Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Загадки стары, как сама история человечества. Греки тоже их любили: они были и развлечением, и поводом для размышлений. Одна из самых известных в классической мифологии — загадка, которую Сфинкс задавал тем, кто проходил по дороге к Фивам: какое животное утром ходит на четырёх ногах, днём — на двух, а вечером — на трёх?

Каждый раз, когда дверь кафетерия распахивается, я дёргаю головой в ту сторону. И каждый раз разочаровываюсь. Потому что уже час, как я жду, чтобы вошли братья Яблока, но их всё нет. С таким успехом я скоро начну узнавать всех студентов Йеля.

Лиам с силой отпускает стакан с фраппе, и стекло гулко ударяется о деревянную поверхность стола.

— Вы издеваетесь? В каком смысле Афина — лесбиянка?

Джек, сидящая напротив нас с вечным скучающим видом и растрёпанными волосами, зевает.

— Лиам, можно скажу? Ты, наверное, единственный в Йеле, кто этого не знал.

Перси кивает, но смотрит на меня.

— Я тоже всё время думал, зачем ты продолжаешь к ней подкатывать. Сначала решил, что тебе смертельно скучно. Потом, что ты не знаешь значения слова «гомосексуальность».

Лиам теребит розовую трубочку.

— А вы уверены? Я её никогда не видел с…

— О, да ладно! — взрывается Джек. — Осенью она постоянно крутилась с той девчонкой с последнего курса медицины. С рыжими волосами, помнишь? Кристал. Афина никогда и не скрывала, что она лесбиянка. Она ещё и организовывала акции за права ЛГБТ-сообщества.

— Я думал, они просто хорошие подруги, — защищается Лиам. — Или кузины, не знаю.

— Они целовались при всех, — вздыхает Перси.

Лиам открывает рот, чтобы возразить, но тут же отмахивается рукой.

— Даже не буду пытаться. Больше оправданий нет.

Всё это довольно забавно. Особенно учитывая, что я совсем не уверена, будто эта новость реально остановит Лиама в его «кампании по завоеванию». Интересно, что он вообще находит в Афине? Ну да, она очень красивая, необычной, почти нереальной красоты. Но при этом она ещё и первостатейная стерва с очевидными проблемами нарциссизма и эгоцентризма. Пусть она больше меня не трогает, я уверена: стоит мне заговорить с ней — и она вцепится мне в горло. И хотя иногда так и чешутся руки залепить ей пощёчину, я предпочитаю делать вид, что её не существует.

Дверь кафетерия снова распахивается. Я вздрагиваю и снова сутулюсь, заметив, что это всего лишь две незнакомые девушки. В конце концов, уже девять вечера. Они должны были прилететь утром. Где они? Где он?

— Кого-то ждёшь? — шепчет слишком близкий голос.

Перси наклонился ко мне. Его тёплые глаза смотрят с какой-то странной искоркой. Я отодвигаюсь, смущённая, и это почему-то его забавляет. Странная реакция для него.

— Нет, никого.

Если бы Усама бен Ладен прочитал речь о мире, она прозвучала бы убедительнее, чем моя ложь.

Правда в том, что Перси прекрасно знает, кого я жду. Спрашивает это только затем, чтобы заставить меня сказать вслух. Зачем? Почему меня вечно нужно испытывать?

— Ребята, я правда не знаю, как переживу это горе, — начинает Лиам трагическим тоном. Он так и не вернулся к фраппе. — Я даже использовал приложение, чтобы совместить своё лицо с лицом Афины и посмотреть, какие у нас будут дети. Ну, да, им бы досталась моя искривлённая перегородка, но они всё равно были бы симпатичными.

Джек, свернувшись калачиком и уперев подошвы своих Converse в диванчик, пожимает плечами.

— Лиам, ну и что? Она тебе правда так сильно нравилась? По-моему, Афина — безумная стерва.

Но Лиам её уже не слушает.

— Это был удар грома среди ясного неба на бескрайней равнине, — бормочет он. — Ужасный раскат, который спугнул коров с пастбища и заставил их броситься наутёк. Ну да, они, может, и получили свободу от пастуха, который дёргает за вымя слишком рьяно, но…

Я, Джек и Перси переглядываемся, пока Лиам продолжает нести какую-то околесицу. Он размахивает руками так бурно, что фраппе выплёскивается и оставляет бурое пятно прямо посреди стола.

— В общем, — вздыхает он, — это очередное испытание, которое судьба подкинула мне. У меня тяжёлая жизнь.

