Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Теперь мои брат с сестрами за столом. Рея тоже садится, закидывает ногу на ногу и не спускает глаз с мужа. Стоим только мы с отцом. Он делает ещё добрый глоток и поманивает меня пальцем — подойди.

Ничего хорошего. И всё же я не понимаю, чем успел его прогневить. Мы с Афиной больше не конфликтовали — значит, дело не в её мании быть идеальной дочерью.

Я подхожу. Он молчит. Разглядывает меня, слизывая вино с губ. Бокал ещё наполовину полон. Протягивает.

— Почему бы тебе не допить? Мне больше не хочется. Хочу пустой бокал.

Я подчиняюсь. Отчасти потому, что вино отменное, отчасти — потому что ему лучше не перечить. Осушаю бордовую жидкость, терпкую и густую, она обжигает горло.

Кронос довольно забирает бокал. Крутит стекло в пальцах и говорит:

— Встань на колени.

— Отец, — вскакивает Аполлон.

— Аполлон, сидеть, — рявкает мать — так, что мороз по коже.

Я падаю на колени, не отводя взгляда отца.

— Поклянись, что с этого момента будешь говорить мне правду.

С трудом сглатываю. Я — нервный комок. Или сейчас будет «показательная порка» в стиле Кроноса Лайвли, или он просто затеял спектакль.

— Клянусь.

Он продолжает играться бокалом.

— Между тобой и Хейвен Коэн есть что-то, что выходит за рамки знакомства и касается интимного?

Не думал, что он так витиевато спросит, сплю ли я с девушкой.

— Да. — Лгать бессмысленно: Кронос задаёт вопросы, ответы на которые уже знает. Он проверяет честность.

И правда — улыбается.

— Знаешь, чего не хватает нашей семье? Гармонии совершенного числа, — шепчет, и глаза у него светятся — я узнаю этот чистый, отмороженный восторг. — Гармонии чётного числа. Числа шесть.

Я хмурюсь.

И понимаю сразу.

— Три мужчины, — спокойно произносит он, голос сладкий, как мёд. — И две женщины. Третья женщина была бы восхитительна, не находишь?

— Отец… — пытаюсь возразить.

Но его лицо темнеет. Как если бы серые тучи внезапно закрыли солнце в летнее утро. Он швыряет бокал о стол — стекло взрывается, в руке остаётся ножка с отломанным острым «льдиной» основания. Он проводит по кромке подушечкой указательного — специально, чтобы показать: больно. Кровь течёт по ладони и пачкает белую рубашку.

Он подносит окровавленный палец к моему лицу и проводит им по всей правой стороне.

— Я всегда думал, что твоё лицо негармонично, сын мой. И не потому, что у тебя чудовищный шрам, рассекающий левую сторону тела. А потому что на правой — зеркального нет.

Я держу дыхание, пока не начинает кружиться голова. Чуть качаюсь вперёд — отец берёт меня за подбородок.

— Хотел бы ты, Адис? — любопытствует. — Хотел бы зеркальный шрам?

Я мотаю головой.

— Тогда держись подальше от Хейвен.

Не знаю, откуда беру смелость и силу, но ответ срывается сразу:

— Нет. — Коротко. Жёстко. Импульсивно. Иррационально. Первая честная реакция на такой «запрос».

Кронос смеётся. Глухо — и всё истеричней.

— Так и думал. Маленький подкидыш наконец узнал, что такое любовь? Сомневаюсь. Как думаешь, сколько понадобится Хейвен, чтобы понять: выбрала не того брата? Не то чтобы Гермес и Аполлон были без изъяна — но кто угодно лучше тебя.

Стул скребёт по полу. Кто-то поднимается — может, чтобы помочь мне.

— Сядь, Афродита, — приказывает Рея. — Никому не двигаться. И уж тем более — не вставать. Поняли? Сидеть, — последние два слова она выстреливает, дрожа от злости.

Кронос отпускает мой подбородок и приставляет острое стекло к моей щеке, прикидывая угол — как резать.

— Ты хочешь Хейвен, — констатирует. — Но её хотим и мы с матерью. Мы хотим, чтобы она стала одной из нас. Лайвли.

Я отчётливо слышу реакции братьев и сестёр. Несмотря на запрет, Афина первой громко возмущается. Краем глаза вижу Аполлона и Гермеса — они переглядываются, рты распахнуты.

— Вы ещё не сделали выводов с прошлого раза, с Минтой? — спрашиваю. — Вы же хотели и её.

