Книжная лавка фонарщика - Остин Софи

Эвелин пребывала в прекрасном настроении, пока не приехала к книжной лавке.

На пронизывающем зимнем ветру трепетали наброшенные на все — на облупившуюся вывеску, на разбитые фонари, на окна с пожелтевшими стеклами — белые простыни. Незавешенными остались лишь дверь с табличкой «Закрыто» и две гаргульи, прячущиеся в тени крыльца.

Попрощавшись с матерью и миссис Биллингем, которые поехали дальше, в город, она на несколько секунд задержалась у входа, пытаясь осмыслить увиденное. Может быть, мистер Мортон передумал оставлять магазин Уильяму? Или долги оказались для книжного слишком неподъемными? Как бы то ни было, все выглядело так, будто магазин закрывался. При мысли обо всех воспоминаниях, связанных с этим местом, о звуке того самого колокольчика в душе у нее заныла тоска. Что же будет с книгами?

Она постучала в дверь и прислушалась. Приближались чьи-то шаги. Вдруг это Уильям? Мысль о встрече заставила сердце екнуть — наполовину от предвкушения, наполовину от страха. Но дверь распахнулась, и вместо него в сумраке проступило лицо Наоми, а над головой раздался чистый, как хрусталь, звон колокольчика.

— Эвелин, — произнесла Наоми подозрительно тихим и нежным голосом, — ты не против, если мы выйдем на улицу и я повяжу тебе кое-что на глаза?

Эвелин нахмурила брови:

— Что ты здесь делаешь? Где мистер Мортон?

Улыбка Наоми стала шире.

— Тут холодно, знаю, но обещаю, что долго мы стоять не будем. Ну что, согласна?

Наоми выскользнула из лавки так, чтобы Эвелин не успела заглянуть в темное и, судя по всему, пустое пространство внутри.

— Ну ладно, — ответила Эвелин, насупившись. — Давай постоим.

— И можно я надену тебе повязку? Доверься мне.

Эвелин посмотрела на шелковый галстук в руке Наоми, а затем перевела взгляд на подругу.

— Я тебе доверяю, — сказала она. — Понятия не имею, что происходит, но я доверяю тебе.

Она произнесла это абсолютно искренне, и, когда Наоми повязывала ей вокруг головы шелковую повязку, сквозь которую действительно ничего не было видно, по ней вдруг разлилось какое-то нежное, необъяснимое счастье.

— Готовы? — откуда-то слева донесся голос Уильяма — и ее сердце, подпрыгнув, бешено забилось.

— Готовы! — ответил другой голос, которому вторил близкий голос Наоми:

— Готовы!

В одно мгновение повязка упала с ее лица и перед ней предстали Джек, Уильям и мистер Мортон, стоявшие по обеим сторонам от двери, каждый с веревкой в руках.

— И… тянем! — скомандовал Уильям, и все как один дернули за веревки. Простыни, скрывавшие окна, вывеску — весь магазин, — слетели вниз, а Эвелин застыла на месте.

Она стояла как вкопанная, пытаясь осмыслить происходящее.

Магазин преобразился до неузнаваемости. Свежая надпись на вывеске сияла золотыми завитками, а прежде потрескавшийся фон теперь отсвечивал густым, черным глянцем, контрастировавшим с белой штукатуркой стен. Некогда разбитые фонари над вывеской теперь источали теплый, медово-желтый свет, заливавший мостовую мерцающими волнами. Казалось, даже окна были новыми: в каждом их стеклышке, словно в зеркальной мозаике, отражалось бледно-голубое небо — но, возможно, их просто отполировали до блеска.

— Что скажешь? — спросил Уильям, вставая перед ней так близко, что она почувствовала сладкий аромат воска в его волосах и свежий запах лимонного мыла.

— Это просто чудесно.

— Это все для тебя, Эвелин. — Он потеребил трясущимися пальцами воротник и предательски надломившимся голосом добавил: — Я так отчаянно хотел вернуться из Лондона успешным человеком, что забыл, как быть тем, кто я есть.

Не отводя взгляда от ее глаз, он взял ее руку и провел кончиком пальца по ее ладони. Тепло его кожи ощущалось даже через тонкую ткань перчатки, заставляя ее сердце трепетать.

