Плеснув что‑то в кубок, она как ни в чем не бывало подала напиток королю. Тот без задней мысли выдул все до капли, а потом, схватившись за сердце, рухнул на пол. Королева в ужасе упала рядом.
А затем потянулась к короне…
– Власть и гордость – вот причина всех пороков! Власть развращает, делает сердца каменными, и даже лучшие люди твердеют душой, чтобы воплотить свои безумные фантазии! Именно власть…
Пока он болтал, слушатели понимающе кивали головами. А вот я скрипел зубами от ярости.
Ах, вот ты какой, уличный болтун! Ну‑ка иди сюда… И напрочь забыв про золото, я принялся двигаться сквозь толпу. Когда до этого клеветника оставалось каких‑то шагов десять, раздался свист, а за ним и новый голос:
– Эй, вы! Жители этого города! Эй, вы, убогие, замученные, замордованные! Эй вы, голодные, пьяненькие и блохастые! Поднимите головы! Я здесь, чтобы осчастливить вас!
Немедленно забыв про нравоучительный рассказ, зрители обернулись на звук. Я тоже. А шел он с крыши соседнего дома – на самом краю стоял человек в длинном развевающимся пальто. На голове был цилиндр, а вот в руках он держал огромный мешок.
Подняв его в воздух, человек крикнул:
– Это золото служило жадности, глупости и черствости одной старой мошенницы! Несть числа людям, которых она довела до нитки, разорила и оставила ни с чем! Теперь, когда ее черное сердце остановилось, ее богатства послужат вашему счастью! Вот!
И он подбросил мешок. Он громко зазвенел.
Я же от удивления раскрыл рот. Этот звон… Это…
– Держите, люди города! Это мой подарок вам!
Открыв мешок, он сунул туда руку. Мигом позже горсть золотых монет заблестела в лучах фонарей и догорающего заката.
– Нет, стой! – рыкнул я, но было уже поздно. Золотые монеты полетели в воздух – он швырял их с крыши как сеятель. И прямо в толпу.
Люди, только увидев, как им на головы сыпется целое состояние, неистово закричали. А затем начали толкаться. Через секунду даже гиганты спрыгнули со своим фальшивых ног и кинулись в кучу. На землю посыпались факелы, топоры и разноцветные парики.
И вот площадь обуяли сплошь злобные голоса.
– Эй, отдай! Это мое!
– Уйди, малявка!
– Куда руки тянешь⁈
Следом разразилась жуткая давка. Люди прыгали и пытались поймать монеты на лету. Кто‑то заплакал, а мамаши принялись уводить своих карапузов подальше. Поднялся крик.
– Мое! Мое! Отдай!
– Вот! Вот! Все вам, люди! – все хохотал псих, швыряя в толпу одну горсть за другой. Опустошив мешок на половину, он просто перевернул его и принялся вытряхивать все монеты до одной. – Берите все! И помните, кто осчастливил вас!
Оттолкнув очередного идиота, я подавил в себе желание тоже кинуться в общую кучу и бросился в сторону крыши – этот мерзавец не должен уйти!
Но стоило мне сделать несколько шагов, как на крыше дома прямо над сценой показалось движение.
А затем там объявилась она.
– Вор! Украли! Мое золото… – и вслед мерзкому старушечьего голоску черная тень поползла по отвесной стене. – Найти… Воры! Воры! Мое! Мое!!!
Щелкнув жвалами, паучиха плюнула паутиной и толстая, блестящая нить, перекинулась через площадь. Затем тварь прыгнула и зависла над головами людей.
– Мое! Мое! УБЬЮ ВСЕХ ВОРОВ!
Люди же не видели ничего – они самозабвенно набивали себе карманы моим золотом.
Глава 4
Почему ты такой злой?
– Мама, смотри паучок! Смотри!
– Не мешайся, родная. Мама собирает деньги тебе на институт!
Эту тварь, сидевшей над головами «зрителей», видели только я да дети, которые смотрели наверх во все глаза. Жвалы паучихи щелкали, а из пасти одна за другой капали ниточки слюны. Одна из них упала на спину какой‑то дамы, но та даже не дернулась – с горящими от жадности глазами пыталась дотянуться до монеты, попавшей под ногу какому‑то толстяку.
