Двадцать невымышленных историй - Глазов Григорий Соломонович

– Спасибо! Век тебя не забуду, – и взялся за защёлку двери. Какое-то мгновение ещё постоял, потом, будто вспомнив, добавил: – Если завтра услышите что, то никому ни звука, потому что сами знаете... Это зерно, – показал на мешки, – может, придётся есть другим!

Дверь грохнула и захлопнулась. На насесте крикнул и замолчал петух. Семья не спала.

Утром узнали, что ночью были убиты учитель и бригадир полеводческой бригады, который должен был везти образцы пшеницы на областную выставку. Устроили погоню, но никого не поймали. В перестрелке, кажется, одного ранили.

Фёдор молчал, ни слова никому не проговорил, а отец только и сказал сыну: «Эх, плохо мы поступили с тобой...» И не ошибся. Через несколько дней, где-то перед утром, чья-то рука тихо постучала в окно.

– Кто там? – отозвалась мать.

– Свои... Откройте!

– Началось... Уже «своих» имеем, – коротко сказал отец, ковыляя к двери.

Чёрные тени ввалились в дом.

– Большая благодарность вам за помощь раненому, – начал один, – Честные вы люди... Вот если бы ещё зерна немного нам...

– Да ведь у нас... – хотел возразить удивлённый такой наглостью Фёдор, но ему не дали договорить.

– Ничего, ничего. Нам много не надо... Пару корцев. Мы знаем, что вы готовы отдать хоть и всё для нашего общего дела...

Кто–то уже тащил мешок по полу.

– Подождите! – воскликнул отец.

В ответ у дверей сухо щёлкнул затвор винтовки, а сладковатый голос поблагодарил:

– Простите очень, но ждать не можем... Бог вам в помощь за гостеприимство.

«Свои» вынесли ещё два мешка.

С тех пор в доме Фёдора надолго поселился страх.

Сколько лет прошло с того времени, – давно нет на свете отца и матери, давно забыл Фёдор о тех ночных событиях, женился, перешёл работать на шахту, – а вот вылез зверь из тёмной норы и начинает пить его кровь.

«Что ему надо от меня?» – в который раз спрашивал себя Фёдор и на работе, и дома. Однако «луковица», которая с годами превратилась из красной в синюю, не спешила излагать свои планы. Серьёзный, деловой тон разговора с глазу на глаз, заговорщицкие подмигивания при встречах с «посторонними» – и всё. Но именно это и беспокоило, вызывало у Фёдора чувство, что он делается «своим», замешанным во что-то тёмное, нечистое. Правда, со временем тучи немного расступились, легче стало на душе.

Начальник участка Евгений Мельник в присутствии всего небольшого коллектива цементников назвал «луковицу» хорошим работником «Перевыполняет свои задания», – сказал он, – «и водитель самосвала № 35–41. За недолгое время работы Степан зарекомендовал себя хорошим работником.» Присутствующие похлопали в ладоши, и Фёдор понял, что «рыпаться» ему нечего, Степана голыми руками не возьмёшь. «Возможно, он – «прощённый», а может, по амнистии.» В конце концов подумал: «Не трогает меня, так и чёрт бы его побрал!»

Однако Степан скоро напомнил о себе. Подкатил на своей машине к растворомешалке почти в конце ночной смены, ещё из кабины взволнованно воскликнул:

– Ой-ой! Несчастье, друг, выручай!

– Что там ещё? – не ожидая ничего хорошего, спросил Фёдор.

– Не знаю, как теперь и выпутаться... Только ты можешь помочь, – жаловался Степан. – Уверен, тебе можно доверять – один раз спас, во второй раз – не выдал... Искренне благодарен. Ты прости, что тогда тебя напугал немного. Хотел проверить... А тут – авария... Как же мне в глаза начальству взглянуть? Недавно хвалили, а теперь – хоть пиши: «по собственному желанию». Хотелось работать честно – и на тебе...

– Да не волнуйся, толком рассказывай...

– Э – «не волнуйся»! Был бы ты спокоен на моём месте? Вскочил по дороге в болото. Машина набок, весь цемент сполз в грязь...

– А, холера! – аж подскочил от неожиданности Фёдор. – И как же?..

– Сам не знаю... Набрал вот полный кузов песка...

– Песка?..

– Песка... Ты, друг, не беспокойся. Я буду благодарен...

– За что?

– Да за то, что ты запишешь его как цемент?

– Что?!

