Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ) - Хлебов Адам

Взгляд снова заскользил по ножнам. Я погладил выпуклую замысловатую вязь.

Я не мог разобрать букв, но вспомнил слова Марины:

«Давший кровь — получит силу, взявший силу — отдаст душу».

Пальцы сами сжали рукоять плотнее. В груди застучало так, что кровь прилила к вискам.

Трогать лезвие я не рискнул. Мало ли. И всё же я стоял как заворожённый. Мне пришло осознание что у меня в руках.

Это была не просто находка — это был артефакт, за которым охотились столетиями самые сильные и отважные мужчины Кавказа.

Знатные семьи, княжеские роды, воины и преступники.

Коллекционеры и знатоки, археологи и органы.

И теперь он лежал в моей руке, холодный, красивый, совершенный.

Я едва наклонил клинок, наблюдая, как свет скользит по дамасским узорам.

Быстро завернул кинжал в мешковину, но ощущение — будто держал в руках саму историю — не отпускало.

Теперь вопрос был только в одном — кто для кого стал добычей: я для кинжала или он для меня?

Что я делаю, краду или спасаю?

До этой секунды всё шло слишком хорошо.

Сверток лежал в руке, лёгкий и послушный, будто совершенно невесомый.

Но стоило мне подумать о краже, я словно переступил невидимую черту.

Воздух вокруг словно сгустился, наполнившись запахом полыни. Замедлившееся время снова понеслось бешеными скачками.

Красные рубиновые глаза женщины в навершии будто снова вспыхнули.

Из гостиницы «Интурист» вывалились трое: водитель с перекошенным от ярости лицом и двое громил, чьи движения были слишком синхронными, будто куклы на невидимых нитях.

Но не они произвели на меня впечатление.

Меня снова поразил взгляд старика в каракулевой папахе.

Он стоял у входа, опираясь на трость с серебряным набалдашником в виде вороньей головы.

Его тёмные глаза — два чёрных осколка ночи — неотрывно следили за мной. Он не кричал, не жестикулировал. Просто наблюдал, будто уже видел этот момент тысячу раз и знал, что будет дальне.

Хрен вам, дорогие служители Чёрного Всадника. Даже если ваш старик — само исчадие ада, хранитель кинжала, чьё имя шептали в горных сёлах, отдавать я вам не собираюсь.

Четвёрка мчалась в мою сторону, рассыпаясь веером и перекрывая мне пути к отступлению.

Я рванул к своему УАЗу, сжимая сверток с кинжалом так, что казалось, узоры на ножнах впились в ладонь и отпечатались на ней.

— Дуремарчик, не подведи! — выдохнул я, влетая в кабину.

Двигатель завёлся с первого раза и заревел. Я сразу включил печку, чтобы не дать двигателю перегреться.

Воздух в салоне стал горячим. Но я обливался холодным потом. В зеркале я видел, как «Волга» рванула с места без звука.

Люди на улицах провожали нас недоумёнными взглядами.

Первый поворот я взял на грани. УАЗ кренился, колёса визжали. Впереди медленно отъезжал автобус — я вжал педаль в пол и проскочил в сантиметре от его кормы.

На втором повороте неплотно прикрытая водительская дверь Дуремара с грохотом распахнулась, захлопав, как крыло раненой птицы. Я потянулся, чтобы прихлопнуть её, но в этот момент «Волга» пронеслась в паре метров от моего борта.

Улицы Орджоникидзе проносились за окном, как в кадрах кино.

Нырнул в переулок за столовой «Диета», проехал дворы по Огурцова, вылетел на проспект Коста.

В зеркале мелькнул белый капот — они не отставали.

На крутом вираже у старого полуразрушенного здания мой УАЗ вдруг развернуло на сто восемьдесят градусов в грязи.

Движок заглох. Тишина. Только приближающийся рёв «Волги».

Я сглотнул ком в горле и повернул ключ зажигания. Стартер закряхтел.

— Заводись, Карабас тебя дери, Дуремар!

Двигатель ответил вибрацией по всему кузову, чихнул, кашлянул и… ожил.

Как раз в тот момент, когда белая «Волга» появилась в конце улицы.

— Я уж думал, всё! Сдохли лёнинины сто двадцать шестые карбюраторы.

Дуремар снова набирал скорость, идя прямо в лоб «Волге».

Они свернули. Проехав метров тридцать, резко затормозили, начали разворачиваться на узкой улице в несколько приёмов.

