Тьма и Свет - Пол Томпсон

— Яйцо, тупица, — ответил Лесоруб.

— Держите ее, — сказала Китиара. — Утки — хорошая еда.

Как ее сила угасла, когда они вышли из-под влияния Лунитари, так и растения-копья утратили свое волшебное разнообразие вкусов. Они стали резиновыми и безвкусными. При мысли об утином мясе с хрустящей корочкой Китиара причмокнула губами.

— Не так уж много мяса для одиннадцати, — сказал Стурм. — Если бы только было больше.

— Утки, привет! — пропел Канат. Над правым бортом, черная на фоне серых облаков, пронеслась большая стая уток.

— Разворачивайте нас! Крикнул Стурм. — Они разобьют нас, если нападут!

Гномы забрались на такелаж, сворачивая паруса по левому борту. Корабль накренился в сторону от стаи, раскачиваясь под воздушной подушкой, как маятник. Некоторые кряквы ударились о корпус и отскочили. Несколько пронеслись по палубе, громко крича. Они в панике кренились и бились о борта рубки. К счастью, ни одна из них не задела подушку безопасности или паруса.

— Это безумие, — заявила Китиара. — Что утки делают так далеко от дома?

Всполох встал из-за перил. Первая утка все еще была крепко зажата у него под мышкой.

— Может быть, именно сюда утки отправляются во время миграции, — предположил он.

— Интересная теория, — сказал Наводчик. — Они просто летают по воздуху в течение трех месяцев или у них есть пункт назначения?

Китиара стреножила утку, обвязав ей ноги петлей из бечевки, а крылья скрепила веревкой.

Слесарь следил за каждым ее движением.

Не выдержав, она спросила:

— Ты бы предпочел сделать это?

— Нет, я просто не хочу, чтобы вы причинили ей вред.

— Вред! Я собираюсь её съесть.

— О, нет! Она такая красивая. Эти зеленые и золотые перья...

— Да, и она будет выглядеть еще лучше, если зажарить ее на вертеле, — сказала женщина.

Утки, которые до этого без чувств лежали на палубе, воспользовались этим моментом, чтобы проснуться и с громким кряканьем подняться в воздух. Через несколько секунд все они исчезли, за исключением кряквы, которую Китиара связала. Она печально кричала своим улетающим товарищам.

Слесарь уставился на крякву в своих руках. По его щекам скатились две крупные слезы, когда он протянул утку Китиаре.

Китиара сжала утку в своих ладонях, и у Слесаря вырвалось громкое рыдание.

— Страдающие боги! — воскликнула она. — Оставь её себе, Слесарь. Наслаждайся сам.

— Ой! Я так и сделаю! — Слесарь бросился к двери рубки. — Я уже назвал её Золотая Высота, потому что он так высоко летал и у него золотые перья. — Дверь за ним с грохотом захлопнулась

— Итак, вместо ужина из утки нам нужно кормить еще один рот, — сказала Китиара.

— Не волнуйся, — сказал Стурм. — Утка — одна из нас, она летает слишком высоко и слишком далеко от дома.

Глава 32. ПОТЕРЯННАЯ КАРАВЕЛЛА

Трудно сказать, когда именно произошло это изменение. Оно происходило медленно, без резких колебаний или предупреждений. Где-то в клубящихся белых облаках «Повелитель облаков» перестал подниматься к Кринну и начал падать на него. Стурм спросил Наводчика, как это работает, но астроном пробормотал что-то о «плотности вещества по отношению к воздуху» и оставил все как есть. Сам Наводчик явно не понимал этого эффекта.

Тем не менее, голубой лик Кринна переместился из-под их голов под ноги. Чем ближе они были к родному миру, тем сильнее становился ветер и тем быстрее они летели.

— Мне кажется, мы не можем приземлиться слишком рано, — заметила Китиара. — Если мне еще долго придется, есть розовые копья и пить воду, у меня из ушей прорастут жабы!

Слесарь услышал это и незаметно убрал Золотую Высоту с глаз Китиары.

Воздух становился все теплее и влажнее. Хотя тепло было приятно, более плотный и влажный воздух оказался тяжелым для всех, кто привык к разреженному воздуху Лунитари. Тяжесть угнетала их. Некоторое время было трудно делать что-либо интенсивное.

