В приоткрывшуюся щель старуха тыкала своей палкой, отгоняя чудовище, и все шире раскрывала дверь.
И Ида решилась.
Рванув, она оставила в цепких пальцах старухи прядь своих волос.
Но сама была свободна.
Что есть сил ухватив старуху вместе с ее ненавистной палкой, она пихнула ее туда, в темноту, в раскрывшуюся дверь, к монстру.
И с силой потянула дверь на себя, захлопнув ее за завопившей герцогиней.
Окованная железом, крепкая и тяжелая, дверь заглушила вопли жертвы.
Несколько раз стальные когти полоснули по дереву, и все смолкло.
— Развлекайтесь, голубки, — зло прошипела Ида, дрожащими пальцами поворачивая ключ в замке.
Она уже придумала, куда выкинет его.
Она запирала эту дверь навсегда.
И выпускать из нее никого не собиралась.
Глава 69
Робер хотел, чтобы я осталась у него еще на неделю.
— Пока не приведут в порядок дом, — повторял он. — Нужно изгнать остатки яда, проветрить и отмыть…
Но я не могла находиться вне дома.
Туда меня тянуло.
Старая Марта меня поддержала.
Отведенный ей уголок в доме Робера ей не понравился.
Комната была красивая, но пахла морем. Там был много украшений, красивых тканей, но Марта себя там чувствовала лишней.
И боялась нечаянно задеть что-нибудь и разбить.
— Мы все перемоем водой с настойкой бессмертника! — поддакивала она мне.
Робер понял, что нас не переспорить, и вздохнул тяжко.
— Хорошо, — глухо ответил он. — Но позвольте мне хотя бы проверить дом. Я зайду первым. Я прослежу, чтоб там было безопасно…
В пустом доме гулял ветер.
Комнаты были выстужены, и я чуть не заплакала от того, как темно, холодно и одиноко там было.
— Скорее растопите камины и печи! — велела я оробевшим слугам.
Я бежала впереди всех, высоко подняв подсвечник с горящей свечой.
Будто этим крохотным огоньком можно было вернуть жизнь в огромное темное здание…
— Подождите же, — просил Робер, следуя за мной. — Здесь может быть небезопасно!
— Ах, да бросьте, — отмахнулась я. — Все тут хорошо! Иначе б мы уже были мертвы!
Робер лишь снова покачал головой печально. Его угнетало то, что я не слушаюсь его.
Но он все равно пытался меня уберечь от беды.
Он разжег огонь в маленькой жаровне, насыпал туда благовоний и за длинную цепочку поднял над головой.
Белый душистый дым окутал нас, защищая от возможного воздействия яда.
Мы шли по коридорам, по комнатам, а Робер следил, не превратится ли где-нибудь белый дым в страшные черные хлопья.
Но этого не происходило.
Только в столовой, где мы оставили несчастную неудачливую отравительницу, и где она лежала до сих пор, белый дым, окутав тело, почернел.
Яд выпал крупными хлопьями на мертвом лице, на ее шее, на красивом украшении на поблескивающей золотой цепочке.
— Видите? — сказал Робер, водя дымящей жаровней над телом. — Не так уж тут безопасно.
— Это надо было сделать раньше, — ответила я. — Окурить ее и вынести. Бедняжка…
— Она хотела отравить вас, — напомнил Робер, продолжая ее окуривать.
— Не думаю, — возразила я. — Она начала говорить о какой-то справедливости по отношению к Максу. К моему братцу… Это он ее надоумил, я уверена! И не предупредил об опасности. Чужими руками решил действовать…
— Это не доказуемо, — со вздохом ответил Робер. — Ваш братец очень хитер и изворотлив. Наказать его сложнее, чем кажется.
В столовую несмело заглядывали слуги.
Они, в отличие от меня, не спешили вернуться в дом.
— Заверните ее в ковер и вынесите, — скомандовала я. — Скоро она не будет представлять никакой опасности. Все здесь нужно перемыть!
— Может, выбросить? — предположил Робер.
Я оглянулась.
Мебель, столовые приборы, да даже маленький бронзовый китайский колокольчик с водяным драконом — все казалось мне не просто вещами, а частью меня.
