Стародум (СИ) - Дроздовский Алексей

Иногда жаба меняет цвет на оранжевый — вторая ступень. В этот момент она громко квакает и начинает ползать из стороны в сторону.

Оранжевый цвет означает чуть более развитую силу, но всё равно маленькую. Такие люди уже могут зажечь костёр взглядом или наоборот, остудить пламя. Но потратят на это много времени — больше, чем если бы они зажгли его руками.

Затем жабу подносят ко мне. Крупное уродливое существо в клетке совсем не меняет цвет. Как была желтовато-зелёной, так и осталась. В удивлении стражник отходит назад и снова подходит. Тот же результат.

— Ты что, ещё свою силу не открыл? — спрашивает мужчина с копьём, издав издевательский смешок.

— Нет, — говорю.

— Сколько тебе лет?

— Достаточно.

Стражники принимаются заливаться хохотом точно так же, как совсем недавно это делали разбойники в лесу. Очень редко можно встретить человека без силы. Лес дал её каждому, нужно лишь понять, какую именно. Рано или поздно все находят свою, но это случается обычно до шести лет. Очень редко человек не может открыть свою силу к моему возрасту.

В детстве надо мной посмеивались, но только за спиной, поскольку мой кулак очень легко находил дружбу с головами обидчиков. Пусть силу я и не открыл, но Волибор — наш сельский здоровяк — научил меня как причинять боль. Это я умею в совершенстве.

Слыхал, в Новгороде был ремесленник, только через двадцать лет свою силу обнаружил: у него оказалась редкая способность делать свою задницу стальной. Вот такая дурацкая и ненужная сила. Если тебе кто-то захочет дать поджопник — переломаешь обидчику кости на ногах. Бывает и такое.

Я же что только не пробовал: и молнию призывать, подобно грозе, и с животными разговаривать, и летать, и увеличиваться в размерах, даже газы пускать как Федя Лапоть.

Ничего.

Видимо у меня и правда очень редкая идиотская сила, вроде стальной жопы.

— Да, парень, — вздыхает посыльный. — Не повезло тебе. Даже не представляю, каково быть таким неудачником.

— Не слушай его, — вмешивается Веда, никто кроме меня её не слышит. — Ты не неудачник, ты очень замечательный человек!

Прямо в этот момент я мог бы выбить копьё из рук стражника, и проткнуть каждого из присутствующих. Они бы даже удивиться не успели. И мне бы не понадобился чудо-меч, разрубающий людей как сухой камыш.

— Проверь других, — приказывает посыльный.

Стражник с клеткой направляется дальше. Дважды жаба меняет цвет на жёлтый — третья ступень: возле нашего охотника Деяна, который может чуть-чуть управлять погодой, и возле Никодима, который умеет чуть-чуть видеть сквозь стены.

Если люди удельного князя хотели найти кого-то полезного в нашем селе, то им это не удалось. Обыкновенные крестьяне не способны развить силу до нормальных высот — слишком много усилий надо, и обычно очень маленький результат. Говорят, можно это ускорить редкими осколками силы из восточных лесов, но они даже для знати слишком редки.

Лишь один раз жаба меняет цвет на голубой — пятая ступень: возле моего бати. Тот всё это время пятился подальше от стражников в надежде, что до него не дойдут.

— Ничего себе! — заявляет мужчина с копьём. — Она синяя!

Жаба в этот момент отчаянно квакает и пытается вырваться из клетки.

Посыльный тут же выходит посмотреть, кто в нашем селе оказался таким сильным. Это и для города редкое явление, а для захолустья — тем более.

— Что умеешь? — спрашивает посыльный.

— Да так, — отвечает Федот. — Животных лечу…

— А людей умеешь?

Чувствую, как мнётся папаня: он хотел бы соврать, но совсем не умеет этого делать.

— Могу…

— Поедешь с нами. У Юрия Михайловича как раз что-то с ногами, знахари его всё поют, а становится только хуже.

Стражник хватает его за плечо и тянет к телеге. Федот совсем опешил, следует за ними на качающихся ногах. Сельчане смотрят на это, щурятся, злятся, сжимают кулаки, но ничего сказать не могут. Боятся. Это же всё-таки бояре, мы потому и живём, чтобы они счастливы были.

