Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– О, Иша, – просветлел он. – Прогуляться решила? Давно пора, а то весь день сидишь взаперти. Только осторожнее, лестница обледенела, а брат Ѝрен, которому ещё утром поручили сбить лёд, опять продрых на конюшне. Тебе дровишки-то не нужны? А то ночью будет совсем холодно.

Ишенька виновато и смущённо замялась.

– Да… я сама за ними схожу… мне несложно.

– Сильно не напрягайся, зови братьев на помощь.

Брат Мошей продолжил свой путь, а Ишенька с досадой посмотрела ему вслед. Досадовала она больше на себя. Красться через весь дом словно тать не было никакой нужды, но она почему-то избегала братьев и предпочитала хорониться по тёмным уголочкам. Ох, как пить дать воровкой в прошлом была!

Уже не таясь и нахохлившись как воробей, Ишенька потопала вниз и через несколько минут вышла на монастырский двор. Мороз заставил её встряхнуться и заспешить к хозяйственным постройкам. У дровяного сарая валялась свежая щепа, а снег был перемешан в грязную кашу санными полозьями. Видать, недавно кто-то из леса вернулся и свеженькие полешки привёз. Ишенька принюхалась, учуяв сосновый запах, и алчно потёрла замёрзшие ладошки. Как она вовремя! Перетаскает самые духовитые!

– Ишенька! – раздался позади сиплый голос, и снег захрустел под торопливыми шагами.

Девушка резко обернулась и нехорошо прищурилась, увидев брата Суза – полного мужчину с круглым лицом.

– Ох, я к тебе шёл, – брат расплылся в улыбке. – Ты сегодня и носа не казала, я уж решил, что прихворнула, хотел в гости сходить, но брат Мастюня воспретил.

И слава богам! Ишенька ругала себя за неприязнь к брату, но отделаться от неё не могла. И причины такого своего отношения не понимала. Брат Суза был оборотнем отзывчивым и добрым, правда, насчёт последнего Ишенька сомневалась. Порой ей казалось, что брату просто выгодно быть добрым, поэтому он и добрый. Одевался он всегда опрятно, вот сейчас от него пахло мылом сильнее, чем от дровяного сарая сосновыми полешками. К ней он относился очень приветливо, но всё равно Ишеньке не нравился.

Собственно, вот эта приветливость ей и не нравилась.

– Это тебе, душенька моя, – брат Суза протянул ей хрупкие стебелёчки с жёлтыми цветочками, и Ишенька опознала в них только-только распустившиеся в монастырской тепличке огурцы.

Огурцы было жалко, и Иша неохотно приняла подношение.

– Нравится? – ласково вопросил брат.

– Нет, – мрачно отозвалась Иша. – Огурцов-то сколько угробил.

Брат Суза задрожал от смеха.

– Ради тебя, душа моя, ничего не жалко.

Душа у Ишеньки была своя собственная, и ей очень хотелось покусать брата Суза, чтобы он наконец перестал за ней ходить. Эх, всё же в прошлом она была преступницей!

– Любовью горю к тебе так, что скоро пеплом стану, и ничуть о том не сожалею.

Ишенька заскрипела зубами и уже хотела ответить брату чем-нибудь столь же пламенным, но в этот момент в дверях сарая показалась чья-то фигура.

– Чего там горит?

Брат Суза сдавленно охнул и тучным привидением скользнул за кусты. А дальше только снег заскрипел. Ишенька проводила его злорадным взглядом.

Так-то братьям не воспрещались нежные чувства, она иногда видела, как те сидели на скамеечках рядом с сёстрами, нежно смотрели на них и трепетно держали за руки. Порой завидно было, аж прям жуть! Но чувств брата Сузы настоятель почему-то не одобрял, и Ишенька была очень благодарна ему за это.

Присмотревшись к своему спасителю, Ишенька поняла, что этого высокого черноволосого брата она не знает. Наверное, он из послушников, которым пока доверия нет и их не допускают за внутренние стены монастыря.

– Госпо… Сестра, вы что-то хотели? – дружелюбно спросил парень. – Дрова закончились? Могу помочь донести.

И не дожидаясь ответа, нырнул в сарай. Ишенька возмущённо охнула и поторопилась за ним, чтобы отобрать самые духовитые полешки. А то нагребёт какую-нибудь труху невкусную!

