Двадцать невымышленных историй - Глазов Григорий Соломонович

По натуре Иванюк не был философом и подобные рассуждения позволял себе разве что для передышки. Если говорить о его настроении сейчас, то оно скорее было подавленным. Ведь проверено уже несколько версий, а успеха никакого.

Начальник отдела, выслушав по телефону его рапорт, разрешил ехать к Мельнику и одобрил план Иванюка. Добавил лишь, чтобы он не задерживался и не горячился. Сообщение о пропавших вещах Кордонской принял к сведению. Там уже проследят, не выплывут ли они где-то на поверхность. И, возможно, до возвращения Иванюка преступник будет в руках. Но кто же этот таинственный Николай?

Под перестук колёс вагона Иванюк ещё и ещё раз возвращался к разговору с Люсей, сопоставлял то, что сам знал, и то, что она дополнила. Почему-то не выходил из головы тот продолговатый морской камень, собственно – камень, художественно украшенный, с видом южного берега Крыма. По словам Люси, он лежал на столе, рядом с пепельницей, и она заглядывалась на него во время каждого посещения. Теперь же его не было. Не этим ли оружием воспользовался преступник, чтобы нанести первый удар?

Теперь – Мельник. Он тоже Николай. На предыдущий запрос получили ответ, что врач Мельник в декабре ни на один день со службы не отлучался.

Все утверждают, что Мельник – человек крутого характера и стальной воли. Иванюк видел его фото. Решительное, суровое лицо. Но ведь не одной суровостью он живёт. Сколько теплоты и тревоги содержало его небольшое письмо Кордонской! И называл он её нежно – Ниночкой. Запоздалая любовь? Иванюк понимал: дело здесь серьёзное. Во имя красивых фраз не жертвуют семьёй и службой. Мельник не остановился и не раскаялся. Это не то, что у Люси и Лели...

Кстати, кто разбил их романтическую клятву? У Иванюка даже пот на лбу выступил. Как же он не поинтересовался? Она говорила – студент. Правда, на месте, можно будет установить. Мария Терновая поможет. Эх, голова...

Это уже был промах.

Доктор Мельник.

В Днепропетровске Иванюк был впервые, но осматривать город не стал. Он не мог простить себе, что, залюбовавшись Ленинградским парком, пропустил важную деталь – действующее лицо!

В больнице, где работал Мельник, проверить местонахождение его 20 декабря не составляло труда. Малейшее подозрение отпадало. И всё же Иванюк решил встретиться с Мельником, чтобы выявить его отношение к Кордонской, его настроения, чтобы потом рассказать о причине своего приезда.

Мельник появился точно в десять. Разговор начал главный врач.

– Садитесь, Николай Гаврилович. Беспокоим вас по семейному делу.

Мельник, переступив порог, бросил быстрый взгляд на Иванюка. После последних слов осмотрел его пристальнее. Заметно было, как он вдруг помрачнел, мышцы на остром лице напряглись.

Иванюк таким и представлял себе его – широкоплечим, крепко сложенным, подтянутым. Только одно поражало: Мельник почти весь седой. Живые чёрные глаза, которые так и обдавали огнём, говорили об энергичном характере. Иванюк чувствовал себя совсем подростком перед этим человеком.

– Как у вас, Николай Гаврилович, в последнее время с... женой? – издалека начал главный врач.

Мельник посмотрел вокруг. Подобные разговоры были ему неприятны.

– Вы в курсе моих дел и, надеюсь, правильно понимаете, – голос его звучал хрипло, но не срывался, – То, что произошло полгода назад, принесло мне много неприятностей. В моём возрасте трудно переделывать самого себя. За это время, – Мельник, не сдерживаясь, тяжело вздохнул, – я тысячу раз обдумал всё сначала. Медицина – моё призвание. До сих пор я отдавал работе все силы...

– Николай Гаврилович, в больнице вы – образец безупречности для всех, кто вас знает.

Иванюк рассматривал внимательно Мельника. Он всё больше проникся уважением к бывшему воину, на груди которого пестрело несколько рядов орденских планок.

– Повторяю, я всё взвесил и вижу, что поворота не может быть. – Мельник встал. – С женой разойдусь. Да, развод.

Он повторил это слово, хотя произносил его с неприятной гримасой.