— Поселим тебя в замке, со всех новгородских и суздальских земель к тебе будут приезжать…

— Никуда он не поедет, — вступается за батю Никодим. — Мы Федота никуда не отпустим.

Столько раз были ситуации, когда Никодим пёр напролом, когда это не нужно. Но именно сейчас его упёртость к месту. Единственный раз, когда я рад характеру своего друга.

— Гляньте на него, — говорю. — Он же не хочет ехать!

— Хочет-хочет, все хотят работать при князе Новгородском, — бросает посыльный через плечо.

Стражник продолжает тащить батю к телеге.

Чувствую, как напрягается Веда. Девушка-дух готова в любой момент превратиться в оружие, чтобы остановить людей, которые ей совсем не нравятся. Но мы не можем напасть на них и забрать нашего человека, даже из самозащиты.

— Федот слишком нужен нашему селу, чтобы расстаться с ним.

— Здоровье князя важнее каких-то простолюдинов.

— Повторяю, мы не холопы. Мы не принадлежим Фоме Сивовичу, и нас нельзя убить, похитить или избить без причины. Вы забрали наш оброк, забрали десятину в начале лета. Этого должно быть достаточно.

Эх, слишком много я общался с Никодимом: нахватался его упёртости. Нельзя так со знатью разговаривать, ох как нельзя. Пусть на Руси и есть закон, именуемый Русской Правдой, и палата общин регулирует спорные случаи, но всё же между нами и удельным князем огромная пропасть. Он запросто может подкупить судий, договориться, надавить. А то и вовсе заплатить штраф за смерть смерда. Убийство вольного крестьянина карается всего лишь деньгами, которые должен выплатить убийца.

Безумец может приказать убить меня, а штраф заплатит не кому-то, а старшему брату — Мартыну Михайловичу.

Всё против нас.

Но и отдавать батю просто так в руки человека, который легко повесил предыдущих работников замка, совсем не хочется.

— Посторонись пёс! — приказывает посыльный. — Пока я не приказал избить тебя до полусмерти.

Отхожу в сторону, судорожно пытаясь понять, что делать. Правда и закон на нашей стороне, но трактовать его будут не в нашу пользу. Вот и выходит, что прямо на наших глазах похищают человека, а ответить мы не можем.

Вместе с Федотом в телегу усадили двух маленьких девочек-близняшек — у обоих оказалась оранжевая, вторая ступень. Их мама в истерике кричит в стороне, хочет броситься за своими детьми, но не может — мужские руки односельчан держат её и не дают сдвинуться. Пытаться драться с посыльным князя — только хуже сделать.

— Подожди, — говорит Никодим.

— Они же их сейчас уведут! — выдыхаю, не в силах сдержать ярость в голосе.

— Пусть уходят.

На лице моего друга такое выражение, будто у него всё схвачено. Глядя на его ехидную улыбку, становится ясно, что у него есть некий план. Заставляю себя остыть и подумать, что же такого задумал парень.

Вечер, скоро ночь.

Повозка с оброком скоро поедет в сторону города, чтобы положить продукты в погреба. Напасть на людей князя мы не можем, сопротивляться тоже: заподозрят нашу деревню в кровопролитии — сожгут. Но нам и не нужно нападать на них!

— Ты думаешь о том же, о чём и я? — спрашиваю.

— Мы думаем об одном, — отвечает Никодим.

Повозка с посыльным князя до города не доедет. Некому будет рассказать, что произошло с группой после того, как они покинули Вещее. Как бы мы ни любили животных, этой ночью наш господин-конь умрёт, раскидав внутренности на несколько вёрст.

— Пап, — говорю, подходя к отцу Федоту очень близко. — Ни о чём не переживай, ладно?

— Ладно, — вздыхает.

Папаня настолько ошеломлён, что взирает по сторонам с глазами на выкате.

— Всё будет хорошо, просто поверь.

— Ладно.

Вот и славно. Целую батю в лысую макушку. Он у меня человек маленький, не только в плане роста, но и характера. Никогда никому не перечит, всегда старается всем угодить. Он бы и меня таким воспитал, если бы не Волибор, наш сельский громила. Это он научил меня верить в себя и свои силы.