Караси и щуки. Юмористические рассказы - Лейкин Николай Александрович

– Однако неужели вы не можете начать какой-нибудь современный разговор? – сказала девица.

– Хорошо, извольте. Можем и по другой части. Нам начинать-с…

Станцевали первую фигуру кадрили.

– Какие у вас крепкие духи… – начала девица и сморщилась.

– Первый сорт-с. Француз на Невском надушил. Там и галстук себе покупали, там и завивку себе делали. Рубль за всю эту музыку с меня содрал.

– Мужчины по-настоящему не должны душиться. Это дамское занятие.

– По нашей торговле невозможно, потому прямо от капусты. Приятно бы вам разве было, ежели бы от меня капустой несло?

– Можно бы было вымыться.

– Насквозь пропах-с. Впрочем, когда соленую рыбу принимаем, еще хуже бывает-с. А огурцы вы изволили солить?

– Мы никакими этакими делами не занимаемся. Мы с сестрой вышиваем да книжки читаем.

– Огурцы – занятие чистое-с… Конечно, от капусты пользы больше, нежели от огурца, но рубка капусты интереснее. Тут и для барышень есть занятие: можно кочерыжки грызть, любовные сердца из них вырезать ножичком.

– Хорошо сердце из капустной кочерыжки!

– По своему коварству и бесчувственности – самое женское.

– Дамские сердца мягче мужчинских, – возразила девица.

– Помилуйте, что вы! – заспорил кавалер. – Нешто мало мужчинских слез из-за женской бесчувственности проливается? То и дело в газетах пишут, что поднято неизвестного звания тело с простреленной грудью. Все это от любви-с. Кабы ежели женские сердца были так мягки, как соленый огурец в Великом посту… Впрочем, у нас такой способ сольки, что наши соленые огурцы и после вешнего Николы со свежепросольным огурцом вровень. Мы насчет огурцов специалисты и этим товаром хвастаем. У нас мелочные лавочки в Коломне, а к нам за огурцами с Песков присылают.

– Делайте соло-то перед вашей визави, а то вы из-за огурцов и кадриль забыли, – указала кавалеру девица.

Танцевали вторую фигуру. Кавалер вернулся к даме и, делая с ней круг, сказал:

– Соло – не чеснок-с. Вот ежели чесноку забыть в огурцы положить, то можно весь бочонок испортить. А ежели черносмородинный лист да укроп, то и еще хуже…

Девица вспыхнула.

– Неужели вы думаете, что так приятно для образованной барышни про огурцы с капустой слушать! Вот уж не девичий-то разговор! – огрызнулась она.

– В таком разе мы сейчас девичий заведем, и это уж будет по вашей части, – нашелся кавалер. – Ягодное варенье изволили летом варить?

– Варили. Ну и что ж из этого?

– Нет, я к тому, что малина нынче из-за дождливого лета не удалась.

– А у нас удалась. Только послушайте, ежели вы не можете образованный разговор про театр вести, то хоть бы в критику кого-нибудь из гостей пущали. Все-таки было бы интересно. Смотрите, сколько серого народа на свадьбе и даже ни одного офицера. Вон, какая тумба в ковровом платке стоит. Она давеча три груши со стола из вазы взяла и в карман запихала.

– Которая-с? – спросил кавалер.

– Да вот эта, в длинных бриллиантовых серьгах и в лиловом платье.

– Это наша маменька-с. Только они не для чего-либо прочего груши взяли, а чтобы внучкам домой гостинца снести.

Девица сконфузилась.

– Я не про эту, я совсем про другую… – заминала она.

– А хоть бы и про эту-с. Не извольте беспокоиться, мы их и сами за тумбу считаем.

– Нет, нет, я вон про ту, что в синем платье.

– А в синем платье невестка наша. Вдова-с. Два кабака у ней, и сама ими заправляет. Только, разумеется, молодцы на отчете стоят. Это бой-баба-с, а уж вовсе не тумба. Она пятерым мужикам глотку переест.

– Господи! Да что вы все то о мелочных лавочках, то о кабаках. Неужели не можете о театре разговор начать?

– Извольте. Жирофлю недавно в «Буффе» смотрели.

– Ну и что же? Интересная игра?

– Игра-то интересная, госпожа актриса на совесть свою роль доложила публике, но у меня с новым сюртуком вышло недоразумение. Весь в краске перепачкался. Стулья были выкрашены масляной краской и не высушены. Очень многие из публики за это ругались. Нам начинать фигуру. Пожалуйте галопом… Вот уж теперь совсем будем капусту рубить.

