Жена светлейшего князя (СИ) - Деева Лина

Ах да, мы вроде бы договаривались. Но выходить из комнат, где я ещё не до конца освоилась, на совсем уж незнакомую территорию?

— Не уверена, что мне хватит сил на долгую прогулку, — покривила я душой. И чтобы сделать отказ более дипломатичным, скрепя сердце добавила: — Но я, пожалуй, поднялась бы на площадку донжона.

— Как вам будет угодно, — склонил голову Геллерт и предложил мне руку: — Прошу.

Делать было нечего. Я взяла его под локоть, на что сердце, как всегда, с перебоем ударило в рёбра, и мы чинно покинули гостиную.

Подъём на главную башню замка дался мне нелегко: пожалуй, моё лукавство с отказом от прогулки было не таким уж лукавством. Геллерт даже предложил отдохнуть перед последней, самой длинной винтовой лестницей, но я заупрямилась. Причём по совершенно глупой причине: из-за висевшего на стене портрета грациозной девушки-блондинки, в которой я до сих пор с трудом признавала себя. Поэтому мы продолжили взбираться наверх, и когда наконец выбрались на квадратную смотровую площадку, открывшийся вид искупил всю мою усталость.

Простор. Высокое небо в терракотово-лиловых росчерках облаков, золотой шар солнца над далёкими горами. Тёплый ветер, несущий ароматы трав и нагретого камня. И тихая, на грани слышимости, мелодия, от которой замирало сердце, а на глаза наворачивались слёзы.

— Как бы я хотела…

Я недоговорила, потому что не знала, какими словами выразить вдруг нахлынувшее желание раствориться в пейзаже, уйти в него, стать неотделимой частью всей этой красоты.

— Я рад, что это невозможно, — тихо и очень серьёзно отозвался Геллерт, неведомым образом разобрав то, что не могла сформулировать я. — Простите.

У меня вырвался едва слышный вздох. И чтобы отвлечь от него внимание, я приблизилась к парапету и положила ладони на тёплый и как будто живой камень. Геллерт же деликатно остался стоять чуть позади, давая мне возможность надышаться, начувствоваться этой природой и этим закатом.

Но вот солнце скрылось за изломанным горизонтом, а в высоком, наливавшемся темнотой небе зажглись первые огоньки звёзд. И тогда Геллерт всё-таки нарушил молчание.

— Завтра из столицы должны приехать жонглёры — я договаривался об этом ещё до вашей болезни, но забыл отменить. У вас есть желание посмотреть их представление?

Жонглёры? Я вздрогнула, возвращаясь в реальность.

— А если нет?

Конечно, отказывать приехавшим издалека неловко, но вокруг меня и так было слишком много нового и незнакомого. К тому же в груди заворочался глупый страх: вдруг выступление напомнит о чём-то, и случится новый приступ?

— Нет, значит, нет, — пожал плечами Геллерт. — Им в любом случае заплатят оговорённую сумму.

— Хорошо, — мне даже дышать стало легче. — Тогда, если можно, я не буду смотреть их представление.

— Как скажете, — в Геллерте не чувствовалось и тени недовольства, за что я не могла не быть ему благодарной. — Я распоряжусь, чтобы им передали вашу волю. А теперь, не хотите ли вернуться в свои комнаты? Спускается роса.

Уже? Я ощутила себя ребёнком, который сначала не хочет выходить на улицу, а потом его не загонишь обратно домой. Однако в последний раз скользнула по окоёму жадным взглядом и согласилась:

— Конечно.

Вот так и получилось, что эта прогулка запомнилась мне пространством, красками и запахами, но никак не известием о скором приезде чужаков.

Глава 11

Ночь я провела в одиночестве и на удивление спокойно, а утром попросила Лидию подать завтрак в комнату. И если камеристка и была не согласна с таким приказом, виду она не подала.

Однако убирая грязную посуду, не без робости предложила:

— Госпожа, я прошу прощения, но чем вы собираетесь сегодня заниматься?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Может быть, читать, может быть, рисовать. А почему ты спрашиваешь?

Лидия потупилась.