– Просто! Я по дороге обдумал... Комар носа не подточит. Загонишь его в раствор под землю вместо цемента, и всё. Согласен?

Ошарашенный, Фёдор не знал, что и говорить. Степан, очевидно, понял это по–своему. Он быстро бросился к машине, ссыпал песок.

– Не теряй времени! Смена же заканчивается.

– Рассказал бы ты лучше все начальству...

– Кто поверит, друг? Это только тебе я мог рассказать... Пропала моя жизнь!

– Всё равно не буду... Не могу. Это же...

– Не будешь? – дернулся вперед Степан. От его голоса на Фёдора повеяло могильным холодом. – Прикончу... на месте!

Потом он будто опомнился, добавил с отчаянием:

– И себя тоже... Нет друга на свете.

...Работали лихорадочно. Обоим хотелось поскорее пропустить песок через барабан, но механизмы действовали чётко, по единому, раз и навсегда рассчитанному ритму. Куча песка, однако, всё уменьшалась. Степан не скрывал своего удовольствия, а у Фёдора подгибались колени, дрожали руки. «Хоть бы компрессор испортился», – искал спасительную нить, но сжатый воздух поступал без перебоев и ровно гнал жёлтую массу в земные недра.

– Ты цементика немного, цементика подкинь, чтобы зелёненькая пенка была, – посоветовал Степан, – Может, заглянет кто или смена придёт, а у тебя всё в порядке... О, теперь хорошо! А мне, кажется, пора. Сам закончишь. Уже ерунда осталась – несколько лопат.

Он порылся за полой пиджака, протянул руку к Фёдору:

– Твоё!

– Нет, что ты!..

– Э, друг, не чурайся, – сунул в карман Фёдоровой спецовки деньги. – Выручил – заработал. Век не забуду. Бывай!

Степан вышел из–под навеса, газовал и исчез как призрак.

«В последний раз, в последний раз!» – пытался успокоить свою совесть Фёдор, бредя домой. – «А эти деньги? Выбросить, скорее выбросить их, пусть не жгут огнём грудь, не бередят сердца!» Он рванул комбинезон, выхватил всё, что было в кармане – банкноты, наряды, какие–то записки, и с силой размахнулся. «Однако», – остановил руку над головой, – «разве это поможет? Продался! К тому же... к тому же», – пытался отчётливо очертить мысль, – «пусть лежат. Не буду трогать. Ещё увидим, господин хороший работник, как честно вы хотите жить!»

Кажется, немного примирился с совестью, но она требовала кристальной чистоты. «Что с того?» – спрашивал себя дальше. – «Преступление есть преступление.»

Зашёл в комнату. Жена уже ждала.

– Ты знаешь, Федя, – начала она, касаясь его плеча, – Я уже прикинула: из твоего аванса за полмесяца мы можем купить радиоприёмник, остальное – на еду. На мебель возьмём из книжки денег.

– Денег? – аж отшатнулся Фёдор.

– А, так, – испугалась вида мужа София, – Ты же... говорил...

– Действительно, действительно, надо взять, – ответил, прислоняя руку ко лбу: «Что это, в самом деле, со мной – горячка?»

Окинул взглядом комнату, и всё в ней показалось чужим, неприветливым. Будто залез в чьё–то жилище и присвоил.

От небольшого зеркальца шугнул игривый зайчик. Это взошло солнце. Но почему его лучи сегодня не радуют? Разве безразлично так всегда щедрому светилу, что ему, Фёдору, не хватает тепла! Пожалуй, не безразлично, греет всё больше, но имеет ли он право на это тепло? Может ли он свободно, как хозяин, ходить по этой земле, по этим сосновым доскам, любовно вытесанным и постелённым ему под ноги другими людьми!

«Бросить всё, вернуться в село, сделаться лесником где-то в непролазной глуши, махнуть в Донбасс на шахты – лишь бы подальше, лишь бы смыть с себя болото, в которое залез так опрометчиво. Начать жизнь сначала! И тогда всё в порядке? Нет, нет... А что же делать?» – спрашивал себя и не находил ответа.

Со щебетом в комнату вкатились дети.

– А мама для Бобуся машину купила! – похвасталась Стефка. – А мне – куклу.

Богдан тянул на верёвке автомобиль.

– Мы песочку сюда наложили, – ткнул пальцем в кузов.

– Песочку?!

– Это у нас цемент такой, – вмешалась Стефка, – мы во дворе шахту делаем.