«В Дзауском районе перевыполнен план по заготовке кормов… Тракторист колхоза „Путь Ильича“ товарищ Джусоев…»
Я прошёл мимо, и старики, не прерывая игры, подняли на меня глаза.
Я поздоровался, они в ответ долго оценивающе смотрели, потом едва заметно синхронно кивнули.
Это движение головы означало одновременно и приветствие, и констатацию факта, что в селе появился человек, который тут впервые, и «иди своей дорогой, путник».
Из репродуктора сообщили: «Товарищи! Навстречу с делегатами XXVI съезда КПСС трудящиеся Северо-Осетинской АССР…»
Старушка у колонки набрала воды в жестяное ведро:
— Бабушка, давайте помогу донести?
— Не надо, я сама. — Она махнула рукой.
— Давайте, давайте, мне не тяжело.
Я взял оцинкованное ведро — холодное, вспотевшее, с выступающими каплями.
— Спасибо, родной, — бабушка улыбнулась беззубым ртом. — Ты из лагеря? Археолог?
— Да, — ответил я, не стал уточнять, что я водитель. Какая бабке разница?
Я донёс ведро до дома и поставил у порога.
— Ну заходи, я тебе с собой пирогов дам, только напекла.
На душе стало тепло, я понял, что рай — это не место. Рай — это вот сегодня, в 1982 году. В Северной Осетии. В Советском Союзе. Где ты везде свой.
— Не могу, бабуль, мне за молочкой и ещё в сельсовет надо.
— А ты на обратном пути заходи.
— Хорошо, постараюсь, но если не получится, то зайду в следующий раз.
— Зачем бабушку обижаешь? Зачем в следующий раз? Заходи.
— Зайду обязательно.
В сельсовете я быстро узнал, что никто из лагеря звонить не заходил, кроме пары учёных неделю назад.
Но в сельсовете никто точно не запомнил, какого числа это было.
По описанию они подходили под тех самых знакомых Марины, которые уехали вчера.
Если поджог устроили они, то выходит, что они ждали нашего с Лёней возвращения и, услышав наш разговор, подожгли палатку.
Странно, конечно, проще было просто выкрасть журнал.
Марина вчера говорила о каком-то важном секрете, который заставил профессора сменить вектор поисков.
Похоже, его теперь совсем не интересовал Шау Багараг, пещера и чёрный кинжал с молниями?
Мне кажется, ключ к ответам на вопросы лежит именно здесь.
Что же могло так резко перебить интерес?
Надо поговорить с Мариной. Она видела во мне человека, с которым можно поделиться.
Скорее всего, она сама расскажет, её вчера аж распирало, и только пожар не дал ей выболтать тайну.
Я оказался прав.
Марина ждала меня у входа в профессорскую палатку, переминаясь с ноги на ногу. Её глаза горели тем самым азартом, который я видел только у заядлых игроков, поставивших всё на кон.
— Ну что там у тебя? — спросила меня начальник лагеря.
На этот раз я решил ничего не утаивать:
— Молоко, творог, сметана, пироги, — сказал я, снимая тяжёлый рюкзак с продуктами с плеч, — и Смирнов со своей Натальей, приходившие звонить неделю назад. Но только никто толком не помнит, в какой день.
Квитанции за междугород будут только к концу месяца, без них никак не узнать, кому они звонили.
— А у вас?
— Не поверишь! Я нашла поджигателя! Точнее, он сам признался.
Я приподнял одну бровь. Чистосердечное признание смягчает вину, но увеличивает срок наказания, кажется, так говорят.
— Витька рыжий, тот что с тобой и Лёней вчера палатку тушил.
— Если это он, то выходит, что он поджигал не для того, чтобы журнал сжечь?
— Верно, я начала опрашивать, он сам пришёл, опустив голову. Вообщем, история такая: хотел втихаря себе кофе заварить, который привёз с собой из дома. Он так почти каждый вечер делал с соседом по палатке.
— Жадность фраера сгубила?
