Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ) - Хлебов Адам

Они смотрели на меня открыто, с любопытством, чуть насмешливо, будто знали обо мне какую-то особую тайну, недоступную простым смертным.

Скулы — высокие и резкие, как у древней аланской княжны, — придавали её лицу особую стать и утончённость. Белая кожа, почти молочного оттенка. Губы — полные, чуть прикрытые, готовые то ли улыбнуться, то ли произнести нечто дерзкое. Тонкая красивая шея.

А фигура… Под тоненьким тёмным платьем в мелкий цветочек угадывались плавные линии: стройные округлые бёдра, изящные икры и щиколотки, тонкая талия. Грудь средних размеров, подчёркнутая скромным вырезом, но от этого выглядевшая только соблазнительнее.

Когда она двигалась, в её походке чувствовалась дикая грация. Совсем не похожая на городскую жеманность. В её движениях читалась энергия вольных горных рек, природная гибкость и лёгкость девушек, что веками рождались среди скал и суровых гор.

«Каналья… Таких не бывает. Или бывают, но не в жизни. А где-то в журналах, на картинах или в кино», — промелькнула мысль в голове.

В груди застучало, по плечам пробежал холодок, а за ним — мурашки.

Я снова задышал. В этот момент она улыбнулась. Но не мне. А соседке, идущей рядом. От этой улыбки и от её красоты внутри будто всё перевернулось.

Улыбка будто бы обжигала моё тело. Кровь взволновалась и пошла от солнечного сплетения вниз до стоп, а потом поднялась обратно и уже прилила к голове.

Мне захотелось, чтобы она улыбнулась мне. На рассвете или на закате. Неважно. Лишь бы эти губы улыбались мне.

Она что-то говорила своей подруге, громко. Совсем без хлёсткого кавказского акцента, к которому я уже привык за полдня. В её словах чувствовалась уверенность, которая мне нравилась и заводила меня не меньше, чем её фигура.

Девушка жестикулировала, и маленький шарик на браслете метался в разные стороны, поблёскивая серебристыми боками. Второй рукой она прижимала к себе папку с бумагами. Лекции или ведомости? Староста?

Она продолжала говорить. Я не слышал слов, но мне казалось, что она могла убедить кого угодно в чём угодно.

Я смотрел на неё заворожённый.

И тут она поймала на себе мой взгляд, задержавшись зрачками на моём лице на долю мгновенья, и вдруг умолкла, опустила глаза. Этот внезапный переход от уверенности, почти дерзости к покорности шокировал меня не меньше, чем первые секунды, когда я её увидел.

Боже, да что же она такое умеет творить с теми, кто на неё просто смотрит! Без слов!

Её губы, ещё секунду назад растянутые в насмешливой улыбке, теперь были собраны. Она будто сожалела о каком-то недостойном поступке.

Каналья! Эта девушка — как весенний горный поток. Сверху — бурлящий, сметающий всё на своём пути, а внутри, где-то на глубине — чистый и прозрачный. Почти беззащитный.

Я представил, как она сердится, и улыбнулся.

«То орлица, то голубка. То гроза средь облаков!»

Я уже знал, что познакомлюсь и заговорю с ней, чего бы мне это ни стоило.

Большая часть студентов уже вышла из аудитории. Девушка с подругой приближались ко мне.

Я шагнул вправо, пропуская её к выходу, — и она одновременно двинулась в ту же сторону. Я даже не успел заметить, как допустил оплошность, перегородив ей путь. Произошла неловкость. Мы столкнулись, задев друг друга плечами.

От неожиданности папка с бумагами выскользнула из её рук. Листы разлетелись по полу.

— Простите меня, пожалуйста! — я быстро опустился на корточки, чтобы собрать её бумаги.

И тут произошло вообще неожиданное. Её пальцы встретились с моими над упавшим листком. Этого мимолётного касания хватило, чтобы меня будто пробрало током. По всему телу прошла волна.

Девушка же резко одёрнула руку, словно обожглась.

— Мужчины не должны ничего подбирать с пола, — строго сказала она, продолжая смотреть вниз. Но в уголках её губ дрожала улыбка. — И вообще, порядок — не ваше дело. А уж тем более…

Она наклонилась чуть ближе, и я только теперь уловил тончайший аромат духов. Одурманили ли они меня? Нет, просто лишили дара речи.