– Мама, наверху! Спектакль продолжается!
– Хорошо, милая, иди не мешайся! Эй, это моя цепочка!
Однако кое‑кто из детей так не считал: при одном взгляде на это чудище, то из одного конца толпы, то из другого слышался испуганный плач. И с каждой секундой он становился только громче.
– Мама… мама! Мне страшно, пойдем!
Я же взбирался на сцену. С топором в руке. Золотой зов исходил у паучихи из брюха, и у меня был только один шанс добраться до нее.
– Мое! Мое! Все мое! – и отставив зад, тварь приготовилась кинуться в толпу. – ВОРЫ!
Раздался крик, а затем огромное черное тело с восемью лапами распростерлось в воздухе. Дети истошно закричали и закрыли головы руками.
– Мама‑а‑а‑а!
– МОЕ‑Е‑Е‑Е!
Топор, закрутившись, сбил тварь на подлете. А затем прилетел и мой кулак – и прямо в красный глаз. Исторгнув визг, паучиха полетела прямо в шатер со сладким сиропом. За грохотом последовал визг, а следом и гигантское облако пара.
– Как больно! Как больно!
Там я ее и нашел, всю ошпаренную и стонущую. Единственный целый глаз смотрел на меня с животной ненавистью.
– Человек… – прошипела она, поднимаясь на ноги. – Ты совершил самую страшную оши…
Но столкнувшись со мной взглядом, паучиха вздрогнула.
– Кто ты?..
– Не человек, – улыбнулся я, сжав кулаки с золотыми кастетами. – И все твое золото принадлежит МНЕ.
Паучиха подобралась. Передние лапы сжали ее брюшко, внутри которого послышался тот самый звон.
– Мое… Все мое…
Задние лапы заскрежетали по земле. Глаз блеснул.
– Мое! Мое! Золото только мое! – и взвизгнув, тварь кинулась на меня.
* * *
На карнавале.
Больше монет не попадалось, и даже самые отчаянные начали приходить в себя. Остальные же смотрели в одну точку – в сторону разрушенного шатра, откуда доносились звуки схватки и страшные крики.
– Мне не показалось?.. – спросила девушка, прижимая к себе своего карапуза. – Это был гигантский портальный паук?
– Мама, а тебе нравится представление?
– Мне кажется, это не представление…
– Эй, дед, – и некоторые обернулись к чародею, который выглядывал из‑за кулис на сцене. – А ты не переборщил со своими иллюзиями?
Из шатра послышался такой неистовый стон, что все голоса разом смолкли. Вдруг наружу выкатилось нечто черное, и люди с визгом хлынули прочь. Это была голова – той самой паучихи, которая чуть было не прыгнула в толпу.
За ней вышел молодой человек. В руках он сжимал окровавленный топор, а еще мешок, в котором блестело золото. Поставив ногу на отрубленную голову паучихи, парень обвел собравшихся пристальным взглядом.
– Так… – сказал он, взвалив топор на плечо. – Короче, жили они долго и счастливо, и на том сказочке конец… Всем спасибо за внимание! А теперь, прошу, потрудитесь сдать реквизит.
И подняв над головой мешок, он встряхнул им.
– Все кидайте сюда. А иначе ровно в полночь все ваши «золотые» превратятся в кучки угля. Или во что‑нибудь похуже…
* * *
Когда последняя монетка упала в мой мешок, я с улыбкой затянул веревку и взвалил его на плечо. Мешок оказался тяжелым. Очень.
– Идите ко мне, мои золотистые, – с любовью проговорил я, поглаживая мешок, из которого доносился радостный звон. – Так, кто еще не сдал реквизит? Ты!
И я ткнул пальцем в какого‑то толстяка, который старался смотреть в другую сторону. От него попахивало целым десятком монет.
– Я знаю, что ты прячешь у себя золо… в смысле реквизит!
– Ничего у меня нет! – попытался он отбрехаться, но на выручку мне пришла его подружка.
– Как это нет, Степа? Я видела, как ты набивал полные карманы! Ты чего, собрался нести домой эту гадость⁈
– Молчи, дура!
Но женщина прыгнула на него как коршун. На пол посыпались золотые – мое сердце аж подскочило от этой душещипательной сцены.
