Дар Древнего короля - Аск Рона

Я обняла себя руками и стиснула плечи, впившись пальцами в кожу. В глазах появился туман растерянности, а ноги вмиг потяжелели, и я чуть не споткнулась о небольшой бугорок на тропе.

Письмо! Папа оставил мне письмо. И… почему только я? Почему папа не просил забрать в Обитель всех сестер, а лишь меня? И что, Истин побери, скрывали мои родители? Чем я так отличилась от Вайи, Эрмы и Эльмы?

Вдруг пришло осознание, от которого сжалось сердце. За ним отрицание. А в горле пересохло, когда я все-таки решилась задать вопрос:

– Я… – хрипло выдавила. – Я им родная дочь?

Иригос остановился, а у меня в голове мигом пронеслись все дразнилки о подкидыше, потому что я сильно отличалась от наших сестер. Даже два дня назад… Когда смотрела в зеркало, то больше не находила никакого сходства между собой и сестрами. Почти.

– Не спрашивай глупостей, – ласково пожурил меня Иригос. – Когда Лура давала тебе жизнь, я был рядом с твоим отцом. Приехал поддержать его, как только узнал, что беременность оказалась тяжелой. Все мы боялись, что ты не выживешь. Ведь ты была такой слабенькой, – покачал он головой, но потом окинул меня довольным взглядом: – Не то что сейчас!

Он улыбнулся и вновь зашагал, держа руку за спиной.

– В отличие от сестер, ты очень похожа на отца, и поэтому Брайс сильно тебя любил.

Странно, слова Иригоса должны были меня порадовать, но отчего-то, наоборот, стало гадко на душе. Неужели папа настолько сильнее меня любил, что не попросил забрать в Обитель Эльму, Вайю и Эрму?

– У нас с твоим отцом был один наставник, – продолжил Иригос, когда мы приблизились к первому ряду домиков. – Я уже полгода отучился в Обители, когда к нам присоединился Брайс. И честно признаться, я был не самым спокойным мальчишкой, а если добавить еще и ревность к наставнику…

Он двусмысленно хмыкнул.

– Брайс никогда не рассказывал, как получилось, что его приняли в Обитель, а наставник ограничивался только коротким «нашел». Но человек – не вещь. Его нельзя просто найти. И это не давало мне покоя.

– А сами вы были ловцом?

– Именно! – кивнул Иригос. – И до последнего верил: только ловцы должны становиться асигнаторами, потому что у них уже есть дар и можно сразу понять, насколько они сильны. А обычный человек – все равно что кот в мешке. Но твой отец быстро дал мне понять, как сильно я ошибался.

Он криво и с долей печали улыбнулся и погладил пальцами челюсть.

– А потом стал моим лучшим другом.

Иригос опустил руку и продолжил:

– Древний король не избрал Брайса в ловцы, но принял его в асигнаторы. А с твоей матерью он познакомился, когда мы прибыли в седьмой пост, где ожидалось крупное нападение разрушителей. И пусть в этой битве нам удалось выйти победителями, уже тогда я потерял своего друга.

Иригос раздраженно закатил глаза:

– Твой отец влюбился. Он все уши мне прожужжал, как прекрасна твоя мать. Называл ее девой, сотканной из лунной нити и с изумрудным пламенем в глазах. М-да… – хрипло выдохнул он. – Я тогда весь вечер прослушал его стенания о твоей матери.

Мои губы дрогнули в мимолетной улыбке, а сердце наполнилось теплом и тоской по родителям. Прошло уже много лет, но я до сих пор помнила их голоса. А заодно взгляды, наполненные безграничной любовью друг к другу.

– А как папа стал ловцом? Я даже не знала, что такое возможно…

– Ну, – хмыкнул Иригос, следуя по дорожке между домами. – На самом деле, невозможно. Тот, кто получил медальон асигнатора, не сможет носить метку ловца. Но из-за того, что в те времена было неспокойно: разрушители часто забредали на границу и совершали короткие набеги – мы отправили на каждый пост по одному асигнатору, чтобы они выяснили, почему одержимые так странно себя ведут. Смущало то, что в каждом нападении почти не было жертв, даже среди ловцов.

– И папа попросился в поселение седьмого поста, – догадалась я.

– Да, – кивнул Иригос и подвел меня к небольшому деревянному домику, в который пригласил войти.

