Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

— Нет.

— Ты в порядке?

— Да.

— Не похоже. Пойдём. Тебе надо отвлечься, — настаивает он.

Я качаю головой:

— Со мной всё отлично, отвлекаться не от чего. Наоборот, надо проверить погоду в Афинах и собирать чемодан.

— Легко: бери только купальники.

Я всё-таки оборачиваюсь:

— В декабре там жарко?

Он кривит губы, неуверенно:

— Понятия не имею, но на всякий случай хочу видеть тебя в купальнике.

Он выдавливает из меня улыбку. Видимо, улыбку печальную — потому что его лицо темнеет, и он проводит пальцами по моей щеке. Прикосновение такое мягкое и робкое, что мне сложно сопоставить его с Хайдесом.

— Хейвен, выбирай: либо поднимаешь свою прекрасную попку и идёшь сама, либо я беру тебя на руки и уношу.

Я хмурюсь. Не понимаю — он серьёзен или шутит. Но с места не двигаюсь — и сразу получаю ответ. Хайдес встаёт, обхватывает меня за талию одной рукой, а другой рукой подхватывает под колени. За миг переворачивает и закидывает на своё плечо вниз головой, прижимая мои ноги к своему прессу.

— Ты что творишь? — ошарашенно восклицает Перси.

— Хайдес, поставь меня! — велю, но даже себе не кажусь убедительной.

— Увожу её, — отвечает он Перси. — Если возражаешь — мне плевать. Всем спасибо, всем пока.

Никто не успевает вставить ни слова. Хайдес шагает быстро и широко, будто я весила как перышко. Держит надёжно, и от этого ощущения устойчивости я перестаю протестовать. Он меня не отпустит. И другой пары рук мне сейчас не надо.

Мы выходим в освещённый холл Йеля, и он негромко говорит:

— Ты бы хоть для вида подёргалась и повозмущалась. А то у меня не будет повода носить тебя на руках.

У меня срывается искренний смешок — быстро гаснет.

— Куда ты меня тащишь?

— В планетарий. Но если предпочитаешь мою кровать — просто скажи.

Краем глаза заглядываю назад. Он не врёт. Вдалеке узнаю лестницу западного крыла. Ту самую, где мы с Хайдесом встретились впервые, в день, когда я решила, что больше его не увижу и уж точно мы не заговорим. А теперь мне предстоит сойтись с ним в Греции — после того, как мы «окрестили» одно дерево на кампусе и одну полку в библиотеке.

Ноги касаются пола только у дверей планетария. Хайдес растворяется в темноте зала, и меня на секунду накрывает паника. В прошлый раз здесь какой-то аноним, шлющий мне записки, едва не придушил меня. Но когда под куполом загораются звёзды и планеты Солнечной системы, я снова обретаю покой.

Хайдес стоит у Венеры. Розоватое свечение обрисовывает его высокий, мощный силуэт. Я крадучись подхожу — почти как будто не хочу, чтобы он меня заметил. Только чтобы посмотреть на него, пока он не видит. Эго у него и так зашкаливает — не стоит давать поводов.

Делаю ещё несколько шагов, поднимаю руку, сжатую в кулак. Как он меня учил. Рывок — и… Хайдес резко разворачивается и ловит мою руку. Я застываю. Потом он притягивает меня — и я врезаюсь в его грудь. Не могу двинуться, чувствую, как его губы раздвигают мои волосы и замирают у мочки уха.

— Ты ошибаешься, Хейвен.

— В чём? — еле слышно. — Рука стояла правильно. Большой палец — снаружи. Я не издала ни звука.

— Если мы в одном помещении, даже не глядя, я ощущаю, где ты. Я знаю, где ты. — Он тщательно выговаривает каждое слово, его тёплое дыхание касается кожи на шее. — Я всегда тебя чувствую, Хейвен. Ты — моё проклятие.

Не самая приятная вещь, что можно услышать. Я уже готова огрызнуться, но меня накрывает волна его запаха. Я вдыхаю глубоко — и не прячу это. Закрываю глаза, откидываю голову, подставляя шею под его мягкие губы. Он не целует. Не целует, потому что в библиотеке я сказала: между нами, больше ничего.

— Твой брат — самоуверенный придурок, — шипит он. — Но он переживает за тебя. И именно потому, что хочет тебя защитить, я воздержусь от того, чтобы разбить ему морду. Помни: он тебя любит, но решения принимай всегда сама.

Глаза снова щиплет.

