Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина

Оба дуэлянта клялись перед ликами богов, что живым из круга выйдет лишь победитель.

Итог поединка был предрешен. Ребенок, пусть и наделенный талантами, и полноценный дракон. Они не были ровней.

Несколько дней я металась в ужасе в закрытой комнате Академии, где меня заперли по приказу императора. Без объяснения причин.

Умолчала я только о том, что именно в те дни продумала и реализовала свой брак с Берном, общаясь с ним через магический переговорщик, действующий на территории Академии. Наверное, я была единственной девушкой, вышедшей замуж, будучи в запертой комнате в одиночестве, пока будущий супруг мотался по храмам страны, выправляя документы и подкупая храмовников.

И что бы ни произошло, как бы ни сложилась жизнь, я все еще благодарна Берну, не отступившему от меня в те дни. Ему было непросто. Ему было страшно потерять высокопоставленного друга и приобрести взамен серьезного врага.

А спустя две недели по империи разлетелась весть, что молодой наследник погиб на дуэли, проиграв богам и собственному юному брату.

Об этом я тоже не сказала. Достаточно и без того разбуженной памяти о тех днях. Вряд ли счастливых для нас обоих.

— Ты хочешь честности, Рише? — после долгого молчания уточнил Ральфар.

Я невольно подняла голову, погрузившись в расплавленный огонь его глаз. Ральфар, словно прикипевший к бортику ванны каменным изваяние, вовсе не был спокоен. Внутри его совершенного тела билась буря, пожирая такое слабое человеческое сердце. Но руки, держащие меня в объятиях, были нежны.

Обстоятельно обдумала его слова и решила — не хочу. И никогда не хотела. Я родилась обходительной барышней, и собиралась обходить водовороты с искусством морского навигатора до самой смерти.

Но.… я должна. Я обязана Фалче хотя бы это.

Кивнула без особой охоты:

— Да.

— Моя мать тебя ненавидела, — медленно сказал Ральфар, жестко удерживая мой взгляд. — Долго. Она знала, что ты не виновата, но все равно ненавидела. Я — никогда. Я слишком долго рос бок о бок с братом, и видел, как глубоко он шагнул в безумие.

Вода давно остыла. Кожу пощипывало мурашками, а свежий ветерок пробирался от окон невидимым сквозняком. Я попыталась встать, но Ральфар не пустил. Ткнулся лбом мне в плечо.

— Мир радовался, когда я убил Фаншера. А мать давно простила тебя. Разве ты не знаешь?

В груди замерло сердце.

Верно.

Дом пустил меня, дал пристанище, одолжил силу и знания. Привел ко мне Фалче. Что это, если не прощение?

Я мягко коснулась щеки Ральфара, наблюдая, как наливается золотым светом его взгляд, и улыбнулась. Впервые без горечи. Зрение расплывалось от слез.

А после Ральфар, не выпуская меня из рук поднялся во весь рост и расправил крылья. Ослепительно-золотые.

В ту ночь мы занимались любовью, как грешники, отпущенные из ада. Я чувствовала себя пустынной лилией, на которую обрушился долгожданный дождь.

— Смотри мне в глаза, — приказал Ральфар.

И я смотрела. Черная ночь сменяла золотой полдень в его глазах, блеск чешуек осыпал скулы. Закушенный от наслаждения рот, белое от страсти лицо, дыхание мелкими рывками.

Я билась в кольце рук, придавленная к кровати, измученная, мокрая от напряжения и отчаянно жаждущая разрядки. Но Ральфар из последних сил оттягивал неизбежный взрыв. Он и сам держался на чистой воле, вымогая из меня бессвязные клятвы, признания и что-то еще — бессмысленное и прекрасное про любовь.

Я, конечно, клялась. Мой примитивный женский организм был готов наврать с три короба, чтобы закончить жаркую пытку. Но в глубине души я понимала, что вляпалась. Влипла в Ральфара, как молодая муха в каплю янтарного меда. Слиплись острые крылышки.

Тыльную сторону шеи кольнуло острой короткой болью. Я потянулась было рукой, проверить, но тут меня накрыло. Достигнутый пик был так сладок, что я рассыпалась на миллион сахарных крошек.

А наутро мой дракон, наконец, проснулся. Целиком.

