Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

Нет, не из‑за того, что там нарыли что‑то эдакое. Да, была Софья, да – к ней приезжали. А вот иное… Иное есть у меня. Поддельное, с указаниями, о чем говорили у царевны и что делали. Я был уверен, что монахини, если что и было, то не сдадут свою благодетельницу.

Заканчивать надо с этим безобразием.

– Коли через три часа у меня не будет листов дознания из Новодевичьего монастыря, то не обессудь, отец Иннокентий, но более ты состоять в комиссии не будешь, – жёстко сказал я.

Дверь в мой кабинет распахнулась, на пороге показался Григорий Григорьевич Ромодановский. Он с удивлением осмотрел наше почтенное собрание. Наверное, рассчитывал или даже надеялся увидеть здесь одного только меня. А тут уже работа кипит, планёрка.

Я знаю, что все в шоке от того, как рьяно я принялся работать. Причем уверен, что за три дня сделано столько, как при иных обстоятельствах и без меня, было невозможным. Да месяц бы утверждали комиссию.

– Заждались, боярин, – поприветствовал я князя.

Да, прозвучало хоть и дружелюбным тоном, но с упрёком Григорию Григорьевичу. Если навести порядок среди своих подчинённых я ещё в каких‑то силах, то вот повлиять на бояр, которых мне присылают, чтобы те следили за ходом следствия, я не могу.

Ну, а что касается некоторых других бояр, которые должны будут сменить Григория Григорьевича Ромодановского через неделю, так влиять на них я и вовсе не хочу. Пускай они приходят, когда соизволят. Главное уже будет сделано.

И не верю я, что будь какой боярин станет работать в таком режиме, как я того требую со своих подчиненных. А подстраиваться под сон и время принятия пищи любого боярина, я не стану.

Да, меня не оставили без надзора. И даже кажется, что не столько бояре хотят смотреть за ходом следствия (хотя его результаты обязательно заинтересуют всех и каждого), сколько будто бы недавно назначенная государем Боярская Дума контролирует, как расходуются те деньги, что выделены на следственную комиссию.

Кстати, и ведь это очень существенные деньги. Я был здорово удивлён, когда исполняющий обязанности государственного казначея Артамон Сергеевич Матвеев положил на следствие пять тысяч рублей на год.

Понятно, что предполагалось куда большее количество человек в этой самой комиссии. Как это и принято здесь, я мог привлекать и брата и свата, которые и не обязательно появлялись бы. Так делают все. Это же и поднятие статуса.

И, к тому же, никто не рассчитывал, что Следственная комиссия закончит свою работу раньше года. Но, тем не менее, деньги положены.

И нет, прикарманить себе… скажем так, неофициально… средства я не собираюсь. Но оклад положил себе серьёзный, по делам своим – пятьсот рублей в год. За время бунта я, конечно, заработал примерно втрое больше. Однако пятьсот рублей – это очень большие деньги.

И несмотря на то, что немалую часть полученных средств я собираюсь вложить в производство, по сути, передать деньги своему брату‑оружейнику, но и усадьбу я уже присмотрел себе. И немалую.

Буду выкупать из казны усадьбу Хованского. Благо, что её вряд ли теперь продадут дороже семисот ефимок. Уж больно много там крови было много пролито, да и боярский дом почти что полностью выгорел. Правда, другие здания и сооружения богатой усадьбы, можно сказать, уцелели, хотя и пострадали.

Меня же привлекало место. Эта усадьба располагалась почти что у самой южной стены Китай‑Города. Центр Москвы, чуть ли не Патриаршие из будущего.

– Отец Иннокентий, так что ж, когда будут у меня допросные листы? – когда Ромодановский занял своё место за большим столом, продолжил я.

Было видно, что Иннокентий жмётся. Его прямо‑таки ломает, ведь нужно мало того что подчиниться мне, так и ещё в срочном порядке провести работу. Догадывался я, что ещё и другое его гложет.

Я уже прекрасно знал, что самые важные встречи заговорщиков перед началом бунта проходили именно в Новодевичьем монастыре. И эту информацию мне предоставили дядька Никанор и Игнат. Что и как происходило, кто приезжал к Софье Алексеевне – они не знали. Но сам факт…

И посылал я отца Иннокентия в Новодевичий монастырь с той целью, чтобы он, как наиболее лояльный к Софье Алексеевне и её окружению человек, не наломал дров. Не собираюсь я обелять и выгораживать царевну – но ко всему нужно подходить с умом и с пониманием важности для государства.