— Что-то типа того. У нас пользоваться плиткой запрещено, хочешь заварить себе чай или кофе — изволь на костре. Короче, его застукала практикантка из Ленинграда, он дёрнулся и перевернул плиту, не успел опомниться, как всё полыхает.
— Что же, практикантка молчала?
— Виктор её уговорил, сказал, что сам признается.
— Да и все наши подозрения разбиваются опросами. Неделю назад, на утро того дня, когда мы сидели у костра и говорили о пещере, дежурил человек, который не ходил в село. Накануне молочку привезли поздно. Я совсем про это забыла.
— Выходит, это Смирнов с Наташей?
— Это абсолютно исключено! — послышался голос Ковалёва, вылезающего из палатки.
— Но профессор…
Ковалёв перебил Марину.
— Магиночка, я говорил, что они приезжали по личным делам. Моя Светлана родила преждевременно на седьмом месяце.
Ни хрена себе! Я недооценивал профессора. Мы с Мариной переглянулись, она заулыбалась, а я поздравил профессора.
— Поздравляю, профессор! Кто родился?
— Мальчик! Рост сорок девять, вес два с копейками.
— Да он у вас просто богатырь.
— Что? Ах, да. Богатырь. Так вот, Смирнов приходил, чтобы сообщить мне новость. Светлана спрашивала, вернусь ли я раньше срока из экспедиции. В село они ходили звонить, чтобы ей в Москву сообщили моё решение.
— И что же вы решили?
— Как видите — я здесь. Вот так вот, так что не нужно обвинять ни в чём не повинных людей! Пойду наберу водички для чая.
Он направился в сторону реки.
Я развёл руками и шёпотом спросил Марину, так что она прочла у меня по губам:
— Это что сейчас было?
— Вот об этом я хотела тебе вчера рассказать.
— Сколько ему лет?
— Не важно, главное, что он бодр душой и у него молодая жена.
— Молодая жена? Вот он жук! Я бы на твоём месте его остерегалась, мало ли что.
— Саша…! Он для меня всё-таки староват.
Она полуулыбнулась.
— Это все причины, по которым он передумал лезть в пещеру?
— Нет, конечно! Я тебе вчера главного не сказала.
Я с удивлением посмотрел на неё.
— Что-то сенсационное?
— Ты не поверишь, что нашел Ковалёв в записях Филимонова! — прошептала она, оглядываясь через плечо, прежде чем втащить меня внутрь.
Палатка профессора напоминала штаб перед решающим сражением.
На столе, заваленном бумагами, лежала развёрнутая старая карта, испещрённая пометками.
— Саша, смотри, — Марина аккуратно развернула передо мной пожелтевший лист с аккуратными, почти каллиграфическими записями. — Филимонов оставил нам ребус.
— А Ковалев его разгадал…
Глава 19
Я взял один из листов. На первый взгляд — обычные полевые записи: «Погребение №3: бронзовый топор, два сосуда…». Но Марина тут же тыкнула пальцем в странные двойные подчёркивания под некоторыми словами.
— Видишь? Это же шифр XIX века! — её голос звенел, как натянутая струна. — В университете нам рассказывали — археологи тогда так помечали особо ценные находки, чтобы посторонние не поняли! Здесь зашифрованы координаты.
— Подожди, — нахмурился я, — разве в XIX веке археологи вообще работали с точными координатами?
Марина закатила глаза, но тут же оживилась, как профессор на любимой лекции:
— Секстанты и теодолиты уже существовали, гений! — её пальцы лихорадочно скользили по страницам. — Да, точность у них была ниже, чем сегодня, но они комбинировали методы! Вот смотри…
Она развернула топографическую схему:
— Триста шагов к востоку от большого чёрного волуна у правого берега реки — это описательная часть. А эти цифры — уже инструментальные замеры. Филимонов был гением конспирации — шифровал настоящие координаты в таких описаниях!
— Но за столетие русло могло десять раз поменяться.
