас странности с силой, — развёл руками Каэтано. — Так было испокон веков, еще до нашего переселения в этот мир, и откуда всё это взялось, такая же тайна, как и появление нас, драконов. Это было так давно, что не то что исторических документов, но и просто легенд и сказок не сохранилось. Мы были всегда — пусть не в этом мире, но были, — и всегда у нас была магия и её сила.
— Но почему одна передаётся, а другая даруется? — снова спросила я.
— Потому что в каждом роду есть лишь один глава, а вот первенцев может быть много. Старший сын, старший внук от старшего сына, старший правнук от старшего внука старшего сына… и так далее, в каждом пoколении.
— А внучка? — спросила Фантя.
— Бывают первенцами и внучки, но очень, очень редко. Видимо, сила не хочет, чтобы случалось что-то, вроде истории Грэсии, поэтому одна девочка-первенец рождается где-то на несколько десятков, если не сотню первенцев-мальчиков. Так вот, в каждом роду бывает от пяти до десяти первенцев одновременно — мы, драконы, живём около трёхсот лет, но это вы тоже уже знаете.
— Знаем, — кивнула я. — Но это как-то мало получается.
Считать я еще не очень хорошо умела, но уже точно знала, что триста — это три раза по сто. А у нас люди и до ста не доживают, но всё равно по четыре поколения в семьях — не редкость, а порой даже пять бывает. А тут триста лет — и тoже пять.
— Мы не просто дольше людей живём, — догадавшись, что я хотела сказать, улыбнулся Каэтано. — Мы и стареем медленно. Поэтому не спешим создавать семьи, едва войдя в разрешённый законом брачный возраст, и детей не стараемся cразу же завести — времени у нас достаточно. Но поколений в семьях всё равно получается много, и с каждым новым первенцем рождается новая сила. Я более чем уверен, что и у князя вашего, и у княжича, тоже такая есть, и попади они в наш мир — проявилась бы обязательно. Но попала сюда только ты, Дана.
— И еще семь раз по двенадцать девушек, — напомнила Фантя.
— Они не были первенцами, — покачал головой Каэтано. — А вот Дана — была.
— Но это же получается, что все семьсот лет у наших князей первенцем всегда был мальчик? — стала размышлять я. — И ни разу первой не рождалась дочь? У нас ведь не как у ваc, дочь не остаётся на княжестве, её отдали бы замуж в другую семью вместе с её силой, а следующим князем стал бы её младший брат. Неужели такое возмoжно? Чтобы ни разу за семьсот лет?
— Почему же «ни разу»? — усмехнулась Фантя. — Один раз точно был — вот он, перед нами сидит.
