Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

— Недавние степняки, что напали на драгун… это такие же потомки тех, кто поднял руку на наших! Они считают, что мы не сможем дойти до их гнезд! Что степь остановит нас, как предала когда-то Бековича! Но они ошибаются!

Я обвел взглядом строй.

— Они не знают, кто такие Донцы! Они не знают, что казак не дрогнет перед трудностями! Что для нас нет непреодолимых препятствий, когда на то есть Божья воля и Царев приказ!

Это было странное ощущение — быть одновременно актером на сцене истории и режиссером, который эту пьесу ставит.

— Наш отряд… идет сейчас авангардом. Нас посылают вперед чтобы проложить путь! Разведать дорогу! Найти воду! Понять, что ждет главные силы Войска!

Я скосил глаза на Платова. Он все так же смотрел на меня в сильном удивлении. Бекович его впечатлил.

— Это дело не меньшей важности, чем сам штурм Хивы или Бухары! От того, насколько справно мы выполним свое задание, зависит судьба всего похода! Судьба тех тысяч русских людей, что ждут освобождения! Судьба славы Войска Донского!

Я чувствовал, как энергия перетекает от меня к ним и обратно. Холод отступил. В глазах казаков горел огонь. Они больше не выглядели просто ждущими приказов. Они выглядели готовыми.

— Степь примет нас жестко. Будет жажда, будет зной. Будут болезни, будут враги. Но казак не дрогнет перед трудностями! Клятва перед Богом и Царем сильнее любой усталости, любой раны! Мы — Донцы! Один кулак! Плечо брата — наша опора!

Я сделал глубокий вдох, обводя их всех взглядом.

— Так пойдем же, братья! С верой в сердце, с шашкой наголо, исполним наш священный долг! Освободим пленных! Отомстим за павших! Прославим Войско Донское!

Я закончил. Наступила короткая, звенящая тишина. Я видел, как Платов едва заметно кивнул мне. А потом, по строю прокатился глухой гул и тут же раздались крики: «Любо!»

Понравилась глава? А начало книги в целом? Почему бы не поставить лайк и не забыть добавить в библиотеку?

(1) Паланки и ретраншемент — временные земляные укрепления.

(2) Выросток — молодой казак 17–19 лет, еще не принявший присягу. На рубеже XVIII-XIX вв. выражение употреблялось, вероятно, для обозначения юноши, поскольку молодняк участвовал даже в войнах.

Глава 6

Пределы Отечества мой деташемент покинул 29 марта одна тысяча восемьсот первого года, переправившись через реку Урал между Калмыковской крепостью и Котельниковым форпостом. Зимой тут был разрешен переход по льду на нашу сторону казахам, которых все называли киргизами, а сейчас, по полной воде, нам пришлось воспользоваться помощью казаков-рыбаков. После того как я скупил у них всю оставшуюся с прошлого года сушеную рыбу, они стали нашими лучшими друзьями и речной переход организовали такой, что мы и ног не замочили (1).

— Далеко отсель до Ембы? — спросил я старшего артельщика, передавая тяжелый мешок с оставшимися шестьюстами двадцатью рублями Назарову.

Поручил ему следить за деньгами в оба, как только заметил пристальное внимание к мешку Мусы. Кису себе что ль завести с небольшой суммой? Пуд серебра за собой не потаскаешь, тяжеловат выйдет кошель — такой даже Кузьме великоват. С ассигнациями вышло бы толковее, да только вся Азия плевать хотела на бумажные деньги, ей одно серебро подавай.

— С верблюдями? — уточнил старый рыбак. На мой кивок пояснил. — В седьмицу уложитесь. Одвуконь могли бы и в трое суток добраться. Чего там позабыли? К Букею в гости? Аль вышел рескрипт о переселении?

Не дождавшись моего ответа, он поклонился, развернулся и пошел к своему баркасу-бударе, охая на ходу от ревматических болей в отекших ногах. Все-то эти кордонные казаки знают: я действительно имел поручение, помимо всего прочего, разыскать султана Букея. На него возлагались большие надежды как на самого верного русского союзника — он уже несколько лет ждал разрешения перекочевать на нашу территорию, занять земли ушедших в Джунгарию калмыков и создать собственное ханство. Такое разрешение вот-вот будет доставлено в Младший Жуз. Было бы оно у меня на руках, уговорить султана помочь труда не составит. Но бумага задерживалась, придется выкручиваться. Ладно, от обещал — никто не обнищал.