Совещание продолжилось. Я нарезал задач тому дьяку, что занимался опросом выживших стрелецких сотников. Потом мне предоставили допросные листы служащих розыскного приказа. Казалось, что именно они должны были заниматься следствием, но те поголовно были людьми Хованского. Так что опрашивать пришлось нам, а не им.

– Все ли поняли, что нужно за сегодня сделать? – спросил я, строго водя глазами по присутствующим.

Пыжов, Никанор и ряд других, меньше половины из присутствующих, лихо отрапортовали, что готовы к труду и обороне. А вот остальные шестеро уж очень тяжко вздохнули, но хоть не роптали – пошли исполнять свои обязанности.

Это как же так, каждый день ставятся задачи! Немыслимо!

– Пополудни всех желаю видеть в трапезной. А кроме – только тех, кому потребно на выезд, – сказал я, распуская совещание. – И да, не забывайте в книге написать, куда вы отправились.

– Кхе! Кхе! – закашлялся Григорий Григорьевич Ромодановский, когда закрылась дверь и мы остались вдвоём.

– Захворал ли, боярин? – спросил я.

– Да всё слава Богу, молюсь Господу и хворей не ведаю, – отвечал мне Ромодановский.

– Не желаешь ли пива? – спросил я.

– Пива? – удивился Григорий Григорьевич. – А я мыслил так, что бражничать ты не горазд.

– Так ведь всё дело в умеренности. Вона какая жара нынче! До вечера пиво скиснет, – сказал я, наливая из кувшина великолепный напиток.

С рассветом доставили это пиво из Кукуйской слободы. Мол, немцы знают и ведают, кто именно бунт подавил. Хотя я думаю, что в слободе живёт кто‑то, кто решил, что моя звезда высоко взлетела – и можно было бы навести со мной контакт, пусть даже и через бочонок пива.

Да я не против с кем‑либо контактировать, тем более, что пиво действительно мне очень понравилось. Пусть оно оказалось слегка тяжеловатым, даже грубым, по сравнению с тем, что приходилось мне пить в прошлой жизни. Но отчего‑то очень даже хорошо тонизировало. Я позволил себе одну кружечку. Лишь одну…

Это, конечно, не лекарство, но голова до сих пор слегка шумела, а разлеживаться было некогда. И вот когда я эту кружечку пива выпил, так и шумы прошли, и какая‑то ясность появилась. Тут главное – не пристраститься.

– Доброе пиво для тебя сварили, – поднимая немалую глиняную чашу напитка, сказал Ромодановский. – И кукуевские уже тебя обступают. Задабривают пивом. Гляди, они плуты еще те.

Я улыбнулся, показывая, что понял, о чём только что сказал Григорий Григорьевич.

– Я для чего‑то нужен тебе? – вполне участливо спросил Ромодановский.

– Спаси Христос, Григорий Григорьевич. Должник я твой, – сказал я, явно удивляя своим откровением Ромодановского. – Не думаешь же ты, боярин, что не вижу, яко ты опекаешь меня?

– А знаешь, полковник, что о тебе говаривают? – спросил Ромодановский, ухмыляясь.

Я знал о слухах, что бродят вокруг моей личности. Но решил не разочаровывать боярина, а дать ему возможность поделиться.

– Что ты есть суть сын Алексея Михайловича, – усмехнулся боярин.

– Брешут, – усмехнулся я, но так, что можно было бы в этой гримасе рассмотреть что угодно.

Хоть не я такое сочинил, но мне были выгодны подобные слухи. А они распространялись всё более интенсивно. Наверное, людям нужно было как‑то себе объяснить тот быстрый взлёт наверх, что у меня случился. И уж если у меня есть хоть какая‑то толика царских кровей, то я, значит, должен быть каким‑то особенным человеком, который с лёгкостью даже из грязи прорывается в князи.

– Видел я, когда к тебе шёл, что Софью Алексеевну привели? – уже, вроде бы, собираясь уходить, спросил Ромодановский.

– А ещё и Василия Васильевича Голицына. Сам дознания буду им учинять, – отвечал я.