34. Конец артефакторики

Новый секретарь на производстве чопорно сложил стопки документов на стол, выдал идеальный поклон и растворился в темноте коридора, подобно злой фее.

Берн обреченно просмотрел верхние папки. Маленький поцелуй, Лунный блик, Музыкальная бусина и Отражение провалились в продаже. Маленький поцелуй взлетел на пик продаж за первые сутки, но упал спустя всего две недели. Стремительно и необъяснимо.

В Лунный блик, дающий любой вечеринке приятный мерцающий флер и стелящийся по ногам туманом был беспроигрышным вариантом быстро и жестко поправить дела, но вместо этого умножили его убытки.

Берн судорожно схватил очередную папку с Музыкальной бусиной, большинство цифр имел минусовую отметку.

Следом Отражение, давшее еще худшие результаты, но шедшее последним в череде провалов, поскольку Берн успел снять его с производства прежде, чем разорился.

Со стороны артефакторного цеха раздались крики и шум. После грохот.

Берн устало и преувеличенно осторожно отложил папки, и выбрался в полутемный коридор. Кивнул бледному секретарю на выходе, чувствуя себя сосудом с взрывоопасным реагентом. Кто бы там ни орал в цеху, он нарвался. Вот на Берна нарвался.

Что-то ядовитое, страшное просачивалось сквозь щит безопасной счастливой жизни.

Давно просачивалось. Еще до падения Маленького поцелуя. Даже до его запуска. Что-то ползло близ каблуков его туфель так осторожно и нежно, что он обнаружил это дерьмо лишь когда очутился в нем по пояс. И если он не предпримет хоть что-то, в этой клоаке захлебнется вся его семья.

— Что здесь происходит? — спросил все также любезно у входа в цех у одного из мастеров.

Тот словно почуял его злобу, отступил и безмолвно кивнул в сторону одной из артефакторных установок.

Мать. Берн устало потер лоб, растеряв львиную долю раздражения. Не дело это на мать кидаться.

— Или сюда, Берни! — тут же визгливо потребовала мать. — Ты только посмотри на это!

Берн хмуро улыбнулся. Ему уже доложили о поломке артефакторной установки. Вот и последняя сломалась. Конечно, починить её не было проблемой, вот только после починки установка больше не хотела работать в прежнем режиме.

Он подошел ближе и обнял мать за плечи, уставившись на лопнувшие артефакты. На длинной полоске конвейерных ячеек блестели расколотые останки Лунной тишины. Артефакта, дающего хороший сон и покой измученному разуму. Его несколько лет назад изобрела Риш, и он оставался единственным артефактом, стабильно приносившим прибыль их артефакторике.

За последний месяц сломались все четыре установки. Их починили, само собой. Починили.…

— Столько материалов извели, тут магии одной вложено на десятерых драконов! — заорала мать.

Вырвалась из его объятий и полезла пальцами в осколки. Мастера хмуро жались к стенам, но на лицах не было ни страха, ни вины. Парочка из них и вовсе смотрела на мать исподлобья, как на врага.

— Что здесь случилось, Берн?

Через цех к нему прошел отец, вальяжно помахивая тростью и рисуясь по старой привычке. В молодости он был хорош собой и даже сейчас не растерял стати, хотя лицо расчертили морщины, а на талии организовалось небольшое брюшко.

Берн очень хотел, чтобы родители хоть куда-нибудь убрались. Уехали бы в свое поместье или хоть вернулись в дом и легли спать. Или ладно, пусть бы сплетничали и орали, но не здесь!

Но беда в том, что они уже приехали. Имели полное право. Именно родители заняли ему денег, когда он влез в убытки с Маленьким поцелуем, и теперь имели право проконтролировать дела артефакторики. Кто бы сомневался, что они воспользуются этим правом, чтобы сунуть нос во все дела их поместья.

— Иди, жена, — коротко сказал отец и развернул мать за плечи, подтолкнув к выходу, а после тяжелым взглядом обвел мастеров.

— И как это понимать? Поломки каждый месяц, артефакты… — отец брезгливо пихнул тростью груду стекла на конвейере — В пыль. Куча сырья изведена. Вот что, сын, вводи систему штрафов за порчу сырья, иначе эти бездельники тебе все материалы попортят.