— Понимаете, — с запинкой начала она, — в замке есть чудесная оранжерея. Я могла бы сопроводить вас туда, чтобы вы погуляли…

— Нет! — ответ прозвучал так резко, что бедняжка съёжилась. — Я не хочу гулять и прекрасно себя чувствую в своих комнатах.

— Да, госпожа, — пролепетала Лидия, не смея поднять глаз. — Прошу прощения.

Мне тут же стало совестно: она ведь наверняка хотела как лучше.

— Ничего, — я постаралась, чтобы голос звучал дружелюбно. — Если мне надоест здесь сидеть, я обязательно воспользуюсь твоим предложением.

— Спасибо, госпожа, — камеристка присела в таком низком реверансе, будто я была особой королевской крови.

«Кстати, откуда взялось это сравнение? И почему у меня чувство, будто в нём есть зерно истины?»

Я слегка нахмурилась, однако сразу же отогнала раздумье: не хватало ещё, чтобы Лидия приняла мою хмурость на свой счёт, и ответила:

— Не за что. А теперь забирай поднос и можешь быть свободна.

Камеристка сделала ещё один реверанс, торопливо собрала остатки завтрака и выскользнула из комнаты. Я же подошла к окну и замерла, невидяще глядя в чистую небесную синь.

«Его светлость главный распорядитель двора герцог де Ла Фонтен!»

Чистый звук гонга, плывущей по огромной, ярко освещённой зале над головами пышно разодетых гостей. Идущий по ковровой дорожке высокий сухопарый мужчина в фиолетовом камзоле. Его русые с сильной проседью волосы по последней моде собраны в низкий хвост, через плечо перекинута золотая лента королевского распорядителя.

«Господин герцог, госпожа герцогиня, счастлив вас видеть. — Мужчина вежливо кланяется. — Госпожа Кристин, сегодня ваша красота затмевает луну и звёзды».

«И мы рады вас видеть, господин де Ла Фонтен, — раздаётся в ответ голос отца. — Как августейшее здоровье Его Величества?»

Королевский распорядитель поправляет ленту.

«Его Величество в добром здравии и шлёт своей дражайшей племяннице наилучшие поздравления. А также, — де Ла Фонтен щёлкает пальцами, и из-за его спины, как паяц из табакерки, возникает лакей, — вот эту небольшую безделицу».

Он принимает из рук слуги оббитую пурпурным бархатом шкатулку, на крышке которой золотом выткан королевский знак. Откидывает крышку, и из под неё вырывается сияние тяжёлого бриллиантового колье.

Заморгав, как будто и впрямь ослеплённая драгоценным блеском, я вернулась в настоящее — в сиреневую гостиную. За много льё и дней от Речного замка и восемнадцатого дня рождения Кристин де Ла Ренн.

— Королевская племянница. — Собственный голос показался чужим как никогда. — Что же, это многое объясняет.

И то, почему меня вёл под венец сам король.

И то, почему Геллерту было так важно жениться на мне, хотя он этого и не хотел.

«Не хотел?»

Я прижала ладони к вискам.

«Госпожа Кристин, не буду скрывать очевидное: предстоящая свадьба — принуждение для нас обоих. Для вас — со стороны родителей, для меня — политики и блага моей страны».

Геллерт. Он говорил это… когда? До свадьбы? У воспоминания был отчётливый запах зимней свежести и привкус снега.

Я поняла, что не дышу, и рвано втянула носом воздух. Голову изнутри простукивали молоточками, но меня хотя бы не тошнило. Только перед глазами стоял вчерашний рисунок — одинокая девушка, сломанный мост, пропасть.

— Политика, — с непонятной тоской повторила я. И охнула, когда в голове взорвалось ещё одно воспоминание.

«В конце концов, это всего лишь слияние двух состояний. Не знаю, зачем нужен брак: можно было просто составить договор. Но раз уж старику так хочется, почему нет? Дочка у него вполне симпатичная».

Тягучий циничный голос — похожий и не похожий на голос Геллерта. Я судорожно вцепилась в подоконник, сражаясь с дурнотой и больше всего боясь снова лишиться сознания. К счастью, на этот раз обошлось, и волна приступа пусть и с издевательской неторопливостью, но отхлынула, оставив меня по-рыбьи дышать ртом.

«Всё, хватит на сегодня воспоминаний».