Гарем на шагоходе. Том 2 (СИ) - Гремлинов Гриша

За последние сутки нам всем по сто раз сказали, что если мы будем слишком агрессивны, то союзная Сантия может пересмотреть свою позицию, что для Империи просто губительно.

— Отец твой любил говорить, что война — это десять процентов боли и девяносто процентов бардака, — сказал Бегемот. — Ладно, тут я вынужден с тобой проститься. Дуй к своим и до встречи в Виттории.

Он пожал мне руку и ускоренным шагом пошел к своему Волоту — огромному зверю с чудовищным по размерам орудием на спине. Мимо прошел имперский батальон. Все солдаты по-армейски поприветствовали меня, я дал им команду «вольно» и стал глядеть парням в спины, размышляя.

Принц сказал, что город будет зачищаться силами его пехотных подразделений. Однако за время пребывания здесь, я насчитал слишком много имперских батальонов пехоты, которые бросят на битву с альпами, чтобы сохранить чужой туристический центр.

Недаром Бегемот обедал в их ресторанчике и остался в восторге. Такие места приносят очень хорошие деньги — и часть этих денег пошла на то, чтобы договориться с имперскими генералами. Мне захотелось перефразировать отца. Не только из боли и бардака состоит война. Подкуп и вранье в ней тоже играют не последнюю роль.

* * *

В армии тех лет нельзя было найти более легендарного абордажника, чем Амарок.

Если б ему вздумалось нацепить все свои награды разом, на груди бы не осталось места для планок.

Его позывной оставался одинаково на слуху у врагов Империи и у ее собственных солдат. Он пользовался моим бесконечным уважением и даже немного оттенял мое имя.

Именно таким был Амарок.

Человек, прошедший горнило городских боев в качестве простого пехотинца. Был множество раз на острие меча в разведывательных подразделениях. Пережил плен, раны несовместимые с жизнью, чудесное спасение и возвращение в строй, которое всем казалось невозможным.

— Приветствую, капитан, — он приложил кулак к груди.

— Вольно, — сказал я, после чего мы по-приятельски пожали руки.

Как капитан, я безмерно уважал своего абордажника, а он не просто мне подчинялся, но и оберегал, как сына.

На тот момент мне и самому уже исполнилась сотка, но Амарок был старше. Когда-то он служил под началом моего отца и оказался среди первых солдат, на ком испытали самую раннюю версию «регенериса».

— Что скажешь по поводу бойцов на нашем Волоте? — спросил я.

— Силы не маленькие. Три тысячи солдат, и это еще не конец. Когда я покинул Дарганелл, погрузка продолжалась. Пообщался с другими абордажниками. Везде одно и то же. Количество солдат на каждом Волоте четырех-пятизначное. Везде соотношение имперцев к солдатам Сантии три к одному. Это на наших Волотах так. Кроме нашей дюжины, они еще четыре своих задействуют. Сколько там солдат, не знаю.

— Бойцы подготовленные?

— По-разному. Я видел, как стреляные подразделения, так и совсем зеленых новобранцев — оружие держат, как лопату! Силы собраны большие, но комплектовали их в явной спешке.

— Каждая минута промедления стоит жизней гражданского населения, — процитировал я одного из генералов.

— Каждая минута спешки подарит альпам тысячи новых игрушек, — лицо Амарока исказила гримаса боли.

Да, эта боль засела в нем очень глубоко.

Боль, которая никогда не пройдет. И все психотерапевты не смогут сделать человека прежним. Старый абордажник провел в плену восемь лет, и хапнул там горя, которого хватит на десяток жизней. Он не очень любил рассказывать о том, что с ним делали альпы, но иногда его прорывало, как сейчас:

— У этих ублюдков есть такая особая пытка. К тебе и товарищу подключают какие-то провода, которые идут наверх. Что там наверху, я не видел, голову было не поднять, но смысл такой: начинают с малого, могут ударить в живот, неглубоко порезать ножом и прочее. Всю боль ощущаешь, как она есть. Но ран на тебе не остается, зато они откуда-то берутся на теле того, кто висит напротив. А он смотрит на тебя. Сожалеет и не понимает, как так получается? Больно тебе, а жизнь выходит из него. Когда он испускает дух, его убирают и подвешивают кого-нибудь другого, свеженького. Они так через меня семерых пропустили. Все под конец выглядели так, будто их собаки разорвали, а на мне ни царапины. Спрашивается, кому из нас повезло?