— Моя мама погибла в автокатастрофе, — вырывается у меня. Внезапно хочется поделиться этим с ним. — Она была с отцом. В них влетела фура. Мама — насмерть. Отец чудом выжил. У нас никого не было, кроме них двоих. И мы слышали, как полицейские обсуждали, что нас, возможно, отправят в приют. Мне было страшно. Стыдно признаться, но я больше боялась не того, что умрёт и папа. Я боялась, что нас с Ньютом разлучат. Я рыдала часами, прижавшись к брату — такой маленький, но достаточно сильный, он гладил меня по волосам, пока я не уснула. В ту ночь он пообещал, что никому не позволит нас разделить.

Вместо того чтобы поцеловать меня, Хайдес выпрямляет мне голову и прижимает её к своей груди. Его пальцы скользят в мои волосы, и он удерживает меня в самом странном объятии, что я когда-либо получала.

— Не позволю никому разлучить тебя с братом, Хейвен. Вот почему участие в Зимнем балу моей семьи безопасно. С тобой ничего не случится. Ты вернёшься целой и невредимой — и сможешь ткнуть этим в лицо маленькому Ньютону.

Я улыбаюсь. Высвобождаю руку из его захвата и кладу ладони ему на талию. Провожу выше, по спине, ощущая гладкую ткань рубашки. Чувствую исходящее от него тепло, слышу быстрые удары сердца. Поднимаю голову, чтобы встретить его взгляд.

— Знаю, я сказала «никаких поцелуев», но прямо сейчас хочу тебя поцеловать.

Он долго изучает меня, словно разрываясь между желанием сократить расстояние первым и упрямством дождаться, пока сделаю это я. Медленно тянется рукой, на редкость неуверенный, и обводит контур моих губ. Пальцем скользит по ним, и я судорожно вдыхаю. Когда моё дыхание задевает его палец, глаза Хайдеса резко впиваются в мои.

— Только поцеловать хочешь, Хейвен? — шепчет он.

Я с трудом сглатываю.

— Нет.

— А чего ещё, Persefòni mou? Проси — и будет дано, — произносит он почти торжественно.

Я тянусь к вороту его рубашки и начинаю расстёгивать пуговицы. Он замирает под моими пальцами. Челюсть сжимается, и красота его лица сбивает меня с мысли о всём остальном. На лоб падает прядь чёрных волос, отбрасывая тень на глаза. Я заправляю её назад, и в этот момент Хайдес целует тыльную сторону моей ладони. Его губы задерживаются дольше, чем должны, и он не отводит взгляда, пока медленно опускается к моему запястью. Слегка царапает зубами кожу, а потом вновь осыпает поцелуями. Останавливается у локтя и возвращается обратно. Но на этот раз разворачивает мою руку и целует раскрытую ладонь.

Ноги у меня такие ватные, что я готова рухнуть прямо к его ногам. Настолько слабая, что почти готова умолять его снова меня поцеловать — разъедаемая желанием ощущать его губы на каждом сантиметре своего тела.

Когда он отпускает мою руку, я сама перехватываю его ладонь и прикладываю к своей шее.

— Хочу этого, — шепчу непривычно для себя застенчиво. Веду его руку вниз — к ключицам, затем к груди. Он не двигается, позволяя мне решать, что и как он должен трогать. Я направляю его дальше, к животу, потом к джинсам. Разрешаю пальцам коснуться ширинки, и Хайдес закрывает глаза. Срывается с губ тихий стон.

— Хейвен… — умоляюще выдыхает он.

Я переплетаю пальцы с его и подношу его руку к своему лицу. Как и он раньше, целую её. Сразу же вижу, как он дышит ровнее и снова открывает глаза.

— Мне жаль, что мой брат так к тебе относится, — признаюсь. — Хотела бы, чтобы он видел тебя таким, каким вижу тебя я. Настоящим.

— А какой я для тебя?

Я колеблюсь, слишком сосредоточенная на его рубашке. Расстёгиваю последнюю пуговицу. Ткань расходится, открывая мне вид на его гладкий, натренированный торс. Провожу ладонью по линии пресса, и Хайдес вздрагивает.

— Ты самоуверенный и считаешь, что всё знаешь. Упрямый. Говоришь глупости с уверенностью, будто это истина. Совершаешь хорошие поступки и стыдишься их, потому что не знаешь, как себя вести с людьми. Иногда ведёшь себя по-детски и можешь довести человека даже простым «привет».

Хайдес хмурится.

— Не совсем то, что я хотел услышать.