Ромашка для Сурового Орка (СИ) - Сафина Анна

— Не знаю, — пожимаю я плечами в ответ на вопрос орка.

— Как не знаешь? Отец оставил твою мать еще до твоего рождения?

Он решил, что моя мать — эльфийка, и по правде говоря, я и сама когда-то думала также. Зная этот народ, именно женщине зазорно рожать детей от других рас. Мужчины-эльфы же частенько признают бастардов, либо держат их неподалеку в надежде, что в ком-то из детей проснется их родовая магия.

Но сколько бы я ни пыталась когда-то разузнать о своих родителях, неизменно натыкалась на стену. А со временем и вовсе перестала предпринимать какие-либо попытки.

— Я выросла в детском доме, Иргкхан, так что о своих родителях ничего не знаю.

Я стараюсь говорить нейтрально и равнодушно, но то ли огонь на меня так действует, то ли объятия орка, но в душе вдруг снова возникает позабытое чувство печали и ненужности. Ведь если даже родные отказались от меня, что уж говорить про остальных.

— Наверное, ты прав, моя мать эльфийка, а отец — человек. Иначе бы меня не бросили. Но ни тем, ни другим я не нужна, — вздыхаю я, вспомнив, как относятся ко мне обе расы.

Будучи воспитанницей детского дома, я ела то же, что и другие дети, так что мясо, пусть и редко, но входил в мой рацион питания. Это уже во взрослом возрасте узнала, что эльфы мясо не едят. Так что каждый эльф, который встречался на моем пути, неизменно кривил нос и высокомерно отворачивался, чуя, что мой запах не соответствует их расе.

А для людей я всегда была слишком красива, слишком необычна, всего слишком… А они не любят тех, кто выделяется. Так что ни среди первых, ни среди вторых я так и не нашла своего места.

— Ты мне нужна, лашими, — напряженно произносит орк сквозь зубы, словно его что-то злит. — И никогда не смей в этом сомневаться.

Последнее звучит, как угроза, но впервые я не боюсь. Наоборот, эти слова неожиданно дарят мне чувство полноценности. И пусть я знаю, что оно ненадолго, лишь до следующего утра, но я радуюсь моменту и хочу запечатлеть его в памяти навечно.

Несмотря на угрозы Иргкхана, после плотного ужина и отвара он уносит меня в свой походный шатер не для постельных утех, а для сна.

Вставать нам, как оказалось, рано, так что после пробуждения, пока я умываюсь, орки за это время успевают разобрать лагерь и вскочить на своих туров.

Иргкхан привычно хватает меня за талию и усаживает перед собой, крепко прижимая меня к себе своей огромной ручищей.

На этот раз за весь день мы не делаем ни одного привала. Скачем без остановки, практически в полном молчании. Только иногда Иргкхан раздает приказы, а в остальное время молчит, даже со мной не разговаривает.

Я же напряженно наблюдаю за тем, как степь сменяется лесом, болотами, которые мы умело обходим, а затем снова оказываемся в степи. Большинство орков постепенно отдаляются, разбредаясь в разные стороны целыми отрядами, пока вокруг не остается всего тридцать воинов Иргкхана, которые окружают нас плотным кольцом.

Моя задница превращается, кажется, в плоский блин, мышцы ноют, и когда я уже хочу застонать и попросить хоть о минутной остановке, вдалеке появляется множество пятен. И чем ближе мы подъезжаем, тем отчетливее виднеются многочисленные шатры.

— Дом! — довольно ревет Иргкхан, и остальные подхватывают этот клич.

И лишь я одна не радуюсь тому, что скоро мне удастся размять затекшие одеревеневшие мышцы. Я вцепляюсь пальцами в седло и замираю, наблюдая за тем, как выходят из жилищ мужчины, женщины и дети.

Многие приветствуют воинов целыми семьями, помогая им спешиться, и постепенно на туре остаемся только мы с Иргкханом, продолжая передвигаться к центру поселения. Пока не оказываемся около самого большого и мощного шатра, который, как я понимаю, принадлежит моему орку.

Когда Иргкхан спешивается, помогает спуститься мне, облапав при этом все прелести. Краем глаза я замечаю, как из его шатра выбегает крупная, но фигуристая орчанка.

На груди и бедрах узкие повязки, которые скрывают только соски и причинное место, а всё остальное бесстыдно выставлено напоказ, смущая даже меня.