— … тем более касаться незнакомых девушек. У нас это не принято.

Я молча помогал собирать бумаги, не зная, что ответить. Вдруг, подняв последний листок, я замер.

На листке был карандашный эскиз кавказского кинжала с узором на рукояти, напоминающим сплетённых змей. Я невольно стал вглядываться.

На ножнах были изображены надписи, которые мне было сложно прочесть. Они одновременно напоминали арабскую вязь, руны, кельтские орнаменты и греческую письменность.

Но это ещё не всё — на листе имелся ещё один карандашный набросок: обнажённая женщина, одетая в длинный балахон на голое тело и танцующая в свете костра. Руки женщины были раскинуты, спина выгнута. А лицо с широко раскрытыми глазами запрокинуто вверх, словно в экстазе.

Под рисунком надпись: «Жрица. Ритуал. Чёрный Всадник».

— Это… аланский мотив? — ко мне неожиданно вернулся дар речи. Я не мог оторвать глаз от эскизов. Чувствовал, что она аккуратно тянет бумагу к себе.

Наши глаза встретились. Она мягко улыбнулась, вытянула у меня лист и резко перевернула рисунок, не давая мне его рассмотреть до конца. А потом зарделась краской.

Понятно. Не хочет, чтобы я видел её рисунки. Слишком личное.

Мы оба встали.

— Археологические зарисовки.

Она засмеялась и убрала бумаги в папку.

— Вы археолог? Занимаетесь археологией? Я ищу Заурбека Константиновича… — спросил я, не сводя с неё глаз.

Она от этого засмеялась звонким приятным голосом ещё раз, нисколько не смутившись.

— Археолог — это громко сказано, я учусь на историческом.

— Это здорово. Вы классно рисуете, это же ваши эскизы. Они меня очень впечатлили.

Девушка закивала.

— Спасибо.

— Скажите, кто этот Чёрный Всадник? Этот эскиз кинжала имеет к нему отношение? Очень интересная вязь на ножнах.

Её лицо стало серьёзным, она задумалась, прежде чем ответить.

— А вы археолог?

Мне хотелось соврать, что да, я археолог, лишь бы продолжить нашу беседу, но всё же я сказал правду:

— Не совсем. Я водитель, приехал из Москвы в археологическую экспедицию.

Это её нисколько не разочаровало, но повлияло на ответ.

— Забудьте. Это местные, мало кому интересные мифы. Рисунки — это просто игра моего воображения.

Я чувствовал, что здесь что-то не так. Эти эскизы скрывали какую-то загадку.

Но на тот момент я ещё не знал, что, несмотря на восьмидесятые на дворе и на Советскую власть, давно победившую на Кавказе, женщинам запрещается говорить на определённые темы и называть вслух имена некоторых мифических персонажей.

Это может показаться очень странным и даже невероятным тем людям, которые не живут на Кавказе, но тем не менее это культурная действительность, и с ней нельзя не считаться.

— Я хотел бы попросить у вас прощения, — вежливо продолжил я.

— За что? — она снова игриво и даже дерзко смотрела мне в глаза.

— Вы сказали, что у вас непринято прикасаться к незнакомым девушкам.

— Не стоит, вам не за что просить прощения. Просто будьте внимательны в следующий раз, — она дружелюбно улыбалась. — Не хочу вас пугать, но если бы мои братья увидели, то они…

— Меня бы четвертовали, — я не дал ей договорить.

— Что-то типа того, — она засмеялась и посмотрела на свою подругу, которая всё это время стояла рядом.

— Вы знаете, я совсем не боюсь. Ваши братья могут меня четвертовать, колесовать, порезать на кусочки, но оно того стоило.

— Что? Я не поняла.

Многие однокурсники девушки вышли в коридор и ревниво, с недовольным выражением лица, наблюдали за нашим общением. Было видно, что парни относятся ко мне неодобрительно.

Я ответил им равнодушным взглядом, потом повернулся к ней и произнёс:

— Прикосновение к вашей руке.

Она снова заулыбалась и как-то по-другому — сентиментально и заинтересованно — посмотрела на меня. Было видно, что мои слова её тронули.

Вот оно! Моя душа ликовала! Я смог несколько раз вызвать улыбку на её лице и даже немного растрогать её.