Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Я чувствую, как она меня хочет — нутром. И хочу удовлетворить её сильнее, чем дышать. Но она отдала мне руль — я не отдам его обратно в последний момент.

— В ванну.

Хейвен целует меня в кончик подбородка, отступает и снова скользит в воду. Как бы мне ни хотелось ещё помучить себя, любуясь её каждым движением, ждать больше не могу. Я показываю ей жестом «не двигайся» — будто она вообще думала шевелиться — и бегу в комнату за презервативом. Когда возвращаюсь и подхожу к борту, вижу, как у неё подрагивают ладони, пока я нависаю над ней: хочется схватить меня и тянуть ближе, от нетерпения.

Хейвен раздвигает ноги и обхватывает меня крепко, так, что я бы не вырвался даже под пыткой. Я упираюсь предплечьями в край ванны и касаюсь её губ. Она тянется за глубоким поцелуем — я отстраняюсь. Наклоняю голову и смотрю, не скрывая улыбки.

— Знаешь, чего я хочу, Хейвен?

Она качает головой.

Я скольжу ртом к её уху и шепчу:

— Я хочу зарыть в тебе каждую часть себя, всё, чем я являюсь. Каждый день. Утром и ночью. Хочу вернуться в Йель и сказать твоему брату, который так уверен, какой я мудак, какого вкуса его сестрёнка. Хочу рассказать Аполлону, как ты шепчешь моё имя — а не его. Хочу привезти тебя в планетарий, включить звёзды на потолке и целовать твою кожу, освещённую созвездиями. Хочу быть с тобой в твоей комнате, в той маленькой берлоге, где ты живёшь с Джек, и пропитать простыни теплом моего тела — оставить на них свой след, чтобы ты помнила: туда не должен ложиться никто другой. Хочу твоё тело в моей кровати — и, хотя с тех пор, как ты спала в ней, я менял покрывала миллион раз, твои следы так и не ушли. Я бы отвёл тебя ночью в кафетерий, когда там пусто, и дал послушать стенам, сколько раз я заставляю тебя стонать моё имя. — Я делаю паузу. Не знаю, сколько ещё выдержу. — Я хочу тебя всем возможным способом — даже теми, которых ещё не придумали. Понимаешь?

Но это риторика. Она и так понимает — слушает, не перебивая. Её пальцы сжимают мой бицепс, моля прекратить слова и перейти к делу.

Я вхожу в неё одним движением, до самого дна. Хейвен выгибается, вонзает ногти мне в спину. Я шепчу ей в ухо, задыхаясь — хотя формально контроль у меня, теряюсь я.

Я не двигаюсь. Замираю.

— В Ночь светлячков ты нарисовала полный стакан. Твоё желание — хотя бы раз получить «полный стакан». Я не могу тебе его дать. — Её веки распахиваются, в глазах — изумление. — Я не могу дать тебе стакан воды. Это слишком мало. Я дал бы тебе целый океан. Такую безбрежную воду, чтобы компенсировать все разы, когда тебе не хватало.

Облегчение проходит по её лицу волной. Я знаю, что она сделает дальше — и позволяю. Она хватает меня за шею и целует. Тёплый язык прорывается между моих губ; я стону и распахиваю их шире. Она подаётся вверх — я сразу подстраиваюсь, вхожу медленно и глубоко. Почти выхожу — и снова в неё, до перехвата дыхания. Столько раз подряд, что она начинает всхлипывать от удовольствия.

Левой рукой я удерживаю её лицо, правой цепляюсь за край ванны. Смотрю ей в глаза и двигаюсь всё быстрее — вода плескает через край, заливая пол.

И когда наслаждение накрывает её, веки опускаются — я возвращаю её шёпотом:

— Не закрывайся. Пожалуйста. Смотри. Смотри на меня до конца.

В моём голосе есть что-то, что убеждает её. Её пальцы сцепляются в моих волосах — единственном сухом месте — и, несмотря на резкость моих толчков, она гладит меня нежно, наперекор всему.

— Хайдес… — шепчет. — Пожалуйста.

Я на миг замираю:

— Пожалуйста?

Она притягивает меня к отчаянному поцелую. И на секунду я боюсь, что это момент, когда она жалеет о случившемся. Но она лишь отрывается ровно настолько, чтобы выдохнуть мне в губы:

— Пожалуйста, влюбись в меня.

Сердце проваливается. Один удар пропадает. А следующий болит. Оно расколото. Я не знаю, что ответить. Не знаю, как. Что я могу? Я не сумею сказать «я люблю тебя», даже если это будет ложью. И не сумею сказать это, даже если это правда.

