Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ) - Хлебов Адам

В естественных, красивых осанках мальчишек читалось генетическое прошлое их казачьих предков.

— Ну, Мусь, мы погнали. Нам теперь в Дарьял. Не знаю, когда вырвусь, но постараюсь поскорее.

Он попробовал ещё раз обнять Марусю за талию, но та сумела очень женственно выскользнуть и отстранить своего ухажёра.

Выходит, наши русские казаки и казачки так же, как и кавказцы, строги во всём, что касается физического контакта между мужчиной и женщиной.

Когда пастушки угнали стадо на пастбище, мы вышли к машине.

Лёня забрался за руль, а я на пассажирское место. «Шишига» без проблем завелась, будто соскучилась по дороге.

Мне виделось в зеркало, как Муся ещё долго махала платком с дороги.

Теперь я ехал с каким-то новым ощущением мира, который едва приоткрылся мне. Но я уже чувствовал, что там, в столице, в Москве, совсем другие отношения между людьми.

Здесь, в провинции, это напоминает любовь, а там сделку. Тут беседа, в которой можно допустить ошибку и тебе её простят, а там экзамен, который ты боишься провалить.

Я не хотел сказать, что мои отношения с родными, друзьями или Трубецким, направившим меня в эту экспедицию, были корыстными. Нет. Наоборот, они тоже были полны любви и человеческого соучастия.

Речь о другом. Скорее я говорю об отношении между незнакомыми или малознакомыми людьми.

И так, наверно, везде в Советской провинции.

Мы быстро проскочили город Орджоникидзе, проехав по его свободным и широким проспектам. А затем направились на юг, в сторону Дарьяльского ущелья.

Того самого, которое так красочно описывал мой великий тезка Александр Сергеевич Пушкин в своём «Путешествии в Арзрум».

И того самого, где летал знаменитый «Демон» Лермонтова и Врубеля.

Двигатель «шишиги» задорно поёт, машина глотает прерывистую разметку.

Лёня в хорошем настроении после ночных приключений и топит тапку на прямой.

Мы идём на одной скорости с легковушками.

Окна открыты, в кабину врывается ветерок, который треплет нам волосы.

Наконец появились горы. Лёня сбрасывает до сорока, потому что прямая дорога начинает вилять. Словно змейка, она сменяет правые повороты на левые.

Местные начинают нас обгонять, но без агрессии, многие дружелюбно машут нам руками при обгоне.

Воздух как-то сразу становится резким, холодным. Несмотря на звуки нашего выхлопа, я слышу гул.

Это Терек. Дорога идёт по берегу, такое ощущение, что под водой тысячи предков — казаков, осетин, грузин, кабардинцев и других народов — шепчут хором слова напутствий из-под воды. Или слова молитв.

Шёпот десятков тысяч сливается в гул — голос грозного Терека.

Это величественная река. В ней заключена огромная сила природы, горе тому, кто обманывается её глубиной и с пренебрежением отнесётся к её мощи.

Терек будто разрезает скалы. Впереди видна вершина Казбека, слева и справа острые базальтовые зубы скал чёрного цвета.

Мне кажется, что пахнет снегом, несмотря на солнечную погоду.

Бирюзовая вода в Тереке бьётся о громадные валуны и вспенивается до молочного цвета.

Гул усиливается. Я вглядываюсь в небо и вижу парящих там птиц. Это орлы. Замечаю на вершине одной из скал руины. То ли замок, то ли сторожевая башня.

— Красиво, правда? — спрашивает Лёня.

— Если честно — охренительно красиво!

Суровая природа Кавказа красива. Склоны его гор изрезаны бесчисленными ущельями. Нетающие снежные шапки на вершинах горных пиков кое-где были укрыты облаками.

Не знаю, что там в Швейцарии, в Альпах, но здесь, у нас на Кавказе, человеческий глаз смотрит и смотрит и не может напитаться красотой.

Дорога, шедшая то вверх, то вниз, то вправо, то влево, в конце концов привела нас в лагерь археологов в Дарьяльском ущелье.

Мы подъехали к нему почти в полдень. Археологи, стажёры, практиканты стекались ручейками на обед.

Лагерь состоял из пёстрых палаток, разбитых у скалы, защищающей лагерь от ветра.

