Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина

Один из мастеров судорожно сорвал плотный прорезиненный фартук, следом бинокулярную лупу и с грохотом положил на сломанную установку.

— Не хочу вас расстраивать, но такие штрафы неправомерны. Все артефакторики страны работают в условиях хрупкости артефактов. И ломаются они у вас чаще, потому что магическое облучение слишком сильное! Убавьте и ломаться будут реже! А что до меня, я увольняюсь.

— С волчьим билетом, — невозмутимо прокомментировал отец. — Будешь до смерти разгребать мусорные ямы, коли уволишься.

Мастер язвительно рассмеялся:

— У меня опыт работы свыше двадцати лет на высокоточных магических установках. Я не буду разгребать ямы, не извольте беспокоиться, высокочтимый вейр. Со мной уйдут Яков и Финн.

Два нескладных подмастерья, пряча глаза, засуетились, собирая свои нехитрые мелочи, оставленные на работе.

Отца, наконец, пробрало. Вишневая краска залила одутловатое старческое лицо, затряслась трость в руке.

— Как вы… Как вы смеете, ничтожные веи, хамить мне, высокорожденному! Извольте объясниться, извольте, я требую…

— Прекрати, отец, — Берн жестко взял отца за плечо, удерживая от преступления на рабочем месте.

С него бы сталось отходить работников тростью. Привык у себя барствовать, да охаживать по бокам собственную прислугу. Только та прислуга служила им на многолетнем контракте и деться ей было некуда, особенно к старости, а драдеры таких глупых контрактов не заключают. На год заключают, на полгода, максимум на пять лет. Драдеры всегда осторожны.

Мастер, проходя мимо, ненадолго остановился. Усмехнулся углом губ:

— Хороший ты мужик, Берн, так что я скажу. Все эти установки налаживала вейра Ариана, они пахали без поломки свыше четверти века, и артефакты из них выходили на загляденье. Служили долго, работали без изъяна. А теперь магические потоки налаживаю я. И даже если это буду не я, установка будет работать, как все артефакторные установки страны — на малом магическом потоке, чтобы артефакты выдержали сырую силу. Уж как вейра Ариана смогла сделать сильный магический поток в установках мне неведомо, но она совершила чудо. Мы-то работали и не замечали. Сообразили только когда вейра ваша ушла.

Он помялся около окаменевшего Берна и неловко хлопнул его по плечу:

— Вот. Я всё сказал. Бывай, высокочтимый вейр.

Мастер ушел, а следом за ним проскочили Яков и Финном. Последних Берн не сильно ценил, но кадровая нехватка теперь стала ощутимой.

— Возвращайтесь к работе, — сказал глухо остальным.

Отец, задыхаясь от ярости, выдавил очередное ругательство, но Берн просто поволок его за плечо к своему кабинету.

Там уже была мать, судорожно рывшаяся в папках. В цифрах она понимала. В артефакторике не в зуб ногой, а в цифрах была очень даже хороша.

— Что происходит, Берни? — спросила она гневно, тряхнув одной из папок. — Это ведь уже не убытки! Ты даже не разорен. Ты должен своим кредиторам вдвое больше собственного состояния.

Да. Мать разбиралась в цифрах. И очень быстро отделила его от семьи. Это значило, что отныне никто ему не поможет. Первыми в списке кредиторов, подавших на него в судебную палату, будут его собственные родители.

А ведь Риш предупреждала его как-то. Сначала предупреждала, после требовала, а под конец просто поставила условие: никогда не брать в долг у его родителей. И всегда причину ласковую находила. Нехорошо, мол, брать деньги у родителей. Беречь их надо от трат. Но скорее всего, жена просто видела их без прикрас. Слабыми, жадными, недобрыми. Готовыми жертвовать частью семьи ради собственного благополучия.

— Не злись, сын, — тут же поддакнул отец. — Мы будем вынуждены начать судебное разбирательство.

Берн дернулся, как от удара.

Наверное, отец заметил, среагировал. Отвел глаза.

— Ты не думай на нас плохо, Берни, — торопливо объяснила мать. — Просто существует кредиторская очередность. Артефакторика твоя все равно разваливается, ее все равно придется продать за долги. А так мы вернем полную стоимость вложенного. Если мы подадим в суд последними, нам ведь и денег не вернуть, и артефакторику ты потеряешь. Дана мы заберем на время разбирательств к себе. Да и Дафну заберем пока.

