Мне нужно было отогреть озябшие ноги, пока холод с них не перекинулся дальше в тело и не добрался до груди, вызвав воспаление.
— Я могу умереть, злобная и глупая старуха! — рычала я, волоча ее к дому.
— Да ты, верно, убийца! — ахнула она.
— Я — будущая мать! — прорычала я злобно. — Я замерзла и избита. И в любой момент могу потерять ребенка. Мне некогда слушать твои глупые причитания. Мне нужно тепло и чашка горячего чая. Неужто ты откажешься спасти две невинных жизни? Мою и нерожденного дитя?
— Да мне-то что за дело до твоего выродка? — вспыхнула старуха. — Хоть бы вы оба сгинули и сгнили!
Я ухватила ее за горло и встряхнула как следует, сама не ожидая от себя такой силы и жестокости.
Мои горящие глаза встретились с ее мутными старыми глазами.
— Если тебе нет дела до моего невинного дитя, — прошипела я, дрожа от ярости, — то почему мне должно быть дело до тебя? Убийца, говоришь? Так ты меня обозвала, старая дура? Я могу свернуть тебе шею и бросить тут, в кустах. И помирать ты будешь медленно, страдая от холода, боли, голода и жажды. Ну, что скажешь?
Глава 8
В домике было темно, сыро, неуютно.
Свисающие с потолка пучки засушенных трав цеплялись за голову.
Но мне на это было плевать.
Старуха обиженно жевала губами, сидя в углу, куда я ее определила.
Как чужая в своем-то доме.
На миг мне стало стыдно за свою жестокость и за грубость.
Сердце дрогнуло.
Бабка сидела, отрешенная.
Губы ее дрожали, старые глаза были полны слез.
Слова извинений уже готовы были сорваться с моих губ.
Но от холода заломило ноги.
Я закусила губу, чтоб не зарыдать в голос, и принялась торопливо ломать хворост, сваленный у закопченной печи.
— Это последние дрова! — выкрикнула бабка со своего места тревожно. — Сожжешь все сейчас, не на чем будет готовить еду!
И она залилась слезами от бессилия.
В моем сердце снова всколыхнулась жалость.
Вот же как бывает…
Пошла старая к воде, думая, что уснет от холода, тянущегося от ручья, и тихонько помрет.
А я своими появлением снова заставляю ее жить и мучиться.
Сил у нее уже нет собирать дрова, находить себе еду.
И до берега она, наверное, уже не дойдет…
Если я, забрав ее последние припасы, уйду, ей придется умирать тут. В этой темной сырой яме.
Страшно и одиноко.
Мучительно долго — от голода.
— Я принесу тебе еще дров, — ответила я, разжигая огонь и протягивая к разгорающемуся пламени замерзшие руки.
— Принесешь! — горько усмехнулась старуха. — А есть мы что будем? Кору жевать станем? Тоже принесешь?
Я только кивнула головой.
— Принесу. Только не плачь. И подожди немного.
Стуча зубами, я сидела на полу перед печью, растирая ноги, и чуть не воя от ломоты и одновременно от блаженства.
Как, оказывается, приятно тепло…
— Что ты ешь? — спросила я, оглядывая дом.
Точнее, и домом-то это назвать было трудно.
Одна большая комната, с печью и лежанкой рядом с ней.
У крохотного запыленного оконца — стол, колоченный из крепких досок.
Полки на стенах с нехитрой утварью. Горшки, чашки, плошки.
И много, много сушеных трав.
— Ты травница? Лекарка?
Старуха промолчала. Но я поняла, что моя догадка попала прямо в цель.
— Отчего же нищенствуешь?
— Раньше я могла выходить из леса на дорогу, — ответила старуха. — Там продавала свои корешки и травки. Теперь не могу. Сил нет. Ноги болят.
— Вылечить себя не можешь? — усмехнулась я.
Бабка озлилась.
Задрала ногу, стукнула своей палкой по неровно сросшейся кости.
— Могу! — зашипела она зло. — Видишь, вылечилась же? И пережила то время, когда встать не могла! Только…
— Ладно, ладно, не злись, — ответила я, перебивая ее горячие оправдания. — Теперь я буду твоими ногами и руками. В обмен на кров. Если разрешишь пожить у тебя.
Старуха усмехнулась.
— Будто тебе мое разрешение требуется!