Я послушно поднялась на широкое крыльцо из трех ступенек и встала рядом с дверью, дожидаясь Иригоса. Пусть по земле асигнатор шагал бодро, но лестница давалась ему с трудом. Иригос отчаянно цеплялся единственной рукой за деревянный поручень и тяжело дышал.

– Старею, – угрюмо проворчал он и категорично добавил, когда я бросилась ему на помощь: – Но не слабею! Так что ты лучше заходи… Заходи. Дверь не заперта.

Чувствуя некоторое смущение оттого, что вхожу вперед хозяина, я переступила порог дома и оказалась в небольшой прихожей. В ней был только шкаф да три дверных проема: налево, направо и прямо. Предположив, что мне нужна столовая, я направилась туда, где виднелся стол. И не прогадала.

Войдя в дом, Иригос жестом предложил мне сесть на стул, а сам, прихрамывая, подошел к окну, выбил под ним половицу, опустился на колени и вытащил на свет маленькую деревянную шкатулку.

– Твой отец передал мне письмо за год до своей смерти, – встал он, опершись на подоконник. – Будто предчувствовал…

Я напряглась и сильнее стиснула похолодевшие от волнения ладони.

– Сразу скажу: я не читал его.

Иригос сел на стул напротив меня и вытащил из шкатулки конверт, который тут же мне протянул.

– Так что понятия не имею, о чем в нем говорится.

Онемевшими пальцами я взяла пожелтевший сверток бумаги с небольшими пятнами воды. Несколько раз перевернула его, пока не зацепилась взглядом за единственную надпись – размытую, но все еще читаемую: «Рейнаре». У папы был красивый почерк. Аккуратный и ровный, вовсе не похожий на мужской. По сравнению с ним я писала как курица лапой.

– Вы же, ловцы, умеете читать? – смущенно поинтересовался Иригос, наблюдая за тем, как я долго смотрю в одну точку.

– А еще писать и считать, – ответила я пересохшими губами и отогнула уголок конверта, выудив на свет сложенный в четыре раза листок.

Бумага оказалась очень плотной, с легким душком плесени – еще бы, прошло пятнадцать лет с того момента, как письмо написали, – и опасно хрустела, когда ее тревожили. Тут и там виднелись следы от подтекшей воды, однако чернила она не тронула. Все, что папа хотел мне сказать, я могла с легкостью прочесть:

«Здравствуй, Рейнара».

Мои руки затряслись, когда я прочла первую строку, а перед глазами все поплыло. Сердце забилось настолько быстро, что, казалось, выпрыгнет из груди, оставив в ней пустоту. Иригос, уловив мое настроение, учтиво отвернулся к окну, позволив побыть одной. С папой.

«Здравствуй, Рейнара.

Это письмо я написал на случай, если погибну раньше, чем сам тебе все расскажу.

Уверен, Риг уже поведал, как мы переживали за твою жизнь. До года ты была очень слабым ребенком, и никто не понимал почему. Почти не ела, постоянно плакала и металась в нескончаемой лихорадке. Тогда твоя мама поделилась со мной историей о своем роде.

Меч, который тебе должна была передать Вайя, выковали в Истине вашему пра-пра-пра – Да Древние его знают сколько раз! – дедушке, Ирдасу. Так вот, твой дед, Ирдас, служил телохранителем у Рейнары, дочери Древнего короля, и отдал свою жизнь, защищая ее. Но до полного разрушения Вельнара его раненая жена успела пересечь границу Сарема и спастись. Она носила под сердцем единственного ребенка, который впервые в роду твоей матери появился на свет белокурым. И с тех пор, независимо от того, кто второй родитель, дети наследовали белый цвет волос.

Я был очарован твоей мамой, когда впервые ее увидел. И меня до сих пор бросает в сладостную дрожь от воспоминаний, как она подошла ко мне в свете луны, чтобы поприветствовать. Мы тогда с Иригосом прибыли на седьмой пост поздно ночью. А жаль. Будь это день, я бы сразу пал к ногам твоей матери и молил ее стать моей! Ладно-ладно. Шутки шутками, но… Даже когда на свет появились Вайя, Эрма и Эльма, я не задавался вопросом, почему они все походили больше на Луру, чем на меня. Но потом родилась ты, и я впервые настолько отчетливо почувствовал себя отцом. Не находил покоя ни ночью ни днем, молясь Древнему королю о твоем спасении. А уже на самой грани отчаяния мама рассказала, что твое рождение – само по себе чудо. В их семье четвертый ребенок всегда погибал до родов, а иногда забирал и саму мать.