– Независимо ни от чего – с ней мне не жить. А главное... у меня есть настоящий друг. Мы знаем друг друга давно. Из всех наказаний для меня самое тяжёлое – вынужденная разлука с Ниной. И я готов на всё, чтобы положить этому конец. Поверьте, это не прихоть молодости. Зачем я буду мучить себя, её, и причинять столько хлопот всем?

Главный врач повернулся к Иванюку – тот прочитал в его глазах нетерпение. Поняв это по-своему, Иванюк поднялся. Мельник стоял посреди кабинета, вытянутый, с поднятой головой.

– Товарищ Мельник! Нина Кордонская... погибла... – Слова Иванюка прозвучали в тишине, как удар грома.

Позже, читая отчёт Иванюка по возвращении, начальник отдела ограничился одним важным замечанием. Иванюк чистосердечно признался в том, что допустил непростительный промах в этом разговоре с Мельником, и жестоко себя корил. Только необдуманность толкнула его на такое действие, когда он ошеломил человека своим сообщением без всякой подготовки, его подвела вера в Мельника. Иванюк считал, что такой характер, как у Мельника, действительно способен всё выдержать. А оказалось, что бывший воин имел чрезвычайно чуткое и мягкое сердце. В тяжёлую минуту оно подвело.

Целую неделю врачи не позволяли беспокоить Мельника. А когда он вышел из больницы, сразу потребовал встречи с Иванюком. Теперь уже не было чего остерегаться. Хотя глаза его ещё светились болезненным блеском, Мельник держался спокойно и просил подробно рассказать, как всё произошло. На вид он был уставший и ещё больше осунувшийся, хотя в каждом его движении чувствовались энергия и сила.

Выслушал Иванюка, не сказав ни одного слова. А уже затем сказал:

– Нина спасла мне жизнь на фронте. Но она для меня – больше, чем жизнь.

В тот день Иванюк не решился ничего расспрашивать. Во время следующей встречи Мельник сам предложил свои услуги. Ему нелегко было рассказывать о том, какие вещи были у Нины. Всё время он говорил о ней, как о живой.

Мельник познакомил Иванюка с последними письмами Нины. В них не было конкретных намеков на какие–то новые знакомства, о них нельзя было и догадываться. Но что–то заставляло Николая Гавриловича не откладывать дальше своего решающего слова.

ного слова. Иванюк запомнил строки: "Коля, милый! Я знаю, как тебе тяжело. Но и я так дольше не могу. Теперь ты далеко, и мне не с кем посоветоваться. У тебя семья. Я не имею права. Скажи, что делать?"

Ищите Николая!

Как и предполагал Иванюк, до его возвращения уже продолжались усиленные розыски преступника. Ещё ничего не зная о его личности, начальник отдела розыска полковник Ларин, в руках которого сходились все ниточки этого дела, ориентировал оперативных работников, где именно следует ожидать появления преступника.

– Ищите Николая, – приказал он Иванюку.

Николаем называли убийцу Кордонской пока условно. Полагались на то, что Люся, которая впервые произнесла это имя, не могла в конце концов придумать его.

Так или иначе, знакомый у Кордонской был и встретился с ней не впервые. Умеет играть на рояле или аккордеоне, а возможно, на обоих инструментах. Судя по характеру связей Кордонской, он также был студентом. В институте никто не заметил знакомства, так как за рамки обычных студенческих отношений оно не выходило.

Если же предположить, что убийство совершено с целью грабежа, то преступник не впервые был в квартире Кордонской.

Пока же работники милиции установили, какие вещи Кордонской исчезли, они уже могли быть где-то далеко за пределами города.

Приказ искать Николая опирался главным образом на предположения.

Характер студента Уманца.

Розыски велись несколькими путями одновременно. Оперуполномоченный Глущенко наряду с другими делами изучал постоянных клиентов различных развлекательных заведений. Он заинтересовался одним молодым человеком, который с большим шиком зачастил в малоприметную шашлычную на улице Ватутина. Этот посетитель щедро сыпал деньгами, легко завязывал знакомства благодаря своим многим «талантам». Он неплохо играл на аккордеоне и имел приятный баритон. Называли его студентом. Глущенко ещё не успел установить других его данных, как «студент» исчез.