А затем она с ликующим криком кидается на Иргкхана и прыгает ему на руки.

— Твоя Грыых соскучилась, мой вождь. Идем же скорее в шатер, возляжем на шкуры.

Глава 12

Внутри разливается какое-то жгучее неприятное чувство, и я сглатываю, пытаясь протолкнуть горький ком. Зеленокожая красавица Грыых, неприлично прижимающаяся к орку, громко хохочет и перечисляет, какие сюрпризы ждут ее Ирри.

Меня передергивает от этого «Ирри», и я вся, казалось, тускнею, делая болезненный вздох. Но никак не могу оторвать взгляд от орка, который уверял меня, что будет моим защитником, никогда не даст в обиду, а сам…

Глаза щиплет от наворачивающихся слез, в груди остро колет, и я прижимаю ладони к груди, пытаясь унять собственное прерывистое дыхание.

— Грыых, — чеканит Иргкхан и отцепляет от себя орчанку.

Та, как лиана, обвивает его своими конечностями и с неохотой отстраняется, когда орк лапищами берет ее за талию и ставит перед собой, держа на расстоянии.

— Какой ты суровый сегодня, дорогой, хочешь наказать свою клыклю? — томно шепчет Грыых и оскаливается, демонстрируя клычки. Они у нее в два раза меньше самцовых, но даже такие если вопьются, способны рвать плоть.

— Как ты попала в мой шатер, Грыых? — грозно нависает над орчанкой Иргкхан, от него исходит ощутимое недовольство, которое, наконец, охлаждает пыл Грыых.

— Разве ты не рад меня видеть, вождь? Мы ведь делим шкуру на двоих последние две луны. Я думала…

Она непонимающе хлопает глазами и прикусывает нижнюю губу верхними клычками. Оглядывается на своих соплеменниц, которые стайкой толпятся неподалеку и обсуждают прибытие вождя.

В отличие от своей зеленокожей подружки, они сразу замечают меня, так что теперь с интересом наблюдают, чем закончится стычка.

— Разве я предлагал тебе нечто большее, Грыых? — хмурится Иргкхан и скрещивает на груди руки, отчего кажется еще более внушительным и крупным. Даже не мелкая орчанка на его фоне теряется, не то что такая тростинка, как я.

Я холодею, когда растерянный взгляд орчанки упирается в меня и с недоумением скользит вдоль моего тела сверху вниз и обратно. В ее глазах возникает обида от грубости своего вождя, а когда до нее, наконец, доходит, что с поездки Иргкхан вернулся не один, а привез с собой другую самку, она не сразу верит, что ей дают от ворот поворот.

Даже я, не зная традиций орков, догадываюсь, что Иргкхан не проявляет к ней чисто мужского интереса. Даже его взгляд ни разу не задерживается на ее верхних и нижних выпуклостях, строго сверлят только лицо, требуя от нее ответа.

— Кто это, Ирри? — капризно дуется Грыых, всё еще пытаясь вернуть себе ведущие позиции, но даже другие орчанки неподалеку хихикают, потешаясь над ней.

Судя по шепоткам, которые я слышу, они радуются, что эту «заносчивую стерву» ставят на место.

— Иргкхан, — поправляет ее орк и вдруг хмуро смотрит на меня, оборачиваясь.

При взгляде на меня его лицо разглаживается, а из глаз пропадает грозовая туча, от которой даже у меня холодели конечности.

— Моя жена… Ро́маш ирш Иргкхан.

Сначала я хочу поправить его, что меня зовут Цветана, но вовремя прикусываю язычок. Для орков личное имя самки является священным, его может знать и произносить только семья или самец-муж.

Ирш, насколько я помню, это приставка, означающая, что я принадлежу орку Иргкхану. В силу патриархальности самка всегда находится под чьей-то защитой и носит имя того самца, кто за нее отвечает. С рождения обычно это отец или брат, а уже потом и законный муж.

— Жена? Эта плоская тощая мелочь? Она даже не орчанка! — визгливо возмущается Грыых и сжимает кулаки.

Ее лицо становится чуть более массивным, клыки слегка уплотняются, и я замираю, чувствуя, что от нее исходит угроза.

— Грыых! — угрожающе давит на нее своей аурой Иргкхан, недовольно нависая сверху. — В память о наших прошлых встречах я прощаю тебе, что ты пробралась в мой шатер, но еще один выпад в сторону моей жены, и я поговорю с твоим дядей о суровом наказании для тебя!