Жизнь в белых перчатках - Махер Керри

Разноцветные лепестки и листья оживляли дворец, показавшийся ей в прошлый раз таким темным и чопорным. Он смотрелся веселее благодаря цветам да еще тому, что каждый серебряный предмет, каждая бронзовая и золотая статуя были отполированы до блеска. Теперь, зная, что замок станет ее домом, Грейс радовалась его скромным размерам. Она припомнила, как нелестно и несправедливо подумала о нем, сравнивая с Версалем, в свой первый визит, когда ее раздражало все, начиная от забастовки тружеников Франции и кончая опозданием Ренье (который с тех пор не опоздал ни разу!). Невозможно представить, каково это — иметь в качестве дома здание, которое больше дворца Монако. Его размеры вызывали у Грейс трепет — неужели ей предстоит стать хозяйкой всего этого?

На каждом мероприятии Грейс пыталась устроить что-нибудь сугубо личное. Например, отбиться от группы доброжелателей, чтобы сопроводить Джуди в относительное спокойствие дамской гостиной и там поздравить их с Джеем с годовщиной свадьбы — с извинениями за то, что ограничивается лишь добрыми пожеланиями. И пусть Джуди немедленно заявила, что нечего дурить и на ее месте она вообще не знала бы, какой сегодня день, не то что вспоминала бы о чужой годовщине, Грейс все равно чувствовала необходимость держаться за такие вот мелочи, чтобы ее не унесла волна эмоций и расточительности.

И машины в Монако были необычными — по улицам разъезжали лишь прекраснейшие «роллс-ройсы», «мерседесы» и «бентли». А моды! Даже на Пятой авеню она никогда не видела такой концентрации нарядов от-кутюр. По предыдущему визиту и из того, что она прочла о княжестве, ей было известно, что тут уже долгие годы отдыхают богатейшие люди, швыряющие миллионы в казино и ювелирных магазинах, но в преддверии монаршей свадьбы всякой показухи стало как минимум в два раза больше. Уму непостижимо, что ей предстоит править вместе с Ренье этим поразительным княжеством. Если она позволяла себе слишком долго об этом думать, у нее слабели колени, а голова начинала кружиться. Грейс цеплялась за то, что ощущала как реальность, — за своих друзей и общее с ними прошлое.

Самым реальным моментом из общения с Ренье стал поздний вечер последнего вторника холостой жизни, когда им уже совсем скоро предстояло стать единым целым. После очередного официального ужина, во время которого желудок Грейс сказал решительное «нет» всем этим кремовым лоснящимся кушаньям, появлявшимся у нее на тарелке, Ренье сплел свои пальцы с ее и склонился к ее руке для поцелуя.

— Встретимся в церкви через час, — тихо сказал он, имея в виду маленький храм Святого Иоанна Крестителя в западной части дворцовой территории.

Грейс переоделась в простую хлопчатобумажную юбку с джемпером и нацепила очки, потому что от усталости вообще почти ничего не видела, а Ренье явился в брюках цвета хаки и белоснежной рубашке подсиним пуловером. Его свежевымытые темные волосы были чуть взъерошенными и влажными, и ему так это шло, что Грейс предвкушала, как он станет одеваться более неформально. Она была сыта по горло смокингами и бальными платьями.

Ренье поцеловал ее в знак приветствия, взял за руку и тихонько проговорил:

— Я хочу кое-что тебе показать.

Они сели в кабриолет, подняв верх для большей приватности, и машина тронулась.

— Куда мы едем? — спросила Грейс у сидевшего за рулем Ренье.

— Я хочу показать тебе Ла-Тюрби. Это очень правильное, настоящее местечко. Там нет никаких яхт и прочей чепухи. Может быть, нам стоит подумать о том, чтобы растить детей именно там.

Фары машины освещали круто поднимавшуюся дорогу из Монако. За считаные минуты княжество осталось позади, и они оказались во Франции. Дорога была узкой и вообще ужасной. Даже не будучи за рулем, Грейс не смела отвести от нее глаз, боясь, что, посмотрев в сторону или вниз, потеряет сознание.

— Не понимаю, как ты водишь автомобиль по таким дорогам, — сказала она, стараясь дышать помедленнее, чтобы успокоиться.

— Я вырос за этим занятием, — пожал плечами он. — Уверен, ты со временем тоже привыкнешь. Ты же сама вела машину в «Поймать вора»?

