Гарем на шагоходе. Том 2 (СИ) - Гремлинов Гриша

Но лучше бы не всматривался.

На лицах некоторых музыкантов я разглядел человеческие эмоции. Боль и животный ужас. Этот больной ублюдок заставлял живых людей играть вместе с мертвецами. И чем больше я смотрел, тем больше замечал их. Клавишник играл одной рукой, вторая висела плетью — явно сломана. Каждое движение давалось ему с чудовищной болью, но он оставался сосредоточен и боялся смотреть по сторонам — там сидели его мертвые товарищи.

У белокурой скрипачки серьезных увечий я не заметил, но ее лицо выцвело до мертвенной бледности. Парень-скрипач рядом с ней тоже не отличался румянцем. Его левый глаз выскочил из орбиты и висел на пучке мышц. Бросив на него взгляд, девушка выцвела еще сильнее и чуть не потеряла сознание.

На этом ужасы не закончились, ибо в дело пошли танцоры. Тут соотношение мертвых к живым было пятьдесят на пятьдесят. И как бы чудовищно это ни звучало, но мертвые танцевали идеально синхронно, в отличие от живых коллег. Те постоянно путались в ногах, а при поддержках то один, то другой падал без чувств.

Расплата за эту провинность приходила моментально. Одинокая белая прядь удлинялась со скоростью пули и, обвившись вокруг шеи, отделяла голову от тела. Так Зубоскал мотивировал других танцевать лучше.

Дьявольский концерт произвел сильное впечатление на мой экипаж.

Рука старшего турельщика тянулась к гашетке.

Видавшая виды медик просто отвернулись. Не могла смотреть на эти зверства.

И только беспечная подруга принца Пескаторе снова скучала и подкрашивала реснички тушью. Все происходящее не имело к ней ровно никакого отношения, так чего заморачиваться?

— Дорогой, а мы скоро поедем домой? — она подергала принца за рукав, обиженно надув губки.

Тот не смог выдавить ни слова.

— Сделайте что-нибудь, генерал, — почти заскулил наследник престола, когда сумел продрать горло. — Это государственный симфонический оркестр с многовековой историей. Я много раз видел их игру. Я больше не могу этого вынести.

— Всенепременно, ваше высочество, — ответил мой начальник. — Капитан, отстыковать тридцать десантных капсул.

— Три тысячи человек на убой⁈ Да пошел ты к черту! — зарычал я. — Турели на изготовку! Бить прямой наводкой по этому ублюдку!

— Отставить! — взревел генерал.

Весь экипаж, собравшийся на капитанском мостике, смотрел на нас. Все ждали, сумеем ли мы договориться. Турельщик нервно сжимал огневые рычаги. Вдарить ему хотелось, но ослушаться генерала он не решался.

Самым тактичным в этой ситуации неожиданно выступил мой старший абордажник, Амарок.

— При всем уважении, генерал. Но выпустить против высшего альпа пехоту — означает просто убить их.

— Советую послушать того, кто много лет с ними воевал, — сказал я сквозь зубы.

Но слушать доводы разума генерал не собирался.

Он подошел ко мне максимально близко и едва слышно прошипел прямо в ухо:

— Ты своим крошечным капитанским мозгом понимаешь, что будет, если стрельнуть по их сраному дворцу? Сотни Волотов, десятки тысяч танков, миллионы пехотинцев перестанут воевать на нашей стороне! Да, если потребуется, я не три, а тридцать три тысячи пожертвую, дабы изобразить помощь этой проклятой Сантии. Так что заткнись и ИСПОЛНЯЙ ПРИКАЗ! — последнюю фразу он не прошептал, а проорал мне в лицо.

Пара секунд, что мы друг на друга смотрели, показалась вечностью. За это время оркестр успел доиграть. Зубоскал наигранно поклонился, будто Волот — его публика.

— Понравилось вам мое выступление? — спросил он.

Волот ответил молчанием.

Альп расценил это как оскорбление. Едва заметная белая прядь схватила живого клавишника за ногу и подняла вверх. Тот извивался и кричал, умоляя о пощаде. Но нет ничего бесполезнее, чем надеяться на жалость высшего кровососа.