Помолчали какое-то время. Потом я нарушил тишину:

— Если долго ждать шанса, он приходит. А ты свой не упустил. Благодаря твоему побегу Империя получила сведения, которые внесли решающий вклад в победу над ними. Да ты и сам убил одного из их знати. Ни одному человеку это не удавалось.

Амарок совершил странное движение челюстями.

Словно собирался сплюнуть, но в последний момент передумал.

— Запомни, Волк. Полукровку одолеть вполне себе можно. С чистокровными сложнее, без разведки я бы против такого не сунулся. Высшего альпа без тяжелого огня победить невозможно. Когда выяснили, где у них убежище, трое суток утюжили всем, что было в артиллеристских погребах. Всем, что горит и взрывается, плавит землю и испаряет металл. После того армагеддона, что им устроили, там еще десять тысяч лет ничего расти не будет. Но даже при такой бомбежке двое выжили.

Амарок взял паузу. Лицо его из сосредоточенного превратилось в злое. А от взгляда даже мне захотелось отвернуться. Затем он продолжил:

— Альпы, у которых от радиации выпали все зубы, один хрен не хотят подыхать. Они распарывают врагам грудную клетку и лакают кровь, как котята молоко. Нас пара десятков было. Цвет имперской армии. Отлично подготовленных и вооруженных до зубов. Но даже будучи при смерти, он забрал их всех. Только я выжил, сумел добить его. Это уже потом мой подвиг раздули до небывалых высот. Интервью у меня брали. Только я в маске был, чтоб меня другие кровососы не нашли. Ну и деньгами-почестями, конечно, осыпали. Да только вот не насладиться мне мирной жизнью, пока эти твари по земле ходят. Буду воевать, пока должок не верну.

Абордажник сунул руку под куртку и достал мешочек из хлопковой ткани. Аккуратно развязав тесемку, показал мне прядь волос, которая белизной могла затмить молоко и снег.

— Только не говори, что это вампирские локоны! — поразился я. — И что ты все это время таскаешь их с собой вот так!

— Ну, если не веришь, то подержи, — он протянул мне волосы, как ни в чем не бывало.

Я протянул руку, а он достал эту мерзкую реликвию. Едва белая прядь оказалась у меня, как я сразу же выронил ее. Ощущение — будто ладонь окутало множество лесок, а потом кто-то резко их натянул.

— Твою мать! Это что за хрень? — я потряс ладонью.

Ее покрыли неглубокие порезы. Капельки крови стали стекать по запястью к рукаву.

— Не хочешь держать — не надо. Чего кричать-то? — Амарок с усмешкой наклонился за трофеем. Отряхнув волосы от грязи, он затолкал их обратно в мешочек.

— При жизни альпы контролируют крепость волос, а после смерти те сами огрызаются на всех подряд. Только я могу держать эту прядку и не порезаться. Потому что я дрался с ее хозяином и победил. Не спрашивай, как это работает. Сам не знаю. Очень умные люди пытались разобраться, только ни одна их гипотеза не подтвердилась. Плюнули они на это дело и вернули мне трофей. Уж больно я настаивал. Видишь ли, есть у альпов обычай: если кто-то предъявит такую прядь, то нужно бросить ему вызов. Убийца одного альпа — кровный враг всех остальных. Закон у них такой. У них вообще очень много странных правил.

Наш разговор прервал голос из громкоговорителя:

— Всем отойти от малых ангарных ворот. Бригаде М1 и М2 приготовиться к отбытию.

— Слышал? Разведывательные Цверги пошли. Значит, и нам скоро выдвигаться, — сказал я. После чего мы вместе отправились к своему Волоту.

Тогда ни я, ни Амарок еще не знали, насколько важной окажется эта прядка.

Впереди нас ждала Виттория с ее красотами и кошмарами.