Предатель (ЛП) - Райан Энтони

— Ничего не будем делать, пока не доберёмся туда, куда он нас ведёт. — Я взял её молот и сунул ей в руки. — Держи наготове. Он из-за чего-то нервничает. А то, что может заставить нервничать его, меня пугает до усрачки.

Мы провели ещё три дня в лесу, прежде чем он начал меняться. Постепенно землю стали разрывать овраги и ущелья, а деревья становились всё ниже и ниже. Всё чаще встречались дубы, тисы и ясени, а небо потускнело, и лишь изредка сквозь кроны мерцала синева. Эйтлишь скорости своего шага не снижал, и все дневные часы мы маршировали на юг. Когда останавливались на ночлег, он исчезал, пока мы с Джалайной разбивали лагерь и пытались распределить оставшиеся припасы. Не знаю, нуждался ли во сне наш громадный проводник, но за всё время пути я ни разу не видел его спящим. Кроме того, с течением времени его настороженность возрастала. По утрам я видел, как он бродит среди деревьев, навострив уши в ожидании угрозы, которую отказывался озвучить.

Вечером четвёртого дня мы подошли к поселению, и это оказалась гораздо более крупная версия каэритской деревни, в которой я зимовал годом ранее. Жилища с покатыми крышами здесь так же сливались с ландшафтом, а люди, собравшиеся поприветствовать Эйтлиша, были столь же разнообразны по цвету кожи и отметинам на лицах. В первых рядах толпы шла группа таолишь. Их вёл высокий темнокожий мужчина с длинными, заплетёнными в косу седыми волосами, которые подчёркивали худощавое и атлетическое телосложение. Учитывая всё, что я знал о том, как стареют каэриты, можно было только догадываться, сколько ему лет, но осторожное уважение, с которым он приветствовал Эйтлиша, говорило о значительном опыте.

— Торфаер, — сказал Эйтлишь, кивнув старому воину в ответ, и посмотрел на дюжину таолишь за его спиной. — И это всё? Я надеялся, будет больше.

— Мы ждём людей из горных лагерей, — ответил Торфаер. — Направимся на север, когда они прибудут.

— Не задерживайтесь слишком долго. И убедите своих вейлишь присоединиться к вам. Для того, что ждёт впереди, потребуется каждый лук и каждый клинок. — Эйтлишь шагнул поближе и заговорил тише: — Вы видели недавно паэлитов? Я чуял их на ветру.

— Я тоже, хотя никого не видел. Мы нашли следы в дне пути на запад. Большая группа, и так далеко от равнин.

Эйтлишь тихо прорычал в знак подтверждения, а потом бросил краткий взгляд в нашу сторону.

— Этим ишличен нужен приют на ночь. И достаточно еды для длительного похода.

— Это будет сделано. — Торфаер замолчал, его худощавое лицо напряглось от неохоты. — Здесь есть те, кто хотел бы получить прикосновение Эйтлиша. Если ты готов поделиться.

— Всегда.

Эйтлишь послушно ушёл с толпой каэритов, а некоторые задержались, чтобы поглазеть на меня и Джалайну, и вперёд вышла молодая воительница. У неё были медные волосы, свойственные здесь многим, и пока она какое-то время внимательно разглядывала нас, на её веснушчатом лице читалось скорее любопытство, чем враждебность.

— Вы… идти, — наконец сказала она на коверканном альбермайнском, повернулась и поманила нас за собой. Она провела нас по извилистым, покрытым листвой улочкам посёлка к берегу узкой реки, протекающей через его центр.

— Спать там, — сказала медноволосая женщина, указывая на мельницу. Это было первое подобное сооружение, которое я видел на каэритских землях — меньше своих альбермайнских аналогов, но лопасти водяного колеса были шире и вращались с невероятно высокой скоростью.

— Что вы здесь мелете? — спросил я по-альбермайнски, поскольку не знал соответствующего термина в каэритском. — Я думал, ваш народ не растит пшеницу.

— Мы растим… много всего, — она сосредоточенно хмурила лоб, подбирая правильные формы слов. — Что земля… позволяет.

Она толкнула двери мельницы, и мы увидели помещение без мебели, но наполовину заставленное бочками с зерном.

— Я принести… шкуры, — сказала наша хозяйка. — На которых спать.

— Было бы здорово, — сказала Джалайна и поморщилась, осматривая наш временный дом.

— Я Элвин, — сказал я женщине по-каэритски, а потом кивнул на спутницу: — А она Джалайна.