— Господи, нет! — ответила Грейс. — Это вообще была павильонная съемка, а потом ее наложили на пейзаж. А чтобы снять сцену пикника, нас вывезли на природу в очень безопасных машинах, которые по моей просьбе всю дорогу плелись как улитки.

— А я еду достаточно медленно, чтобы ты не боялась?

— Да, — соврала она, потому что нынче ночью даже скорость пешехода показалась бы ей слишком быстрой.

К счастью, путь до очаровательного средневекового городка Ла-Тюрби оказался недолог. Ренье припарковал машину перед маленьким бистро с потертым бело-голубым тентом и повел Грейс внутрь. Мужчина по имени Ги за опрятной, хоть и видавшей виды деревянной стойкой бара тепло приветствовал Ренье, и они стали болтать по-французски, смеясь и перемежая разговор шутками — вроде бы о сыне и дочери бармена. Ренье представил его Грейс, и Ги по-французски поприветствовал ее и поздравил. Она, как могла, ответила, старательно используя свои школьные знания, которые недавно обновила, взяв в Нью-Йорке несколько уроков. Скоро ей понадобится более серьезное обучение.

Они уселись у стойки и выпили по эспрессо, разделив пополам кусок великолепного пирога с черносливом, а потом Ренье снова взял Грейс за руку. Он вытащил из багажника фонарик, и они побрели по крутым мощеным улицам, мимо городской церкви, пока не оказались у древней арки, до сих пор лежавшей в руинах. Окутывавшая город тишина казалась благословением после шума Монако. Здесь лишь изредка раздавался звон посуды да откуда-то издалека доносился плач младенца. Ночь стояла ясная, и поэтому месяц со звездами заливали город мерцающим фиолетовым светом. Ренье пока не включил фонарик, поэтому Грейс могла разглядеть лишь общие контуры построек, кустарники и вьющиеся растения. Но в большой арке свет фонарика наконец загорелся, и Ренье тихо, благоговейно произнес:

— Это Альпийский Трофей. Его построили за шесть лет до Рождества Христова в честь покорения Альп римским императором Августом. Камень для строительства добывали за восемьсот миль отсюда. Можешь себе представить?

Все еще держа жениха за руку, Грейс последовала за ним, а луч фонарика медленно двигался по каменной поверхности гигантского древнеримского монумента. Ее взгляд поднимался все выше и выше, изучая полуразрушенное великолепие античной постройки.

— Его что, разбомбили в войну? — спросила она.

— Каким-то чудом этого не произошло. Конечно, он разрушался столетиями, но в двадцатые годы кое-какие деятельные благотворители взялись за его реставрацию. Это довольно важная часть здешней истории.

— Я понимаю, — сказала Грейс, глядя на высоко вздымающиеся величественные колонны и гигантскую дугу, в которую они упирались. Почти два тысячелетия назад здесь наверняка был впечатляющий купол.

— Меня воодушевляет совместный труд людей, — проговорил Ренье, — возводящих постройку, которая переживет их на многие столетия. Римляне модернизировали Европу. Они вдохновляют меня взяться за Монако, которое тоже нуждается в модернизации.

— И в больших трофейных постройках? — пошутила Грейс.

— Нет, — с улыбкой ответил он. — Но я уверен, ты заметила, что новые здания нам нужны, слишком много старых разваливается. Даже у беднейших монегасков должно быть достойное свежеокрашенное жилье со ставнями или тентами от солнца и современной канализацией.

Эти благородные чаяния, не имевшие отношения к богатеньким обитателям и гостям княжества, которые разъезжали на шикарных автомобилях и носили одежду от лучших модельеров, наполнили сердце Грейс теплом и восхищением. «И я выхожу за этого мужчину», — подумала она и поцеловала Ренье в губы. Он ответил на поцелуй, но фонарик помешал по-настоящему обняться, и оба они захихикали.

— Идем. — Ренье кивком указал на другую сторону монумента.

Грейс ахнула, увидев открывшийся оттуда вид. Перед ней раскинулся уходящий вниз темный ландшафт, усеянный мерцающими желтыми и белыми огоньками. Темные очертания домов, деревьев, дорог, возвышенностей и лощин сбегали к чернильному морю, и Грейс едва могла разглядеть, где берег встречается с водой, хотя до ее слуха доносился слабый звук, с которым волны накатывали на песок и скалы. Огни судов в гавани подсвечивали морскую поверхность сияющими колышущимися венцами.