– Пожалуйста, без капусты…

– Да что ж делать, коли похоже.

И кавалер, обхватив девицу, понесся галопом.

Хороший буфетчик

Рано утром встал в праздничный день трактирщик Скороносов, сходил к ранней обедне, расставил к иконам свечей на целый рубль без остатка и из церкви зашел в свой черный трактир посмотреть на торговлю и порадоваться на нового расторопного буфетчика, который в два какие-нибудь месяца удвоил ему продажу в трактире и чая, и водки. Про своего нового буфетчика Скороносов рассказывал на стороне, только, разумеется, не трактирщикам, так:

– Цены ему нет. Золотой человек. К каждому гостю ласков и сметка удивительная.

Войдя к себе в трактир, Скороносов долго и усердно молился на образ, потом кивнул ласково буфетчику, поклонившемуся ему в пояс, и сел около буфета. За буфетом кипела торговля. Подбегали половые и выкрикивали:

– Чаю на троих и два стаканчика! Чаю на четверых и пять чашек! Три стаканчика! Четыре стаканчика! Пять стаканчиков!

Слово «стаканчик» так и звенело. Под словом «стаканчик» здесь нужно понимать не стакан к чаю, ибо простой народ пьет чай из чашек, а стаканчик с водкой. Буфетчик суетился, отпуская требуемое. Независимо от половых, к буфету так и валили входившие в трактир мужики, извозчики, мастеровые и, бросая на буфет пятаки, требовали тоже стаканчики. Им наливал подручный буфетчика. Гости пили, закусывали крошеным рубцом, черными сухариками, отирались полами и рукавами и проходили в дальние комнаты, чтобы спросить себе чаю. А входная дверь так и визжала на петлях, хлопая блоком и впуская в трактир еще новых гостей. Скороносов сидел и улыбался. Радовалось его сердце.

– Ну что? Как? – спросил он буфетчика, воспользовавшись паузой среди кипучей торговли.

– Благодарение Создателю… Сами видите. Всего еще только девять часов утра, а уж у меня четырех ведер вина нет, – отвечал буфетчик.

– Что ты?! – усумнился хозяин.

– Да ведь из рапортички-то каждую неделю сами изволите видеть, как теперь дело идет. Когда я к вам поступил за буфет, в будничный день много-много что ведро выходило, а теперь мы и на трех не миримся. А в праздник – вот какая ярмарка! При прежнем буфетчике и наполовину здесь не торговали.

– Верно. Бога гневить нечего. Старайся… Поедешь в деревню – не обижу тебя.

– Теперь уж не скоро поеду. Перед поступлением к вам ездил. Жену думаю через полгода сюда выписать на побывку. Пусть побалуется.

– Я сам тебе ее выпишу, на свой счет. Бери деньги и посылай.

– Много вам благодарен-с, Акакий Хрисанфыч… Ужасти, как было у вас до меня тут дело запущено. Гости никакой ласки не видали.

– Что ж ты поделаешь с людьми-то! Дикий человек за буфетом стоял.

– Совсем дикий-с, – согласился буфетчик и крикнул на подошедшего полового: – На двоих или на троих? Что ж ты молчишь! Каша у тебя во рту, что ли?

– Я и марки вам за троих подал, – отвечал половой.

– Марки! Видишь, что я в разговоре с хозяином. Получай! С народом беда-с… – обратился буфетчик к хозяину. – Все неотес какой-то.

– А ты утюжь их.

– И то уж утюжу. Распустил их прежний-то ваш заправила. Здесь место золотое для торговли, но гостю ласковости никакой не было. А я вот, как поступил, первым делом из углового трактира всех гостей переманил. Теперь к нам ходят. У меня нет этого, чтобы жаться и над стаканчиком дрожать. Я постоянного гостя и в долг опохмелю. Ан смотришь – стаканчик-то десять стаканчиков принесет. Попало в голову мастеровому человеку на старые-то дрожжи, он тебе сейчас струмент в мытье несет.

– Ты насчет мытья-то не очень… – погрозился хозяин. – За это ответить можно.

– С умом ежели брать, то ничего. Неужели вы думаете, что я без опаски?

– Ну, то-то. Тебе с горы виднее.

– Будьте покойны, не провалимся. Ученый. До меня все артели в угловой трактир ходили, а я начал по субботам даром им чай сбирать – все к нам и перешли. Теперь в угловом-то волком воют. Вот вам и трактир на стрелке!