— Клянусь богами, — задыхаясь, заметил Стурм, помогая Лесорубу и Всполоху поднимать паруса, — я так не выматывался с тех пор, как нам с Флинтом пришлось бежать от лесных дворфов, после того как Тассельхоф «позаимствовал» у них немного серебра.

День и ночь снова вошли в более ровный ритм, и Стурм обнаружил, что с каждым днем спит все крепче и крепче. Наводчик зафиксировал, что «Повелитель облаков» находится в воздухе уже девятнадцать дней, и предположил, что он приземлится еще через два дня.

Небо из черного превратилось в голубое, а горизонт заполнился облаками. Сквозь пухлые прорехи виднелись леса, поля, горы и моря. Они все еще были высоко, но, по крайней мере, под ними снова ощущалась твердая земля.

Утро того дня, который должен был стать их последним днем на корабле, выдалось знойным и влажным. Паруса свисали с рангоутов, на палубе стояли лужицы росы. На летящем корабле висел липкий туман, и в десяти футах за поручнями ничего не было видно.

— Привет! — крикнул Манёвр. — Привет!

— Ничего не видно, — сообщила Китиара, напряженно щурясь.

— Я даже не могу определить, на какой высоте мы находимся, — сказал Стурм.

«Повелитель облаков», казалось, дрейфовал в коробке с мокрым руном. Появилась Заика с веревкой и граблями.

— Нам следует б-бросить это за борт, — посоветовал он. — Она может зацепиться за дерево и о-остановит нас.

Он спустил крюк-кошку с бушприта и привязал ее. Когда он вернулся на середину корабля, Китиара спросила его, когда им следует открыть мешок и выпустить эфирный воздух.

— Только когда м-мы будем уверены, что вот-вот п-приземлимся.

Она уставилась на болтающийся сверху мешок. Грязный холщовый мешок постоянно уменьшался по мере того, как становилось теплее. Теперь он висел, прижавшись к веревочной сетке, и пугливо ворочался, словно зверь в клетке, пытающийся вырваться на свободу. Китиара сжала рукоять своего изогнутого кинжала. «Больше никаких глупостей — подумала она. — Когда все будет хорошо, я сама открою мешок!»

Манёвр, все еще путаясь в такелаже, указал на нос корабля с правого борта.

— Огонь! — крикнул он.

Наводчик открыл подзорную трубу и направил ее на оранжевое зарево в тумане. Его рот на секунду приоткрылся, затем он опустил стекло и закрыл его.

— Ты болван! — сказал он Манёвру. — Ты что, никогда не видел восход солнца?

— Что?

— Восход? — сказала Китиара.

Восход мог означать только то, что они находились достаточно низко над землей, чтобы солнце выглядело как огненный шар, который они помнили, а не как желтый диск, каким оно выглядело между красной луной и Кринном.

Солнце разгоралось все ярче и ярче, и туман рассеивался. На тысячу футов ниже лежал только океан — насколько хватало глаз, ничего, кроме маслянистого зеленого моря. Соленый запах поднимался по мере того, как солнце нагревало воду.

Северный ветер гнал их со скоростью шесть узлов. С наступлением дня влажность повысилась, и все меха и холодная одежда были сняты. Гномы разделись до подтяжек и брюк. По палубе стучали девять пар босых розовых ног. Чтобы защититься от солнечных ожогов, Слесарь сделал всем банданы из рубашек, и вскоре гномы стали похожи на отряд пиратов, уменьшившихся в размерах до половины.

Китиара с радостью сбросила свою тяжелую одежду, оставив только бриджи для верховой езды и кожаный жилет. Один только Стурм отказался сбросить тунику с длинными рукавами и сапоги. Китиара отметила темные пятна пота на его груди и руках. Достоинство, решила она, может быть неудобным бременем.

Наклонив паруса, они смогли опустить корабль ближе к морю. Крюк-кошка ныряла и перепрыгивала с гребня волны на гребень, отскакивая от ударов.

Наводчик усердно работал со своей астролябией, чтобы определить их местоположение. Без компаса и точных карт он мог сделать лишь приблизительную оценку, но он старался. Палуба, от двери рулевой рубки до кормового столба, была покрыта его фигурами. Пот собирался в его кустистых бровях и раздражающе капал с кончика носа.