На верёвках между палатками сушилось бельё. Застиранные рубахи, выцветшие штаны, носки крепко держались за счёт прищепок.

По центру лагеря — костровище, сложенное из плоских речных камней: внутри потухшие угли, над которыми на треноге висел закопчённый чайник.

Видимо, члены экспедиции коротали здесь вечера, попивая чай из горных трав и слушая песни под гитару.

Тут же импровизированная «столовая» под натянутым брезентовым тентом, служащим укрытием от дождя и солнечных лучей.

Скамейки и столы, сбитые из грубых досок. На столах эмалированные миски, кружки и алюминиевые ложки.

Лабаз — палатка с надписью «склад», в которой, видимо, хранилась посуда, продукты и инвентарь.

Над самой большой палаткой развевался красный флаг с серпом и молотом. Тут же рядом я заметил доску с надписью, сделанной масляной краской от руки: «Археологический музей под открытым небом».

Прямо на камнях у палатки были разложены черепки с орнаментом, наконечники стрел, какие-то ржавые загогулины, напоминающие элементы конской упряжи.

Но всё это богатство совсем не волновало.

— А мы вовремя! — сказал Лёня, спрыгивая с подножки.

— Это точно, говорят, что таких любят тешить, — услышал я приятный женский голос, — вы действительно вовремя, давайте к столу. Остальное потом.

Я увидел из кабины, как светлая женская головка в платочке, повязанном детсадовской «косыночкой», обошла передний бампер «шишиги» и остановилась напротив Лёниной двери.

Её обладательница, молодая женщина лет тридцати с симпатичной мордашкой, подошла к напарнику:

— Здравствуй, Леонид.

Он явно не рассчитывал её здесь увидеть и выглядел растерянным.

— Марина Сергеевна, здравствуйте.

— Ах, мы уже на ты?

Как мне показалось, она смотрела на него несколько осуждающе.

— Нет, что ты? Конечно, «на ты». Какими судьбами, Марина?

У него был побитый вид нашкодившего щенка.

— Вот занесло ветром перемен, не ожидал меня тут встретить, да? А я вот она.

Марина приблизилась к Леониду, обняла его, но не вплотную, чуть отстраняя своё тело, и деланно похлопала руками по спине моего напарника.

В этот момент у Лёни расширились глаза. Мой коллега неуклюже ответил на объятия. Похоже, он уже проклинал решение ехать в эту экспедицию.

По-моему, он встретился с какой-то неразрешённой проблемой из своего прошлого. Из тех, о которых мужчины предпочитают не вспоминать и считают, что время уже всё само расставило по местам.

Особенность таких проблем в том, что женщины считают ровно наоборот.

Я, видя, что Лёня из бравого гуся превращается в жалкого потрёпанного воробья, поспешил ему на помощь.

— Здравствуйте, подскажите, а как можно найти профессора Ковалёва? — обратился я к девушке.

Она отстранилась от Лёни, повернулась ко мне, улыбнулась и протянула руку.

— Я — Марина.

Я посмотрел на Лёню, потом взял её кисть в свою ладонь, но не стал пожимать, а галантно поклонился и прикоснулся к её коже губами.

— Меня зовут Александр.

— Я знаю, вы Александр Каменев, гонщик. У вас намечается ралли в горной местности, верно?

— Да, всё так.

— Профессор мне про вас рассказывал, добро пожаловать в лагерь. Я заместитель руководителя летней экспедиции и начальник лагеря.

Лёня шёл чуть позади и закатил глаза. Марина не видела его лица.

— В самый последний момент в Академии меня перебросили из Соловков на Кавказ. Впрочем, я ни о чём не жалею. Здесь просто чудесно. Божественная природа, уверена, вам понравится, Александр.

— Очень приятно. Как к вам обращаться? По имени-отчеству?

— Как вам удобно. Я не обижусь, если вы будете называть меня по имени.

Так-так. Это было явно сказано, чтобы уколоть Лёню.

— Хорошо, а профессор…

Но она не дала договорить.

— Сначала обедать. У нас в лагере подъём в шесть. Рабочая смена из-за погодных условий начинается рано, в семь утра.

— Солнце?

— Да, в горах в десять солнце уже шпарит как в духовке. Вы же знаете?