— Хотели. И она не прошла лабиринт. Мы позволили ей работать на нас, на вторых ролях. Думали, она лучше, чем оказалась, — вступает Рея. — Хейвен нас не разочарует. По крайней мере, надеемся.

Нет. Нет. Нет. Всё это неправильно. Нет. Нет. И ещё раз, чёрт возьми, нет.

— У неё есть семья. Она не заслужила всего этого, — шиплю.

Я на миг боюсь, что родители взбесится, но Кронос откладывает разбитый бокал и делает неожиданное: опускается передо мной на колено и берёт моё лицо в ладони.

— Нет, она не заслужила. И мы не заслужили, чтобы наш сын ошивался с девчонкой. Отвлекается. Вот кто она. Как и любовь вообще. Бесполезные вещи. Вы знаете, свою задачу, своё будущее. И никто не должен мешать.

— Это всего лишь секс, — бормочу.

— Это не «всего лишь секс», — орёт он мне в лицо. Его ладонь сползает к шее и сжимает чуть сильнее, чем нужно. — Ты поклялся говорить мне правду, Хайдес. Соври ещё раз — и я изуродую твоё лицо так, что ты себя в зеркале не узнаешь!

Слюна попадает «не туда». Я закашливаюсь и щурюсь, не в силах выдержать ярость, слепящую его зрачки.

— Прости, отец.

Он будто остывает — ослабляет хватку. Проводит по щеке, как поглаживая.

— Хейвен — хороший выбор, но не единственный, — этого хватает, чтобы я распахнул глаза. — Если будешь держаться от неё подальше, если оттолкнёшь и прекратишь эти подростковые сопли про закаты и «трах на берегу», мы оставим её в покое.

Медлю. В этой угрозе что-то не сходится.

— А если я не захочу? Если не сделаю этого? Вы не можете заставить её играть. Стать одной из нас. Она не станет.

Кронос смотрит серьёзно, но, видимо, сдерживался — потому что лицо ломается в злую улыбку. Он смеётся так, что отпускает меня и хватается за ножку стола. Рея бесстрастна, а братья с сёстрами шокированы, как и я.

— Ты серьёзно, сынок? — спрашивает, всё ещё забавляясь. — Думаешь, Хейвен откажется от наших денег? От нашей помощи? У отца уже долги. Я могу довести их до такого, что деньги им понадобятся ещё отчаяннее. Я могу заставить её умолять стать одной из нас.

— Она не… — пытаюсь возразить.

Кронос резко встаёт, цепляет меня за шею. Дёргает вверх — я привстаю, и к лёгким приходит всё меньше воздуха.

— Хейвен такая же, как мы, как ты. Она живёт ради победы. Нет ничего важнее игры, денег и семьи. Она бы никогда не выбрала тебя. Запомни, сынок. Потом спасибо скажешь.

Поняв, что мне не хватает воздуха, он отпускает.

Мне нечего сказать. Нечем крыть. Потому что нет ничего, что могло бы вытащить меня отсюда. Кроме как принять условия. А я не могу позволить отцу провернуть с Хейвен свои фокусы.

— Если я закончу… всё, — лепечу по-идиотски, — вы оставите её в покое? Мы столкнёмся через неделю — и на этом конец?

Прежняя ярость исчезает. Сразу. Будто её и не было. Он поправляет мне пиджак на плечах, зачесывает волосы назад — тщетная попытка навести порядок.

— Сделаем так, Адис мой.

Горло сухое, слюна не сглатывается. Сердце по-прежнему колотится, как сумасшедшее. Но я не спорю. Я не хочу, чтобы Хейвен досталась наша судьба — даже если в ней хватает «плюсов». И как бы ни было больно физически от мысли, что мне придётся оттолкнуть её, ещё больнее — представить, что она станет частью семьи.

Отец садится, готов есть, будто ничего не случилось. Я почти поднимаюсь, когда в поле зрения появляется рука. Маленькая, тонкая рука. Рука Афродиты. Сестра улыбается мягко — молча обещая, что всё позади и будет лучше. Я хватаю её, хоть и не использую, чтобы встать: для неё я слишком тяжёл.

Я обнимаю её за плечи, прижимаю к груди, а запах цветов и лаванды щекочет ноздри.

— Se agapó, aderfe mou, — шепчет она мне, прежде чем мы расходимся по местам.

Я ем молча. И ни на кого не смотрю. Во мне — смерть. Я коснулся врат Рая, они распахнулись для меня. И я снова рухнул в Ад. Где мне и остаться навсегда.

Глава 32

Правильная дверь