Инженер 1: паровая империя (СИ) - Тыналин Алим

Энгельгардт внимательно оглядел помещение, заметив воздуховоды и вытяжные каналы:

— Любопытно. А кто автор проекта?

— Осмеливаюсь признаться, ваш покорный слуга.

— Инженер? — Полковник изучил мой мундир. — Да, вижу. А система работает?

— Господин полковник, — я по-прежнему сохранял спокойствие, — позвольте засвидетельствовать, нам действительно удалось создать нечто замечательное. Уже сейчас воздух в палате стал заметно чище.

— Понятно. — Энгельгардт продолжал испытующе смотреть на меня: — Ну что же, покажите, как работает ваша система.

Я продемонстрировал ему действие вентиляции, объяснил принципы воздухообмена, показал чертежи. Полковник слушал внимательно, изредка задавая вопросы, выдававшие в нем человека образованного.

— Интересно, — произнес он наконец. — А сколько времени потребуется на оборудование всего госпиталя?

— При наличии материалов и людей — недели две, господин полковник.

— Хм… — Энгельгардт задумался. — А какие ожидаются результаты?

— Снижение смертности от последующих заражений, — уверенно ответил я. — Более быстрое выздоровление раненых. Улучшение общего состояния больных.

Полковник долго молчал, обдумывая услышанное. Крупенников и Петров переминались с ноги на ногу, не решаясь возразить в присутствии высокого начальства.

— Хорошо, капитан, — наконец произнес Энгельгардт. — Заканчивайте работы в этой палате. Через неделю приеду посмотреть на результаты. Если они окажутся удовлетворительными, рассмотрим вопрос о распространении вашего опыта на другие военные госпитали.

С этими словами он повернулся и вышел, оставив нас в изумлении от такого поворота событий. Крупенников и Петров, потеряв всю надменность и высокомерие, тоже поспешили удалиться, бормоча что-то невразумительное.

— Ну и дела! — восхищенно произнес Егор. — Сам полковник одобрил!

Неделя пролетела удивительно быстро. Каждый день я наведывался в третью палату, словно садовник, проверяющий всходы долгожданных семян. И результаты превзошли самые смелые ожидания.

Уже на второй день больные начали замечать перемены. Старый унтер-офицер, который поначалу ворчал на переселение, первым обратился ко мне с благодарностью:

— Господин капитан, не знаю, что вы тут наколдовали, а дышать стало легче. И спится лучше, не такая духота, как в других палатах.

Доктор Струве, который навещал экспериментальную палату ежедневно, фиксировал изменения с немецкой педантичностью:

— Удивительно, Александр Дмитриевич, но температура у больных стабилизировалась быстрее обычного. А двое, которые страдали от лихорадки, идут на поправку гораздо активнее.

К концу недели даже скептически настроенный молодой лекарь Соколов вынужден был признать очевидное:

— Ваше благородие, не могу поверить собственным глазам! В третьей палате за всю неделю не умер ни один человек. А обычно… — он развел руками, — обычно двоих-троих хороним непременно.

В назначенный день полковник Энгельгардт явился точно в срок. На этот раз его сопровождал крайне взволнованный Василий Порфирьевич Беляев, который то и дело поправлял мундир и нервно покашливал.

— Ну что, Василий Порфирьевич, — обратился полковник к главному лекарю, входя в палату, — покажите результаты эксперимента вашего капитана.

Беляев, явно желая представить дело в самом выгодном свете, заговорил торопливо:

— Осмеливаюсь доложить, господин полковник, результаты превосходят всякие ожидания! Смертность в экспериментальной палате снизилась до нуля, больные выздоравливают быстрее…

— Не торопитесь, — остановил его Энгельгардт. — Хочу сам осмотреться.

Палата встретила его тишиной выздоравливающих людей. Больные лежали спокойно, без тех стонов и мечущихся движений, которые обычно сопровождают страдания. Воздух стал свежим, без примеси того тошнотворного запаха, что царил в других помещениях госпиталя.

— Доктор Струве, — позвал Энгельгардт немца, — ваше заключение как человека, непосредственно наблюдавшего за ходом эксперимента?