Это его мать. Усталая и недобрая женщина. Нелюбимая. Он потому няньку из дома и увез с собой. Это нянька была ему матерью, она за него душой болела, ей он поверял свои детские тайны.

Отец с матерью переглянулись, словно договаривались о чем-то на своем тайном языке.

— Но есть способ выбраться из долговой ямы без ущерба, — наконец, тяжело уронил отец в наступившую тишину. — Ты закроешь убыточную артефакторику, но получишь существенный вклад на развитие нового дела, очищенного от долгов. Наша Дафна…. Наша Дафна понравилась одному высокопоставленному вейру. Он даст за нее дорогой откуп, а взамен она оставит наш клан и войдет в новый, полностью отказавшись от нашего имени.

Берн тупо сжал край стола.

Его отец, должно быть, свихнулся. Какой вейр, до свадьбы ли сейчас? Или… речь даже не о свадьбе? Он, конечно, и сам угрожал выдать Дафну за ближайшего сквайра, но он же отец. Он угрожал не всерьез, а просто, чтобы укротить дурной нрав своей девчонки.

— Дафна совсем ребенок, — и плевать, что там удумали его родители.

У него еще есть активы, чтобы закрыть долги. Спасибо… Спасибо всем богам за умницу Риш, которая после раскрутки артефакторики буквально вынудила его вкладываться в другие, не такие популярные проекты и поменьше трепаться об этом.

— Ребенок не ребенок, а слухи о ней от столицы до Юга докатились. Порченая она. Отцу дракону не сосчитать, сколько вейров ее попробовало, а только дракон в ней не пробудился.

Мать деловито сложила папки обратно, педантично приладив их корешком к корешку, и села, расправив платье.

Берн почти безразлично смотрел на родителей.

Он молился на них. Выполнял каждую прихоть, уважал, не обижал, не отказывал в поддержке, кланялся на каждый их чих. Весь его протест вылился в женитьбу на Риш, но и тут они его переупрямили. Это они привели в семью Талье. Оставляли их наедине. Намекали. Лезли под руку, сравнивали вечно холодную, усталую Риш с атласной горячей драконицей.

Он ведь долго держался.

Сдался только когда она на него полуголая полезла. Глаза пылают, тело гладкое, как шелк, губы шепчут слова, какие Риш в жизни бы не сказала. Повелся он, как тысячи и тысячи драконов до него велись на женское тело. Но, к сожалению, в его случае, это тело принадлежало графской дочери с большими амбициями. Но даже так он изворачивался до последнего. Может, и извернулся бы, кабы Риш сама не спровоцировала маленький камерный скандал.

— Я бы не развелся, — сказал он равнодушно.

Отвернулся от матери, которая, наконец, замолчала и уставилась на него с немым изумлением.

— Ты о чём, Берни?

— Я бы не развелся. Даже если бы Риш застала нас голыми в постели.

Даже если бы поймала во время процесса. Он бы лгал, он бы жарился в аду и лгал, прямо в глаза, нагло и бессердечно. Он просто недооценил Риш. Он привык её недооценивать. Мать столько пела про ее безрукость и человеческий слабый ум, что он приучился верить статистике, а не Риш.

Он всё понял о собственной жене только когда вошла в кабинет в тот роковой вечер.

Отныне и до смерти он будет помнить, как ее удивленный взгляд наполнился пониманием, потом болью, после горечью и холодком. И наконец стал отстраненным, как если бы он был ее соседом или веем, шпаклевавшим в доме стену. Это не он на развод подал, это Риш его бросила. В ту самую секунду.

Она его даже не возненавидела. Она им побрезговала, словно Талье была кучей драма, и он испачкался.

Он-то думал все зависит от его решения. Как он повернет, так и пойдет русло его жизни, а вместо этого из рук, подобно бурной реке, вырвалась сама Риш, прокладывая свой собственный путь…

Он потерял ее?

— Нет, — Берн поднялся, забрал из рук отца папку с тратами на производство. — Дети останутся со мной. Полагаю, пережить падение, но сохранить честь семьи для них будет лучшим уроком, чем тот, что вы хотите им преподать.