Я смотрел вслед старому казаку и напряженно соображал. В его словах скрывалась еще одна неоспоримая истина: верблюды, пусть и малым числом, нас тормозили. Да, они были неутомимы, могли шагать день и ночь, но не угнаться за идущей на рысях казацкой конницей. 40 верст в сутки — это их максимум, в то время как мы могли сделать на лошадях 80–100, а то и все 200. В этом я убедился в первый же день нашего похода, когда мы следовали в расположение полка Астахова. Старая арабская истина «скорость каравана определяется самым медлительным верблюдом» предстала предо мною в своей неприглядной красе. Была у меня даже мысль верблюдов тех бросить и двигаться только в конном строю, но тут же ее отбросил. Это у рек и в междуречье мы короли, но что будет ближе к Аралу, в гигантском безводном пространстве? Смогу ли я отобрать или купить верблюдов на границе Хивы? Сильно сомневаюсь. Короче, верблюды нужны. Все 11 штук, как и одна наша повозка, запряженная парой крепких лошадок.

Но до чего наглые скотины, эти бактрианы! Сами себе режиссеры! Устали, и бряк на пузо — хрен ты их поднимешь. А вопят — хоть покойников выноси! Опять же плюются… Кузьма Назаров решил последовать моему совету на третий день похода, еще на нашей «внутренней» стороне. Уж не знаю как, уговорил нашего Профессора — такая кличка прилепилась к Волкову с моего острого языка — и попробовал взгромоздиться на верблюда. Ох, как орала тварь. Весь лагерь на уши поставила. Мотала своей шеей-коромыслом и всему миру, всей Азии, всей степи жаловалась на наглого Назарова. Так и не встала на свои ходули — была б моя воля, прибил бы паскуду! Тормоза! Никто не понимал моего беспокойства. В этом степном мире все вязло в тумане безвременья — минуты, часы, сутки…

Но поспешать — необходимо. Платовский корпус дышал нам в затылок — после недолгой стоянки, потребовавшейся, чтобы люди и лошади отдохнули после перехода в распутицу, все четыре эшелона Индийского похода пришли в движение, словно стронувшийся с места камень в горной осыпи, постепенно набирая ход. А ведь мне еще нужно в казахскую орду заглянуть, выполнить поручение Платова…

Что же делать?

Я развернулся спиной к реке и вгляделся в степь. Обширное пространство без малейших ориентиров, пустынное, мрачное, монотонное, хотя сейчас, весной, постепенно превращающееся в цветочный ковер. Река Емба, до которой предстояло добраться, выступала по сути дела нашим главным навигационным якорем. Берущая начало в Мугоджарских горах, пересекала юго-западную часть Великой степи, Улы Дала, впадая в Каспийское море. Как не сбиться с пути следующим за нами полкам? Договорились, что от Котельникова форпоста и мы, и они будем четко следовать курсом юго-юго-восток. Постараемся оставить для них знаки в виде шестов с привязанными к ним полосками ткани, но кто знает, как поведут себя киргизы? Наверняка, часть шестов будет уничтожена. Тогда первому эшелону на помощь придут земляные валы, которыми мы станем на ночь, как гласил приказ Платова, огораживать свой лагерь. Их то поди не сроют — степняки не любят ковыряться в земле. Цепочка наших временных стоянок превратится в маяки для казацкого войска.

— Зачетов, ходи сюдой!

— Звали, Петр Васильевич? — командир гребенцов был тут как тут.

— Звал. Скажи мне, Гавриил, что если мы разделимся? Вас оставлю охранять верблюжий поезд, который пойдет за нами в своем темпе, а я с донцами помчу вперед на поиски султана Букея? Сразу предупреждаю: как меня уведомили в политической экспедиции атаманской ставки, в кайсацкой степи неспокойно, тут только закончилась борьба за ханский престол. Могут шайки шастать непокорных или просто грабителей.

— Нам, гребенцам, не привыкать с хищником бороться. Татарвы бояться? Ужо мы им зададим, коли сунутся. А погибнем, так на то мы и казаки: смерть на постели — не казацкая смерть.