И выбросить что-то из этой комнаты мне казалось неправильным.
Это как вырвать у себя сердце и вышвырнуть его…
— Нет, — ответила я тихо. — Ничего. Ничего не позволю отсюда выбросить. Все отмыть. Отстирать скатерти. Шторы. Мебель. Я сама буду мыть. Я не позволю этому скунсу отравить мой дом и раскидать его по кускам!
Робер схватился за голову.
— В вашем положении мыть и скрести полы! — воскликнул он. — Я не позволю вам этого сделать.
— Я не буду спрашивать у вас разрешения, — твердо ответила я. — Если хотите быть полезным, окурите все здесь понадежнее.
— Зачем ты так, — укоризненно вступилась за Робера Одетта. — Господин казначей хочет помочь. А ты не принимаешь его добрые советы!
Я глянула на сестру.
Вероятно, она была еще слишком юна, и не ощущала особенной связи с домом, с честно отвоеванным, заработанным и выстраданным.
В глазах ее был упрек и странное чувство обиды.
Стояли слезы.
Поэтому я смягчилась.
— Милая, — ответила я тише. — Я принимаю советы господина казначея. Я слышу его. Он добрый друг, и заботится о нас. Но у меня свои желания. Мне больно осознавать, что проделки Макса приведут к тому, что я должна буду разорить своими руками свое собственное жилье. Я хочу победить его.
— Но это всего лишь вещи! — воскликнула Одетта, всплеснув руками.
— Не всего лишь, — возразила я. — Это мой мир. Тот, что я смогла выстроить, чтобы нам жилось безопасно.
— Не слишком[ИК1] -то тут безопасно! — выкрикнула Одетта.
— Ты меня в этом винишь? — удивилась я.
Сестра мне не ответила.
Она всхлипнула и бросилась прочь.
Какой странный бунт…
Но думать о его причинах времени не было.
— Марта, — я обернулась к старой травнице. — Навари побольше настойки. Мы приступаем к уборке тотчас же!
***
В два следующих дня Марта собирала цветы, толкла их в ступе и замачивала в огромном котле. А потом долго вываривала их, помешивая огромным деревянным черпаком.
Из этого котла она то и дело отплескивала кипящей воды в ведра слугам.
И те бежали мыть и скрести щетками все вокруг.
Уборка пошла старому дому на пользу.
Старое дерево, плиты на полу стали ярче. Витражи — красочнее. Ткани — свежее.
Я, вскарабкавшись на невысокую лестницу, отмывала рамы старинных портретов, украшающих стену у входа на второй этаж.
Позолота на деревянных рамах была потемневшей, но целой.
Красочный слой на картинах был целым и легко отмывался от гари, копоти и старой пыли.
Я с удовольствием отмыла и портреты.
На меня теперь глядели благородные, исполненные высокомерной гордости, лица людей, старых хозяев этого дома.
С золотыми рыцарскими цепями на плечах, в подбитых мехом мантиях.
В золоте и шелке.
А один портрет…
Я чуть не упала с лестницы, чуть не закричала во все горло от изумления, когда моя щетка смахнула пыль с нарисованного лица.
И на меня глянули разноцветные глаза.
Голубой и карий.
Такие знакомые и такие чужие.
— Кто… — выдохнула я, отшатнувшись от портрета. — Кто это?!
— Один из предков бывших хозяев дома, — почтительно ответили мне.
С трудом переставляя ноги по ступенькам лестницы, я спустилась, сама не своя.
И оглянулась вокруг.
Господи, как можно было быть такой слепой?!
На витражах, которые я рассматривала не раз и не два, были запечатлены люди, обращающие в драконов.
На стенах, над дверями комнат, были затертые следы от гербов.
Форма их была отчетливо видна теперь, когда стены тоже помыли.
И вполне узнаваема…
А разноцветные глаза — я знала лишь одного человека с такими глазами. Он был схож неуловимыми фамильными чертами на человека, изображенного на портрете!
И на груди его, на толстой цепи, в золотой оправе, был изображен черный блестящий камень — морион…
Господи, стыд-то какой!
А ведь я верила, что всего добилась сама!
Думала, что мне просто повезло!
А на деле за моими успехами незримо и деликатно стоял Ивар.