— Господин полковник, — начал Струве, открывая свои записи, — за прошедшую неделю в экспериментальной палате не зафиксировано ни одного случая госпитальной лихорадки. Температура у больных нормализовалась в среднем на два дня быстрее обычного. Жалобы на удушье и головные боли практически прекратились.

Полковник молчал, обходя койки и беседуя с больными. Наконец он подошел ко мне:

— Капитан, ваша система действительно работает. Теперь вопрос практический: сколько потребуется времени и средств на оборудование всего госпиталя?

Я сделал вид, что размышляю, хотя на самом деле уже давно заранее приготовил расчеты:

— Господин полковник, материалов потребуется: досок — восемьдесят аршин, жести — десять пудов, гвоздей — пуд с четвертью. На деньги это составит рублей двести серебром. Времени при нынешнем составе работников — месяц.

— Двести рублей… — задумчиво повторил Энгельгардт и взглянул на Беляева. — Немалая сумма для госпитального хозяйства.

Главный лекарь заметно побледнел:

— Господин полковник, осмеливаюсь доложить… Годовой бюджет нашего госпиталя на хозяйственные нужды составляет всего триста рублей. И тот уже расписан до последней копейки…

— Понятно, — кивнул полковник. — А резервных средств нет?

— Увы, нет, господин полковник. После окончания войны финансирование сокращено. Едва хватает на самое необходимое.

Энгельгардт нахмурился:

— Получается непорядок. Система работает, результаты очевидны, но внедрить ее невозможно из-за отсутствия средств.

— Осмеливаюсь заметить, господин полковник, — вмешался Струве, — что на лекарства для одного только случая госпитальной лихорадки тратится до пяти рублей. А если система предотвратит хотя бы сорок таких случаев…

— Логично, — согласился полковник. — Но деньги нужны сейчас, а экономия будет видна потом. Классическая проблема любых нововведений.

Беляев переминался с ноги на ногу, явно мучаясь от неловкости ситуации:

— Господин полковник, может быть, обратиться к военному министру с ходатайством о дополнительном финансировании?

— Василий Порфирьевич, — усмехнулся Энгельгардт, — вы представляете, сколько времени займет такая переписка? Месяцы, если не годы. А за это время сколько людей умрет от той же госпитальной лихорадки?

Я почувствовал, как радость от успеха сменяется горечью разочарования. Система работала, результаты оказались налицо, но бюрократические препоны грозили похоронить все начинание. Николаевская машина государственного управления не предусматривала быстрых решений, особенно когда речь шла о деньгах.

— Значит, все напрасно? — тихо спросил я, не в силах скрыть отчаяния.

Энгельгардт внимательно посмотрел на меня:

— Капитан, я не сказал, что дело безнадежно. Просто нужно искать нестандартные решения. В конце концов, если ваша система действительно так эффективна, найдутся люди, готовые в нее вложиться.

— Какие люди, господин полковник?

— Подумайте сами. Кто заинтересован в том, чтобы солдаты и офицеры выздоравливали быстрее? Кому выгодно иметь эффективную военную медицину?

Вопрос повис в воздухе. Беляев молчал, Струве задумчиво покусывал губу. А я понимал: полковник прав, но найти таких людей и убедить их вложить деньги в неизвестное новшество будет крайне непросто.

— Господин полковник, — произнес я, сделав шаг вперед, — позвольте предложить решение, которое не потребует изменения госпитального бюджета.

Энгельгардт поднял брови:

— Слушаю вас, капитан.

— Видите ли, — начал я, стараясь говорить уверенно, — наша система доказала свою эффективность. Значит, найдутся люди, заинтересованные в ее распространении. Прежде всего, те, кто сам прошел через госпитали и знает их недостатки.

— Продолжайте, — кивнул полковник.

— Офицерский корпус, господин полковник. Сколько наших товарищей лежало в лазаретах? Сколько видело, как гибнут раненые не от пуль, а от дурного воздуха? — Я почувствовал, как в голосе появляется искренняя страсть. — Если обратиться к офицерским собраниям с рассказом о результатах эксперимента…