Жизнь научила меня не любить никого и ничего — потому что мне не вернут столько же. В пять лет жизнь объяснила, что вопрос «когда мама за мной вернётся» из приюта приносит только ответ: «Она не хочет тебя». Потом — что, когда невероятно красивые мужчина и женщина с добрыми улыбками забирают тебя «в дом», они на самом деле просто испытывают тебя. Запирают в лабиринте, чтобы решить, достоин ли ты юридически стать их сыном. Меня бросили однажды — мать, которая не любила меня. И приняла в объятия — другая «мать», которая тоже не любила. На мой шрам смотрели с ужасом. На меня — с жалостью. С презрением — те, кто считают, что знают меня. Я никогда не получал любви ни на грамм. Если стакан Хейвен всегда был наполовину, мой был пуст. Я до сих пор тот ребёнок со стаканом в руке, ищущий хоть каплю, чтобы налить. Тот стакан я разбил давно. И не хочу снова склеивать осколки ради очередного разочарования.

Если бы Хейвен остановилась и подумала… одно, ничтожное, мгновение — она бы поняла, что я не тот выбор. Ей понравился Аполлон. Он — правильный ответ. Или любой парень из Йеля, с «обычной» семьёй и без шрамов — наружных и внутренних. Ей понадобится совсем немного, чтобы осознать ошибку. И я к этому готов.

Сейчас отчаяние — во мне. Я двигаюсь жёстче, поднимая ванне волны, что шлёпают по нашим телам и льются на пол. Перехватываю её бёдра, чтобы помогать себе и сильнее сталкивать её таз с моим. Хейвен подо мной теряет контроль. Царапает мне спину и уже не пытается двигаться сама. Полностью отдаётся мне — моему желанию, моим рукам и каждому сантиметру, что врывается в неё и толкает к оргазму.

Я чувствую и свой край. Больное напоминание: так вечно не бывает, как бы ни хотелось. Почти уверен — мы кончим вместе, в один миг. Моё имя на её губах и её — на моих, перемешанные с порванным дыханием.

Мы замираем. У Хейвен глаза закрыты — у меня раскрыты: я не хочу потерять ни секунды. Я поднимаю её за спину, усаживаю на борт ванны — её ноги по бокам моих бёдер. Кладу лоб к её лбу и целую в щёку.

— Тебе обязательно так рано улетать?

— Так решили твои родители, когда выдали мне билеты.

Хейвен улетит в это воскресенье утром. Джокс проводит её в аэропорт и проследит, чтобы всё прошло гладко. Я даже не пытался сказать родителям, что поеду с ней; не хочу, чтобы они поняли, насколько она для меня важна. Кронос и Рея Лайвли из тех, кто любит отнимать у тебя всё, что стоит выше них.

— Как бы то ни было, — продолжаю, — мы с остальными вернёмся ночным рейсом. Завтра утром я буду в Йеле.

— С красным яблоком в руке, — дразнит она.

Я заправляю прядь с её лба, и она смотрит на меня. Смотрит — и у меня язык завязывается в узел.

— И взгляд — только на тебе, — добавляю.

Она проводит пальцами по шраму на левом боку. Я позволяю — мне это нравится. Я бы отдал ей и своё бьющееся сердце. И пока я упиваюсь этой нежностью на её лице, сам не замечаю, как шепчу:

— Ты уверена, что не хочешь лететь с нами сегодня ночью?

Хейвен замирает, ладонь всё ещё прижата ко мне:

— Осторожнее, Хайдес, а то я подумаю, что ты будешь скучать.

Я раскрываю рот, но звук не выходит. Чтобы не выглядеть идиотом, закрываю его. И вместо того, чтобы признаться, что да, я сойду с ума без неё, что мне уже не хватает её — лишь от мысли о скорой разлуке, — я отодвигаюсь.

Она понимает, что загнала меня в угол. Вместо того чтобы давить, берёт флакон пены с нишы в стене, выдавливает на ладонь щедрую порцию и начинает мыть меня. Её маленькие ладони нежно трут мою кожу. Я закрываю глаза и отдаюсь этому прикосновению — тихому и успокаивающему. Подушечки пальцев скользят по прессу — я напрягаюсь, потому что снова хочу быть внутри неё и целовать до изнеможения её мягкие, полные губы.

Мы смываем пену друг с друга; когда она поворачивается ко мне спиной и одним взглядом просит ополоснуть ей спину, в сердце колет. Как возможно, чтобы что-то настолько красивое и чистое, упрямое и храброе, с таким умным и хитрым мозгом — выбирало меня? Я вообще достоин?