— А тот, кто я есть, любит тебя, Эвелин. Всецело. Безгранично. Я перепробовал тысячу способов сказать это — писал и сжигал десятки писем, ибо слов недостаточно. Недостаточно их и для того, чтобы выразить, как сильно я сожалею о содеянном. О том, что солгал тебе, что запутывался в своей лжи все глубже и глубже. Мне хотелось… Мне хотелось показать тебе, как сильно я люблю тебя и как сильно раскаиваюсь. — Слезы уже катились по его бледным щекам, сверкая, подобно жемчугу, в лучах солнца, и ей захотелось коснуться его лица, смахнуть эти слезы. — Скажи, что я не опоздал, — умоляюще произнес он. — Что вы с Натаниэлем…

— Между мной и Натаниэлем ничего нет, Уильям, — ответила Эвелин с мягкой улыбкой. — Был только неловкий бал и тот ужин — на последнем ты даже присутствовал.

Уильям нервно сглотнул:

— Но я видел в театре, как он встал перед тобой на колени…

— Уилл подумал, что он делает тебе предложение, — вмешался Джек.

— Джек, ну бога ради… — сказал Уильям, краснея как мак.

Все это время Эвелин не выпускала его руки, и теперь, переплетя свои пальцы с его пальцами, мягко привлекла его к себе.

— Это не ты должен просить прощения, Уильям, — ласково сказала она. — Я сердилась на своего отца, но выместила свою злость на тебе. А ты этого не заслуживал. Ты заслуживаешь человека, который каждый день будет говорить, что любит тебя, что мы все просто люди, все совершаем ошибки и что тебя будут любить несмотря ни на что. Вот чего ты заслуживаешь, Уильям. Прости меня. — Она посмотрела ему в глаза, мягко прикасаясь ладонью к его подбородку и ощущая его трепет, созвучный ее собственному волнению. — Я люблю тебя, Уильям, — шепотом сказала она. — И буду любить тебя в горе и в радости, в успехах и в неудачах. Буду любить тебя несмотря ни на что. Если ты захочешь быть со мной. Если сможешь меня простить.

На его губах появилась улыбка — такая же теплая, как свет фонаря над их головами.

— Конечно же, я тебя прощаю. Ты прочитала, что написано на вывеске?

Она перевела взгляд на порозовевшие от декабрьского холода лица друзей, на сияющую улыбку мистера Мортона, стоявшего на пороге, а затем подняла глаза. На новой вывеске, озаренной мягким светом газовых фонарей, теперь вместо «Лавки Мортона» изящными золотыми буквами значилось: «Книжная лавка фонарщика», а ниже мелким белым шрифтом была подпись: «Основана в 1899 году У. Мортоном и Э. Ситон».

— Мой прадедушка не хотел, чтобы люди знали, кто он, — мягко произнес Уильям. — Стремился скрыть это. И долгое время я верил, что он поступал разумно. Но больше я так не считаю, Эвелин. Благодаря тебе.

— А еще потому, что во фразе «Книжная лавка Уильяма Мортона и Эвелин Ситон» слишком много букв для такой короткой вывески, — добавил Джек.

— Ш-ш! — шикнула Наоми.

— Я даже не знаю, что сказать, — произнесла Эвелин слабым, надломленным голосом.

— Обещай, что вернешься на работу, — ответил Уильям, поправляя упавшую ей на ресницы прядь волос. — Да, чтобы дела пошли в гору, придется много трудиться, но мы с тобой справимся. Я в этом уверен.

Эвелин тоже была уверена. Она знала, что они будут здесь счастливы, что у них все получится. Да, придется для этого попотеть, да, будут случаться плохие дни, но будут и хорошие, и она будет принимать их все, будет рада каждому дню, потому что она будет рядом с ним.

— Конечно, вернусь.

Улыбка Уильяма вспыхнула, словно луч солнца — яркая и прекрасная. Наклонившись к ней, он прошептал:

— Слава богу, а то я эту вывеску неделю раскрашивал.

— Она прекрасна, — ответила Эвелин.

— Я люблю тебя, — едва слышно произнес он, а затем поцеловал ее — и зима будто отступила, растаяв от жара его губ, нежных, как летний ветер. Тепло разлилось по каждой клеточке ее кожи, выступив на щеках румянцем и заставив сердце биться быстрее.

Позади них Джек издал громкий ликующий возглас, а затем крикнул:

— Ну теперь-то тебе придется послушать мой совет, после такого-то представления!

Уильям отпрянул, его лицо расплылось в улыбке; и Эвелин вдруг поняла, что они все еще стоят у входа в лавку и что на них смотрит вся улица. Но ей было все равно. Она даже помахала рукой Джерри, газетчику, который, приложив два пальца к губам, свистнул так громко и пронзительно, что по всему кварталу прокатилось эхо и у нее зазвенело в ушах.