Тот замахнулся и шмякнул беднягу об асфальт. Музыкант затих после первого же удара, но альп продолжал дубасить его снова и снова — так ребенок ломает игрушку, которую внезапно разлюбил. Превратив несчастного человека в лепешку, он швырнул останки в Дарганелл.

Труп сначала прилип к обшивке влажным блином, а потом медленно сполз вниз.

— Что же вы медлите⁈ Сделайте что-нибудь с этой тварью, — почти заверещал принц. Это был голос человека, который не может, не должен править.

— Исполняйте приказ, — сказал генерал. В его речи не прозвучало никаких повышенных тонов или агрессии.

Только сталь.

— При всем уважении, — соврал я, потому что на самом деле всячески презирал этого человека, — но этот приказ я исполнять не буду.

— Очень жаль, что такого перспективного офицера придется подвести под трибунал. Штурман, исполнять.

Овчаркин посмотрел глазами побитой собаки сначала на меня, потом на генерала. После чего щелкнул тридцать тумблеров друг за дружкой. Мне показалось, он сделал это одним движением, как перебирает по клавишам опытный джазовый музыкант. Так же быстро друг за дружкой упали вниз десантные капсулы. Через полминуты из них черной лавиной пошла пехота.

Зубоскал обнажил клыки в самой гадкой улыбке, какую я в жизни видел. Полностью прозвище оправдал, гаденыш. Однако рваться к добыче не стал. Продолжил твердо стоять на дворцовом балконе. Этот ублюдок прекрасно осознавал, почему по нему не стреляют.

Тем временем пехота занимала позиции. Стрелки укрывались за щитоносцами, клумбами и фонтанами. Мечники старались подойти ближе, чтобы в нужный момент активировать прыжковые ранцы и отсечь альпу голову с наскока.

Спустить на землю хоть одного Дестро генерал погнушался.

По связи то и дело раздавалось: «первый взвод на позиции», «второй взвод на позиции» и так далее. Дула тысячи автоматов смотрели вверх и ждали приказа.

Когда все взводы вышли на позицию, генерал пафосно изрек:

— Огонь!

Глава 14

Зубоскал

Стрекот очередей можно было сравнить по громкости с орудием Волота. По громкости, но не по мощности. Тысячи едва заметных волосков отражали десятки тысяч пуль. Я не видел лицо альпа в этот момент, так как блеск разрываемых в воздухе кусочков свинца полностью скрыл его. Но готов поспорить, что его гадкая лыба стала еще гаже.

Когда магазины разрядились, на поле боя стали слышны команды сержантов:

— Перезаряжай!

И солдаты засуетились. Хотя вряд ли верили, что сумеют продавить его щит.

— Огонь! — снова закричал в микрофон генерал, и вновь шквал свинца обрушился на альпа.

Но того не зря называли высшим.

Когда солдаты израсходовали по второй обойме, альп спросил:

— Прошу прощения, вы так хотите сказать, что вам не понравилось мое выступление?

Ответом ему было все тоже «перезаряжай!»

— Проклятье! Генерал! Прикажите пяти взводам вести огонь, а остальным отступать. Он не сможет атаковать и защищаться при таком огне. Пусть пехота отойдет за Волот!

— Подключить брюшные и фланговые пулеметные турели первого порядка! — сказал генерал, игнорируя меня.

— Есть — сухо ответил мой турельщик.

— Да ему как слону дробина наши пулеметы! — рычал я из своего кресла, а пальцы до боли вонзались в подлокотники. — Ракетами МТР-48 надо бить! — но проще было убедить священника, что бога нет, чем достучаться до нашего главнокомандующего.

— Огонь!

Грохот, производимый автоматами и турелями, ставил крест на дальнейшей карьере выживших музыкантов, лишая их слуха. Но результат остался неутешительным. Турели Волотов замолчали вместе с автоматами.

— У них еще по три рожка осталось! — закричал я, чувствуя как на лбу напряглась жилка. — Прикажите им отходить, раз не хотите стрелять по этой сраной колыбели династии Пескаторе!

Наследный принц демонстративно отвернулся от меня. Вот сволочь, еще нашел время обижаться!

Но очередного «перезаряжай» не последовало. Голос альпа имел магнетическое воздействие. Когда говорил он, даже солдат не мог менять рожок в автомате, и все внимание обращал на говорившего ублюдка.