Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

Я поручал Никанору связаться с боярами, прежде всего – с Матвеевым и Ромодановским. Понимаю, что мне не по чину собирать Боярскую думу. Но коли меня уже назначили главным следователем, то нужно согласовать порядок следствия. Сделать это без опоры на бояр я не могу.

Никанору нужно было не говорить с боярами, которые вряд ли слушали его. А только лишь передать бумаги с описанием полномочий Следственной комиссии, ну и моими личными. Своего рода – это ультиматум, чтобы я был головою. Хотят подставлять меня – пусть подписывают. Но ничего необычного и сверхъестественного я не просил.

Вернувшись в свою комнату, я узрел картину, где моя матушка инструктировала Анну. Стояла та, словно прилежная ученица перед преподавательницей. Нахмурив брови, Анна внимала всем указаниям, которые давала моя матушка.

– Завсегда у Егора Ивановича повинно быть чистым исподнее… – менторским тоном вещала моя мама.

Я не стал встревать в разговор двух женщин о свежести моих трусов. Тут уж не поспоришь, что они должны быть чистыми. Поспорить можно было бы только в том, чтобы в иные моменты трусов вовсе не было.

Кстати, в определённом дискомфорте здешнему белью не откажешь. При первой же возможности закажу пошить с десяток семейных трусов. Ну, право слово, неудобно. А то даже в бою несколько мешало. То и дело вспоминал поговорку про танцора, которому что‑то доставляет неудобство.

Через час, накормленный, одетый в чистое, с изрядной охапкой желтоватых плотных листов, я направился на разговор с боярами. Времени, чтобы прочитать мои требования, у бояр было предостаточно.

Встречали меня по‑разному. Григорий Григорьевич Ромодановский почти что и не скрывал своей радости видеть меня в здравии, хотя о полном восстановлении здоровья ещё не приходилось говорить. Матвееву словно было и вовсе безразлично всё происходящее.

А мои глаза то и дело цеплялись за метавшего молнии из глаз в мою сторону Афанасия Кирилловича Нарышкина. Мне было уже понятно, что Артамон Сергеевич Матвеев хочет меня стравить с этим молодым, но рвущимся стать главой клана Нарышкиных человеком.

Удивительным образом, но тут у меня с боярином Матвеевым желания сходятся.

– Говори, коли пришел! – не вставая навстречу, первым подал голос Афанасий Кириллович. – Как же так выходит, что худородный серед нас сидит. Да мы еще, бояре московские, збираться по его воле повинны.

Это Нарышкин говорил, но то и дело его глаза косились на Матвеева. Что ж… Даже интересно. Явно Артамон Сергеевич подначивает этого хапугу. И все в пользу того, чтобы я схлестнулся с одним из Нарышкиных. Ну или тайно придумал, как того наказать. Почти что просчитал меня Матвеев. Небезосновательно считает, что я обиды прощать не стану.

Хочется… Очень хочется так наказать Афанасия Кирилловича, чтобы враз и до гробовой доски. До его, то есть, гробовины. И я бы это сделал. Причем и мысли были, как. Но нельзя.

Это ведь ловушка.

Что будет, если я убью Афанасия Кирилловича? Пусть бы и чужими руками, тайно, что и прикопаться будет сложно. Да все едино Матвеев поймет, кто это сделал. Тогда и шантажировать попробует. А еще этот боярин осознает, что я могу – и что мыслю нелинейно. А демонстрировать, что я не самый слабый игрок в этом змеином кубле, пока не стоит. Для врагов сюрпризом должно это оказаться.

– С позволения твоего, боярин Афанасий Кириллович, – сказал я с явным сарказмом, но поняли не все. – Первое, что мне потребно – это спрашивать с каждого. И с вас, бояре. Обвинения потребно составить. Сколь вас обидели, пограбили.

Уже не только Афанасий Кириллович решил возмутиться, но они были остановлены Матвеевым.

– Остыньте. А как жа следствие учинять, коли не спытывать у всех? – сказал он.

Я же, словно и не было ничего сказано, продолжил гнуть свою линию.