— Я знаю твоё имя, — сказала таолишь. Я заметил в ней любопытную застенчивость и понял, что по её ощущениям она находится в присутствии кого-то важного. Снова заговорила она уже на своём родном языке, с оттенком юношеского рвения к потенциально запрещенным знаниям.

— Ты встречал её, — сказала она. — Доэнлишь. Она прикоснулась к тебе.

— Да, — сказал я, заставив себя вежливо улыбнуться.

— Да. — Она подошла ближе, широко раскрыв глаза. — Я это чувствую.

Я заметил, как напряглась Джалайна, когда эта женщина протянула руку и прижала ладонь к моей груди.

— Её прикосновение глубоко в тебе, — почтительно прошептала она. — С тех пор, как умер мой дед, я не встречала никого, кто носил бы её метку.

— У тебя есть ваэрит? — рискнул предположить я. Её жест меня смутил, но мне не хотелось отстраняться, чтобы не вызвать обиду.

Она улыбнулась и кивнула.

— Маленькое семечко, но оно может вырасти, как говорит Эйтлишь. — Убрав руку, она резко выпрямилась и снова перешла на альбермайнский. — Меня зовут… Патера. Я принесу шкуры сейчас... и еду.

— Что такое паэлиты? — спросил я, когда она направилась к двери. — Я не слышал о таких животных.

— Не животные, — сказала Патера. — Паэлиты — это каэриты, которые ездят на паэла, и живут в основном на южных равнинах.

Я различил в её позе определённую неприязнь, даже немного враждебность.

— Они ваши враги?

Это вызвало выражение глубокого недоумения на её лбу, как будто она не могла понять, как у человека, носящего знак Доэнлишь, язык поворачивается задавать такой глупый вопрос.

— Каэриты не воюют друг с другом, — ответила она и покинула мельницу.

Некоторое время я внимательно осматривал механизмы мельницы, чувствуя на себе тяжесть взгляда Джалайны. Привод колеса — замысловатая конструкция из зубчатых деревянных колёсиков — казалась гораздо более сложной, чем те, которые я видел раньше. Причина такой сложной конструкции стала очевидна, когда я заметил камень поменьше, вращавшийся рядом с цилиндрической пластиной жернова. Он вращался быстрее и, казалось, был сделан из плотного блестящего материала, тогда как его более крупный спутник представлял собой плиту изрытого известняка. Вытащив кинжал, я поднёс лезвие ко второму камню, мгновенно породив шквал искр.

— Остроумно, — сказал я. — Никогда такого не видел.

Но Джалайну так просто было с толку не сбить.

— Она смотрела на тебя так, как люди смотрят на неё, — сказала она, и не надо было уточнять, кого она имела в виду. В её тоне звучало то же требование внести ясность, которое я слышал после убийства Арнабуса в соборе Атильтора.

— У каэритов много верований, которые кажутся нам странными, — ответил я, водя клинком кинжала по камню.

— Нет, — Джалайна подошла, пристально глядя на меня, так что пришлось встретить её взгляд. — Хватит секретов, Элвин Писарь. Я уходила, но вернулась, и, думаю, ты знаешь, почему. Я прошла с тобой весь этот путь, но шагу дальше не сделаю без ответов. Кто такая Доэнлишь? Что такое её метка? И главное, что овладело тобой и заставило ебать ту чокнутую суку, которой мы так глупо служили?

К счастью, Джалайне вскоре удалось найти рычаг, который отцеплял вращающиеся камни от шестерёнок, избавив нас от постоянного жужжания. Я думал отказать ей, считая, что это будет в своём роде доброта. Я не сомневался, что без ответов она сдержит слово и оставит меня в этом путешествии в компании одного только Эйтлиша. Но не эта печальная перспектива развязала мне язык. Честность — меньшее из того, что я был ей должен.

Итак, мы сидели на мельнице в сгущавшемся мраке, который лишь немного разгоняла маленькая свечка. Её принесла Патера вместе со шкурами, в которые мы завернулись, и я рассказывал Вдове свою историю. Я ничего не упустил из виду, даже самые странные эпизоды, которые рациональный ум либо презрел бы, либо отбросил как причудливую чепуху. Некоторые из них текли легко. Некоторые было труднее выделить из парада замешательства и самообмана, что мы называем памятью. Но, конечно, та часть моей жизни, которая не поддавалась истинному объяснению, даже для меня, была ответом на её главный вопрос.