Опомнилась она только у порога и сообразила, что выронила огуречный букет. Тот нашёлся на снегу. Жёлтые цветы были втоптаны и растёрты по ледяной корке.

Внутри что-то оборвалось, к горлу подкатил ком, и Ишенька судорожно вздохнула. Но расплакаться не успела.

Из сарая донеслись грохот рассыпавшейся поленницы и сдержанная ругань.

– Не выбирай без меня! – рыкнула Ишенька и бросилась внутрь.

Ёрдел появился во дворце только через пять дней после того, как сказал загадочную фразу «Я схожу». Его действительно не было. Лоэзия ходила по коридорам с растерянным и опечаленным лицом и не находила тёмного. А он обычно не заставлял её так долго грустить. Иер беспокоился, подозревая, что уйти Ёрдела сподвигли его слова.

Но не пошёл же он действительно в монастырь?

Узээриш рассказывал, что проникнуть на территорию монастыря довольно непросто. Защитный барьер не пропускал магию, и даже силы хаги не могли за него проникнуть. Тела он не удерживал, но непрошенных посетителей сдерживали высокие стены и многочисленная охрана. Правда, на территории монастыря госпожа Майяри очень даже смогла развернуться и пошарить по уголкам своими силами. А её брат был куда сильнее и мыслил очень и очень нестандартно. Иеру хотелось бы думать, что Ёрдел может проникнуть на территорию монастыря, но…

До монастыря ещё нужно было дойти, а Ёрдел умудрился заблудиться даже в дворцовой библиотеке. Иер переживал, что мальчик действительно отправился в монастырь и потерялся. А погода в эти дни стояла ужасающая.

Поэтому, когда около полудня тёмный неожиданно появился в его спальне, Иер очень обрадовался.

– Ёрдел, мальчик мой, где ты был? Лоэзия страшно переживала. Майяри уже хотела просить дедушку Шереха отрядить кого-нибудь на твои поиски. Узээриш… он тоже переживал.

Да, сын переживал, что его опасный главный маг где-то ходит и неизвестно что творит.

– Заблудился, – коротко ответил Ёрдел и уставился на портрет Лийриши.

Иер тоже на неё посмотрел и, вдруг разволновавшись, вновь уставился на хаги.

– Куда ты ходил? – осторожно, боясь, что ошибается, спросил оборотень.

– К ней, – Ёрдел продолжал смотреть на портрет.

У Иера задрожали руки, и он едва удержался, чтобы не вцепиться пальцами в плащ тёмного. Волны благодарности, жадного любопытства и нетерпения захлестнули его.

– Как… как она?

Иерхарид даже не подумал спросить, смог ли Ёрдел вообще проникнуть на территорию монастыря. Почему-то уверился, что смог.

– Громкая, расстроенная, злая.

Иер облегчённо рассмеялся, узнавая свою дорогую Лийришу. Свою маленькую недоверчивую лисичку.

А Ёрдел стоял и вспоминал дрожащие губы незнакомки, подурневшей от недостатка заботы – женщины теряют красоту только от этого, – и её глубоко обиженный взгляд, которым она смотрела на растоптанные цветы.

Он наступил на них случайно.

– С ней плохо обращаются? – первая радость быстро прошла, и Иер забеспокоился: почему его Риша злая и расстроенная?

– Нет.

– Её кто-то обидел?

– Нет.

Всё же немногословие Ёрдела действительно самую малость раздражает.

– Как к ней относятся? – Иер был полон решимости вытащить из тёмного всё, что можно.

– Её любят.

В груди потеплело. Милую Ришу невозможно не любить. Но, уже зная Ёрдела и его особенность по-своему оценивать чужие слова и поступки, Иер уточнил:

– Почему ты решил, что её любят?

– Так говорят.

– Что говорят?

Ёрдел поднапрягся и добросовестно, хоть и без эмоций процитировал:

– Любовью горю к тебе так, что скоро пеплом стану, и ничуть о том не сожалею.

Бывший хайнес замер. В спальне повисла звенящая тишина. Воздух, казалось, потяжелел, и даже Ёрдел ощутил, что что-то изменилось.

Черты лица бывшего хайнеса вдруг заострились, синие глаза начали стремительно наливаться желтизной, когтистые пальцы загребли воздух и… оборотень улыбнулся.

Ёрдел не мог понять, что не так, но что-то в этой улыбке было неправильное. Нерадостное. Негрустное. Но что-то обещающее.