– Второе… мне нужна комиссия. Собрать треба людей, кои следить и за мной будут, помощниками и товарищами для меня станут. Вот мои предложения…

Я не хотел брать ответственность лишь только на себя. Понятно же, как Божий день, что меня подставляют и в этом. Ну что взять с полковника, ставшего таковым меньше недели назад? Если следствие пойдет по невыгодному для кого‑то сценарию, можно осудить и меня самого. Обвинение в подкупе там, или во лжи, да хоть бы и в сатанизме, – это не представляется сложным. За мной же не стоит сильный клан.

Зато стрельцы стоят. Но это еще бабушка надвое сказала, насколько готовы служивые люди идти против власти, но за меня. Я и для большинства полковников кажусь выскочкой и самодуром. А зависть? Ведь наверняка и сотники, да и десятники судят да рядят – такой вот я, вознесся. И что главное, что не упал сразу после того, как бунт подавили.

Скажем так, люблю приятно удивляться, когда ошибаюсь.

– А что, сам не осилишь? Розума не хватит, али отваги? – спрашивал Матвеев.

– И того, и иного у меня вдосталь. Но как жа не уважить владыку? Али еще кого? И писари мне потребны. Оспросники кому писать. И кабы все было быстро, так спрашивать за день по десятку людей. То мне одному не под силу. И не на лето же растягивать следствие? – аргументированно объяснял я.

Даже был удивлен, что словно «комиссия» не вызвало отторжения и вопросов [латинское слово, пришло в Россию из Польши]. Кроме своих помощников, которых я могу привлекать, хоть и сотню, нужно было утвердить и постоянный состав. А предлагал я включить в следственную комиссию отца Иннокентия, полковника Никиту Даниловича Глебова, ну и… Пыжова. Да, именно его!

Последний член комиссии был, конечно, спорным. Однако я шел на это осознанно. Во‑первых, Пыжов – человек явно Долгорукова. Во‑вторых, Юрия Алексеевича оттерли от дел. Но он сидит среди бояр. Мне нужно было иметь еще один противовес Матвееву, хоть бы даже и того, кто в более близких отношениях с Нарышкиными. Уж больно много Артамон Матвеевич на себя берет.

Дошли до меня слухи, что Матвеев планирует подмять казначейство. И тут же приказ иностранных дел. Значит, я должен ему противодействовать в этом. Столько власти ему нельзя давать. Это же еще с тем, как он влияет на царицу Наталью Кирилловну.

Ну а Пыжова я всяко приструню. Если мне это удалось сделать, будучи десятником, то теперь и подавно. И пусть, с одной стороны, Пыжов мне чуть ли не враг, а значит, беспристрастный к моим решениям. Но с другой же стороны – он подпишет то, что я ему скажу.

– На том и моя воля! – сказал патриарх, бросив взгляд на меня.

Молодец! Словно бы поддержал меня. А ведь это легко делать, когда его интересы связаны с тем, чтобы влиять на следствие. Это я, на самом деле, услугу делаю патриарху. Большую услугу. И не важно, что при этом у меня свои интересы.

Удивительно быстро все организационные вопросы, связанные с созданием Следственной Комиссии, были согласованы. Все… Больше мне бояре не нужны. Мне бы с Петром Алексеевичем урок очередной провести.

– На том и решили! – сказал свое слово Долгоруков.

Было видно, что он немного, но все же воспрял духом. И хорошо.

Но какой же клубок змей! С ходу куча интриг и подстав. И большинство – против меня, как разменной монеты. Но нет… Если я и монета, то золотой рубль.

Через полчаса я был уже у государя.

– Наш новый урок, ваше величество. Сегодня мы с вами поговорим о колумбовом обмене, – начал говорить я.

– А что сие за зверь? – спросил государь.

– А это то, что может для державы вашей, ваше величество, великий прибыток иметь, да и с голодом бороться споро, – говорил я.

Петр Алексеевич с явным желанием пришел на урок. Никитка Зотов – снова с явным недоверием. Был в комнате еще один человек. Этот пришел с явной гордостью за то, что ходит рядом с государем. Гора возвышался над царем, как может возвышаться медведь над… Как‑то неправильно сравнивать царя с зайцем. Но почему‑то такие ассоциации были.

Нынче государь выразил свою волю: всегда и везде быть только с Горой. Нравилось ему быть под защитой исполина. И пусть, мне такое было вполне понятно. Может, Петр Алексеевич будет становится все более решительным, быстрее взрослея. Ну а у тех, с кем он разговаривает, решительности как раз и уменьшится. Присутствие Горы этому поспособствует.