Погоня продолжилась.Глаза на секунду цепляются за зеркало заднего вида — белая «Волга», снова сзади. Слышу нарастающий вой.

Ладони моментально становятся влажными, но хват на руле только крепчает.

Я вдавливаю педаль газа в пол. Рывок. УАЗ вздрагивает всем корпусом, двигатель ревёт протестующе, но послушно набирает обороты.

Сзади уже ощущается приближение «Волги» — их двигатель мощнее, они быстрее на прямой.

Я это прекрасно понимаю и не собираюсь давать им использовать преимущество.

Резкий бросок руля вправо. УАЗ кренится опасно, подвеска стонет под нагрузкой. Правое колесо на мгновение отрывается от земли, и я чувствую, как машина вот-вот перевернётся.

Но нет — с грохотом опускаемся обратно. В зеркале видно, как «Волга» вынуждена сбросить скорость, теряя драгоценные метры.

Я влетаю в узкий проход между пятиэтажками — здесь мой козырь. Пространства едва хватает для широкого УАЗа, не то что для их низких седанов.

Над головой — море развешенного белья. Простыни, пододеяльники, детские пелёнки — всё это хлопает на ветру, как призрачные знамёна. Настоящая дворовая ловушка для тех, кто идёт сзади.

УАЗ ныряет в этот тоннель, и вдруг…

Что-то тяжёлое бьёт по крыше. Это оторвавшаяся бельевая верёвка с мокрыми простынями. Они накрывают лобовое, и на секунду мир становится белым.

Верёвка натягивается и вместе с простынями летит назад. В зеркале — мои преследователи на «Волге» полностью скрыты белой пеленой, их водитель слепо вылетает в сторону, чуть не снеся столб.

Хорошо, что во дворах пусто. Жара.

Вылетаю из спасительного дворового пространства.

Впереди всеми огнями мигает и пульсирует семафор — железнодорожные пути. Шлагбаум только начинает опускаться.

Мозг автоматически просчитывает параметры: скорость, высота шлагбаума. Теоретически — проскочу. Практически…

Двигатель орёт на пределе. Я пригибаюсь инстинктивно, хотя знаю, что это бессмысленно.

Дуремар проносится под перекладиной. В ушах — звенящий сигнал, запрещающий движение.

Оглядываюсь: «Волга» не тормозит, разносит шлагбаум в щепки и проскакивает через пути за мной следом.

Из будки стрелочника выскакивает женщина в железнодорожной форме, машет красным флажком и грозит кулаком, наверняка кричит что-то неприятное.

Вырываюсь на открытую дорогу, но знаю — это только начало.

Двигатель УАЗа воет, как зверь, когда я вылетаю на мост.

Задние колёса теряют сцепление на стыке бетонных плит, машину кидает влево — я ловлю рулём, чувствуя, что вот-вот долбанусь задними колёсами о бордюр.

В зеркале — белая «Волга» уже влетает на мост, её фары слепят сквозь треснувшее стекло.

Они снова догоняют меня по встречке. На пассажирском сиденье, в полуметре от меня, сидит старик в папахе.

Беспристрастный взгляд. Его ладони спокойно держат трость. Но глаза, два чёрных угля — прожигают меня насквозь.

Отрываюсь от взгляда, смотрю на дорогу с каменным лицом. Показываю, что не боюсь его. Ни мускула на лице не дрогнуло, когда УАЗ подбрасывает на кочке.

Стрелка спидометра у 90 км/ч — для УАЗа это почти предел. Руль бьётся в ладонях, передавая каждую неровность.

Хлопок! Стекло сзади покрывается паутиной трещин. Ещё один — и зеркало отлетает, разбиваясь об асфальт.

Выстрелы. Суки!

Я хочу инстинктивно пригнуться, но вспоминаю, что на меня смотрит старик.

Даю резко влево, им приходится тормозить. Теперь они сзади, мост скоро кончится.

«Волга» сзади подбирается вплотную. Видимо хочет меня развернуть ударом. Никто в их машине не пристёгнут. Прекрасно!

Резко бью по тормозам — и их капот должен нырнуть под мой задний бампер, но они чудом избегают удара.

Слышу скрежет, искры сыплются на мост. «Волгу» разворачивает, она бьётся об отбойник и замирает поперёк полосы правым бортом ко мне.

Мост кончается. Впереди — развилка: направо автовокзал, там люди и пробка.