Я поднимаю бровь.

— Лиам, твоя жизнь была бы тяжёлой даже если бы ты был парковой скамейкой. Смирись уже.

Джек и Перси разражаются смехом. Лиам делает обиженное лицо, но не удерживается и сам хмыкает. Джек обнимает его за плечи — слишком по-дружески для их стандартных отношений, но иногда он это заслуживает. Хотя после последних пяти минут его «драмы» мне самой захотелось попросить себе лоботомию.

Надо мной нависает тень. И, прежде чем я поднимаю голову, Ньют садится рядом. От него пахнет свежестью, кончики волос ещё влажные. Он ставит на стол тарелку с куском торта, будто ничего не случилось.

— Всем привет.

— Привет, братик, — делаю ударение на последнем слове.

Наши глаза встречаются. И я понимаю: он всё ещё злится на меня из-за поездки в Грецию. Возможно, даже до сих пор не простил за тот стриптиз в театре. Но это неважно. Потому что, когда ни один из нас не отводит взгляд, через несколько секунд всё забывается. С Ньютом всегда так.

Я улыбаюсь.

— Видишь? Жива.

Он фыркает и отрезает кусок торта. Жует жадно, слишком увлечённый едой, чтобы тут же начать читать мне нотации.

— Тут нечему радоваться, Хейвен. Я всё ещё зол на тебя. За всё. Не думал, что учёба в одном универе обернётся для меня таким стрессом.

Я хватаю край тарелки и тяну к себе, вырываю у него вилку и нагло заглатываю огромный кусок. Ньют отбирает обратно, но дело сделано. Я улыбаюсь с набитым ртом, пока тёплый сладкий вкус тает у меня во рту. Он делает вид, что раздражён, но в итоге сдаётся и тоже усмехается.

Джек и остальные смотрят на нас с облегчением. Думаю, дело не в том, что «два родственника с трагичным прошлым наконец-то помирились», а просто в том, что им не придётся слушать очередную ссору.

— Пообещай мне, что после этой поездки в Грецию всё закончится, — продолжает Ньют, указывая на меня вилкой. — Обещай, что никаких безумств больше не будет.

Я раскрываю рот. Сейчас был бы идеальный момент признаться, что через неделю мне снова придётся туда лететь — на боксерский поединок с Хайдесом. Или же настало время угробить брата прямо на месте?

Источник всех моих проблем — он же то, что меня спасает. Потому что в кафетерий входит весь клан Лайвли. Афина идёт впереди, с волосами, стянутыми в хвост, и огромными глазами, которые настороженно скользят по сторонам. Она ест зелёное яблоко. За ней — Гермес и Афродита: шутят и смеются, в резком контрасте с мрачной аурой, которая сегодня словно окутывает братьев Яблока. Аполлон уставился себе под ноги, волосы растрёпаны сильнее обычного. Он натыкается на спинку стула за их привычным столиком и опускается на место. Делает всё, чтобы не встретиться со мной взглядом. Или это я уже слишком накручиваю?

А его я оставляю на потом. Как оставляешь на конец самое вкусное.

И когда мои глаза жадно, отчаянно находят лицо Хайдеса, сердце делает кульбит. Будто хочет вырваться из груди и со всего размаху врезаться в него. Это жалко. Это нелепо. И я ничего не могу с этим поделать.

Стоит только оглядеть его фигуру — и я понимаю, что что-то не так. Он выглядит злым. Или просто в дурном настроении. Я пытаюсь поймать его взгляд, но, когда серые глаза всё же случайно натыкаются на меня, он тут же хмурится и делает вид, что не заметил.

Я замираю. Нет, этого только что не произошло. Я ошиблась. Сейчас он обернётся, состроит привычную рожицу — будто я его достаю, — и глаза при этом всё равно будут светиться, выдавая его с головой.

Аполлон поднимается, и Хайдес следует за ним через несколько секунд. Они идут к стойке, и я не могу решить, кто из них двигается грациознее. На Аполлоне рубашка расстёгнута почти до пупка, тонкая ткань разлетается при каждом шаге, мелькает темная татуированная кожа. С шеи свисает длинная цепочка с крестом.

Они останавливаются в очереди за четвёркой студентов. Ещё прежде, чем я успеваю приказать себе сидеть смирно, уже киваю Ньюту, чтобы пропустил меня. Он молча отодвигается — наверное, слишком устал, чтобы меня пилить.