Бешеный - Шаландон Сорж

– Надзиратель, – сказал я.

Он был поражен.

– Я выменял статью на другую вещь.

Одни колонисты засмеялись, другие разинули рот. Шум нарастал.

– Молчать! – заорал Ле Гофф.

Наполеон кого-то тряхнул. Шотан дал кому-то затрещину.

– Вы хотите знать его имя, господин директор?

Кольмон смертельно побледнел. Дважды резко хлопнул в ладоши. Столовая отменяется. Во второй половине дня ни прогулки, ни отдыха. Все немедленно расходятся и возвращаются на рабочие места. Шарканье подошв, кашель, галдеж, гогот, пердеж губами, свист, пронзительные крики в подражание чайкам.

Кольмон схватил меня за руку.

– Шотан, обыскать его камеру!

Сторожа поволокли меня через двор к наружной лестнице, загнали наверх, довели до входа в мою клетку. Директор замыкал шествие. Мне было приказано встать на колени в коридоре лицом к стене, положив руки на голову. Я закрыл глаза. Столик, табуретка, мой шкаф – они переворошили все. Когда они приподняли матрас, я вжал голову в плечи. Я приделал внутри карман, между тканью, набивкой и пружинами.

– Ну надо же!

Это сказал Ле Гофф. Он одну за другой вытаскивал из тайника газеты.

Голос Козла:

– Встань, Бонно.

Он стоял, ошеломленный, прислонившись к стене моей камеры. Сторож бросал к его ногам свои находки. «Крест», «Фигаро», «Католический союз Морбиана». По экземпляру каждой. Или тщательно сложенные вырезки.

Ле Гофф стоял на коленях, засунув здоровую руку в самую глубину. «Церковная неделя Ваннской епархии», «Будущее Морбиана». Найдя в тайнике ультраправую «Аксьон франсез», он растерянно взглянул на начальника. Я добыл номер от 7 февраля 1934 года. Через всю первую полосу: Следом за ворами – убийцы.

– Искать дальше?

Кольмон не ответил. Он следил за мной.

Внезапно однорукий взмахнул тетрадкой в грязной обложке:

– Книга, мсье!

Этого я и боялся. «Дети Каина» были опубликованы журналистом Луи Рубо в 1925 году. Он писал о нас и о колонии, «настоящей школе зла». Рассказывал обо всем. Жестокость, тяжелая работа, наказания, грязь, голод, Танцплощадка, заболевшие или помешавшиеся воспитанники. Я тайком читал отрывки Озене и Труссело. Писатель выдумал историю с «дымящейся миской супа, в котором ложка стояла, как в банке клейстера». Нас это рассмешило. Он преувеличивал, но мы знали, что это делалось ради нашего блага.

Ни один сторож никогда не был моим сообщником. Книгу и газеты принес мне Луазо. Он проделывал это в течение двух лет. Наказав доносчика пинком, я стал его покровителем. За это я хотел не тех мерзостей, каких требовали крутые, а новостей из-за стены. Он, кроме того что работал швеей и прачкой в одной семье поблизости от Созона, еще и помогал выносить мусор Козла. Я велел ему действовать осторожно. Время от времени таскать газеты, но не делать этого систематически. И не одно и то же издание каждый раз. Однажды утром, когда он вываливал в кузов мусорную корзину Кольмона, Шотан тоже запустил туда руку. Он стянул «Республиканский Запад», отряхнул газету о штанину, сложил и сунул во внутренний карман куртки. Луазо глубоко вздохнул. Не он один этим занимался.

Из статьи Леона Доде в «Аксьон франсез» я узнал о событиях 6 февраля [6]. В «Западе» прочитал, что Филипп Петен произнес речь на похоронах маршала Лиоте. А еще – что маршал Гинденбург скончался и его заменил канцлер Гитлер.

«По словам твоих наставников, ты увлекаешься историей и географией. И даже немного политикой, как мне говорили?»

Слова директора год назад.

Он сложил руки за спиной. Так вот откуда я получал сведения.

Серьезное лицо, громкий голос:

– Рыться в моем мусоре запрещено. Но это! – Он взмахнул книгой.

Луазо стянул ее со стола в караульном помещении.

– Это кража, Бонно!

Ле Гофф собирал разбросанные по полу газеты.

– А кража – это карцер!

Я стоял, прислонившись к стене.

– Стой прямо!

Я встал навытяжку. Щелкнул пятками. Я насмехался над его властью.

– Имя твоего сообщника!

Я не стал снова разыгрывать карту охранника. Она сбила его с толку всего на несколько секунд. Да, тюремщики меняли табак, хлеб, сидр. Да, некоторые лезли к младшим в постель. И да, их можно было подкупить. Особенно если охранник был выпивши, а колонист – вдвое крупнее его. Все это знали, и все закрывали на это глаза. Тюремщики и каиды делили власть между собой. Все было налажено. Но я оставался в стороне. И часто слышал от других: «Ты, Злыдень, не такой, как все».

И правда. Я терпеть не мог как сильных, так и слабых. Особенно слабых. Журналист в своей книге про колонию хотел разжалобить людей историями про сирот, детей разведенных родителей, брошенных мачехами, безбилетников, бродяжек или мелких воришек. Здесь такие были, но я не из их числа. Мне ни к чему жалость или доброта. Я одиночка. И моя тень в одиночку лезла наверх по стене, пыталась добраться до торчащих осколков стекла и присоединиться к чайкам.

– Трибунал во вторник, – объявил Козел.

Я отделаюсь тридцатью сутками карцера. Или даже переводом.

Я сжал кулаки.

А пока меня ждет расплата.

Я все понял, когда они вошли в мою клетку. Трое надзирателей из третьего блока, кремни. С тех пор как охранников стали называть воспитателями, директор не позволял им нас избивать. Дать оплеуху или подзатыльник, заломить руку – и только. Когда кого-то надо было сурово наказать, Козел обращался не к ним, а к тем, кого не встретишь в коридоре и не поквитаешься.

Кольмон вышел из моей камеры, следом за ним – Ле Гофф, Наполеон и старший надзиратель.

Перед тем как закрыть дверь, оставив меня с этой троицей, он сказал:

– Господа, Злыдень в вашем распоряжении.

Я играл, я проиграл и должен был расплатиться. Три тюремщика действовали слаженно, им было не впервой избивать сообща. Пинали, лупили кулаками, первый врезал мне головой, чтобы сбить с ног. Они не калечили, они мордовали. Оставляли мне напоминания на потом. Следы, которые должны были увидеть другие. Наказывая одного из воспитанников, они предостерегали всю колонию. Я ждал, лежа на боку и подтянув колени к подбородку. Они напоминали мне усердных лесорубов. Ни криков, ни оскорблений, ни единого слова. Для них это была работа. Ляжки, спина, руки – они старались, и каждый удар отзывался у меня от затылка до живота. Озене объяснил мне, что они бьют до первой крови. Я, как только упал, сильно укусил себя за щеку. Потом за язык, нарочно. От боли я почти перестал чувствовать удары. Как только во рту появился металлический привкус крови, я смешал ее со слюной и, кашляя, выплюнул. Запачкал пол. Притворился, что мне плохо. Дал сигнал к окончанию.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.