Я кивнула.
— Не требуется, — спокойно ответила я. — Но не спросить невежливо. Не находишь?
Тепло от растопленной печи распространилось по комнате.
Я немного согрелась.
Тело уже не била болезненная дрожь.
Отыскав на полке старый закопченный чайник, наполнила его водой из кадки.
Сыпанула туда горсть красных сушеных ягод, похожих на калину.
Стала отламывать ветку от сушеного душистого веника трав.
И тут старуха, внимательно наблюдавшая за мной, вдруг сорвалась с места и с криком отняла у меня сухую ветку.
— К-куда!.. — ругалась она. — Не знаешь, что за трава — не бери! Это ж волченика! Одного листа хватит, чтоб ты померла!
— Спасибо, — тихо произнесла я. — Что не дала отравиться. Видно, не такая уж ты сволочь.
— Сволочь! — усмехнулась старуха недобро. — Это я-то сволочь? В жизни никому зла не сделала. Всех лечила. И не травила людей. И не смотрела, как те сами травятся.
— Меня не очень-то по-доброму приняла, — напомнила я старухе.
— Ты — дело другое, — сурово ответила она. — Беглая ты. Явно что-то натворила недоброе.
Бабка, ворча и хромая, тяжело прошлась по домику, отрывая от висящих трав по веточке.
— Вот это завари, — велела она мне. — И согреешься, и хворь тебя не возьмет.
Она снова тяжело вздохнула и уселась в свой угол, наблюдать, как я буду управляться.
Я ссыпала все травы в чайник, поставила его на огонь.
— Ты сегодня ела? — спросила я.
Старуха пожевала губами.
— И сегодня нет, и вчера нет, — ответила она. — Думаешь, просто так я почуяла, что смерть вот-вот ко мне придет? Нет. Никто по своей воле смерть-то не зовет.
Она опечалилась и замолкла, тяжело вздыхая.
Я ухватилась рукой за шею.
Подаренное Натаном колье из редких рубинов было все еще на месте!
Через голову снять его не вышло б. Водой не смыло, как платье.
И замочек с цепочкой крепкие. Не порвались.
— Знаешь, где можно продать это? — стаскивая с шеи украшение, спросила я.
В свете печи рубины блеснули, как кровь.
Бабка сначала долго смотрела на камни, подслеповато щуря глаза.
А потом вдруг напугалась, всплеснула руками.
— Украла рубиновое ожерелье у герцога! — ахнула она. — Вот зачем он тебя ищет! Ты с ума сошла?! Продать это?! Погубить меня вздумала? Своей сообщницей сделать?!
— Я не крала, — огрызнулась я. — Он подарил мне его.
Но в словах старухи была доля истины.
Колье слишком приметное.
Рубины дорогие. По ним меня разом вычислят и найдут.
А вот мелкие бриллианты не такая уж редкость.
Конечно, дорогие, но ничем не примечательные.
Их можно продать.
— Подарил? — изумилась старуха. — Это кому же такие подарки герцог делает? Ты его любовница? Ах, потаскуха, бесстыдница!
Она закачала укоризненно головой.
— Я не потаскуха, — огрызнулась я. — Никогда ею не была. Я его жена.
— Жена?!
Это весть старуху напугала еще больше.
Она кинула разгоревшийся взгляд на мой живот и быстро спросила:
— И ребенок, стало быть, от него?
— Разумеется, — тихо ответила я.
— Так вот как ты выплыла в холодном ручье, — прошептала старуха, отшатнувшись то меня. — Это ОН тебя спас. Вынес. Жить хочет…
Вмиг ее лицо стало жутким, одержимым.
— От плода надо избавиться! — рыкнула она. — Срочно! Сейчас! Пока еще не поздно! Пока он мал!
Глава 9
Она заметалась по дому, испуганно бормоча что-то.
Даже палку свою бросила.
И теперь запиналась об нее. Но внимания не обращала.
— Я помогу, я тебе помогу, — бормотала она, отыскивая какие-то травы. — И все будет хорошо… Вместе мы избавимся то этого чудовища, не бойся. Ничего не бойся!
Я так и остолбенела от этих ее слов.
— Что?! — осторожно переспросила я. — Убить дитя?! Да об этом и речи быть не может!
Я сама испугалась такой реакции старой ведьмы.
